Но разве в глубине души она, Людмила, не желала этого? Разве не хотела поскорее разъехаться с дочерью? Она устала от ее вечных проблем. От ее затаенной и необъяснимой враждебности. Вот именно — необъяснимой. Разве мало Людмила Ивановна сделала для Вероники? Дочь даже не представляет, что именно она для нее сделала… Разве когда-нибудь обижала? Работала, работала, работала с утра до ночи, чтобы у Вероники было все, что и у других. Покупала ей дорогие вещи, когда та была маленькой, оплачивала продленку и кружки, чтобы дочь не болталась по улицам. Но никогда, ни разу в ответ за свои заботы спасибо не услышала. Откуда такая неблагодарность? В какой-то степени утешало, что не только у нее такие проблемы. На работе Людмила Ивановна часто слышала, как другие матери тоже жаловались на то, что дети растут, становятся непослушными, отбиваются от рук. Становятся взрослыми. Значит, и Вероника выросла. Вот и пусть живет своей взрослой жизнью, живет, как хочет, — только не на глазах у Людмилы.
Говорят, чем моложе мать, тем ближе к ней дочь. Но Людмила с Вероникой за все годы, проведенные под одной крышей, так и не нашли общего языка. Сколько раз дочь выводила Людмилу из равновесия своими дурацкими поступками. Взять хотя бы эту последнюю историю — историю с париком, после которой они едва разговаривали. Одна очень богатая клиентка, проводившая больше времени за границей, чем дома, узнав, что у Людмилы есть приятельница, которая занимается изготовлением париков, заказала себе один, с обязательным условием, что он будет сделан исключительно из волос натуральной блондинки. Такой стоил дорого, очень дорого, но вопрос о цене не стоял. А потому и Людмиле, как посреднице, можно было неплохо заработать. И вот, когда парик был уже готов и ждал возвращения своей будущей хозяйки из Парижа, Вероника залезла в шкаф и, взяв его без разрешения, надела на какую-то вечеринку! Дорогую, уникальную вещь! Которую так легко испортить! Людмила была вне себя. Она ходила из угла в угол и долго не могла успокоиться. Почему она должна терпеть все это? Почему она должна жить под одной крышей с этим совершенно чужим, бестактным и злобным человеком? Уехала бы она, наконец, эта Вероника! Куда-нибудь, подальше от нее, Людмилы, думала тогда, держа парик трясущимися руками и безуспешно пытаясь разглядеть, в порядке ли драгоценное изделие. Почему она должна трепать себе нервы, живя с дочерью? Вышла бы та поскорее замуж! Нет, Людмила не хотела больше жить с Вероникой под одной крышей. Она не желала больше делить кров с эгоистичным и неблагодарным человеком, который уже одним своим появлением на свет непоправимо искалечил ей жизнь. И год за годом не дает ей жить так как хочется, постоянно подбрасывая нешуточные проблемы. Чем старше становилась дочь, тем чаще и сильнее она раздражала Людмилу. Своей неугомонностью, своей — не в ту сторону направленной! — любознательностью. И — чего скрывать — своею красотой.
Людмилу Ивановну трудно было назвать красивой. По мере того, как подрастала Вероника, она все чаще ловила себя на том, что дочь вызывает в ней странное, какое-то двоякое чувство, она и любовалась ею — не могла не любоваться — и, в то же время, как будто завидовала ей. А когда увидела, какие взгляды стал бросать украдкой на Веронику Иван, с которым Людмила в то время жила, в ней пробудилась самая настоящая ревность. Скрывая истинную причину своей плохо сдерживаемой раздражительности и даже злости, Людмила все чаще придиралась к своему гражданскому мужу по пустякам, а потом в один, далеко не прекрасный, день и рассталась с ним совсем — почти без сожаления. Ей и раньше казалось, что они во всех отношениях не пара, он был слишком простоват, слишком толстоват, много и шумно ел, неважно одевался, не любил рубашек и галстуков. Ей казалось, что она достойна более воспитанного, более образованного, более интеллигентного человека. Который, к тому же, умел бы делать подарки. Ну хотя бы на день рождения цветы приносил… Но время шло, коллеги поздравили ее с сорокалетием, а такого, о каком мечталось, на ее пути так и не встретилось. И она теперь все чаще вспоминала об Иване, запоздало находя в нем множество достоинств, которых не видела, пока он жил рядом. Она больше ни с кем не сошлась, она не верила мужчинам, да и детей не хотела больше иметь, а он вскоре женился, уже по-настоящему, оформил отношения в загсе, и, по словам одной общей знакомой, стал примерным семьянином. Прошло несколько лет, и Людмила все чаще жалела, что выгнала его. С ним могла быть такая жизнь, которая сейчас казалась идеалом, — размеренная и спокойная. Как она раньше этого не понимала? Работящий, скромный мужик. Ну, а мелкие недостатки — у кого их не бывает? Вероника — вот причина их расставания. Если бы не вертела она перед Иваном своим тощим задом, если бы не бегала по квартире полуголая в его присутствии, он так и жил бы здесь до сих пор. Но тогда — тогда случалось, она почти ненавидела свою дочь. И странным казалось, что эта красивая независимая девушка, отвлекающая внимание мужчины от нее, Людмилы, была когда-то маленькой девочкой, которую Людмила так любила.
Возможно, живи они всегда вместе, все было бы по-другому.
Но Людмиле пришлось уехать в город, оставив Веронику с матерью. В течение нескольких лет она видела дочь лишь раз в неделю. Неудивительно, что они стали отдаляться друг от друга, стали в какой-то степени чужими. У бабушки Вероника ходила в детский сад. Если Людмиле удавалось выбраться в деревню не на выходные, а в рабочий день, она шла ее забирать. Другие дети бежали к родителям с криками, обнимали их, но от Вероники Людмила ни разу не услышала радостного возгласа: «Мама пришла!». На беленьком лице дочери читалось скорее удивление, чем радость. И всегда следовали одни и те же вопросы: а где бабушка? Почему она не пришла? Она не заболела?
Получив квартиру, Людмила смогла, наконец, забрать дочь к себе. Но ближе они не стали. Вероника была довольно замкнутым ребенком. На вопросы отвечала односложно и невразумительно. Терпеть не могла, когда кто-нибудь из Людмилиных знакомых принимался ее, маленькую, тормошить и тискать. Подростком начала грубить, совершенно не терпела замечаний. А как было обойтись без них, когда училась Вероника неважно, за собой не следила, а какой у нее был кавардак в комнате! Став взрослой, она оставалась такой же чужой, как и в тот день, когда впервые переступила порог квартиры. Никогда не рассказывала ни о друзьях, ни о том, чем занималась в школе, никогда не посвящала мать в свою жизнь, а все, что Людмила делала для нее, принимала как должное.
Хотя к своему совершеннолетию уже бы должна была понимать, что ничего в этом мире не происходить просто так, ничего не падает с неба, за всеми жизненными благами стоит чей-то труд. За все нужно платить. За еду, которую ешь, за одежду, которую носишь, за крышу над головой, за учебу. И если ты не работаешь, и не платишь, значит, кто-то делает это для тебя, кто-то работает для того, чтобы все это у тебя было. И надо быть хотя бы чуть-чуть благодарной за то, что этот кто-то заботиться о тебе. Но нет, ни о какой благодарности никогда и речи не шло! А ведь Людмила многим, очень многим пожертвовала ради дочери. Чтобы к концу школы вдруг обнаружить, что все труды ее напрасны.
Когда до Людмилы дошли слухи, что Вероника попала в плохую — мягко сказано! — компанию, она долго не могла в это поверить. Такого просто не могло быть. Да, дочь у нее не ласковый теленок, но и не какая-то беспризорница из неблагополучной семьи. У Вероники было все — своя комната, красивые вещи. Но соседка оказалась права. Несколько дней наблюдений и Людмиле открылась невероятная вещь. Когда она укладывалась спать, Вероника тихо выскальзывала из квартиры и уходила в ночь. Обнаружив в первый раз ее исчезновение, шокированная Людмила не сомкнула глаз до половины четвертого, пока та не вернулась. Как ни хотелось ей утром устроить дочери допрос, она не сказала Веронике ни слова. Надо было выяснить все до конца. В следующий раз, услышав слабую возню в прихожей и щелчок замка, она быстро встала и прошла на кухню, окно которой выходило во двор, туда же, куда и дверь подъезда. Было это весной, в их зеленом, усаженном деревьями, дворе уже вовсю распевали соловьи. Время любви. Людмила тешила себя слабой надеждой, что у Вероники появился мальчик, который поджидает ее во дворе на лавочке. Какой-нибудь одноклассник. Но Веронику на улице никто не ждал. Выбежав из подъезда, светлая фигурка пересекла детскую площадку, потом исчезла в высоких зарослях сирени, а через минуту Людмила снова увидела ее — у дома напротив. Вероника входила в тот самый, скандально известный всему двору, подъезд. Наверняка, в ту самую квартиру, окна которой горели ярким светом, несмотря на то, что часы показывали час ночи. Теперь, когда она знала, где Вероника, можно было побежать следом, привести ее домой. Но она снова взяла себя в руки. Села за стол и приказала себе думать. Обстоятельства так часто складывались против нее, что она научилась быть терпеливой и предельно осторожной. Если она сейчас поднимет шум, о том, что Вероника попала в компанию наркоманов, узнает не только весь двор, но и вся школа. Вряд ли после этого Вероника туда вернется. Ее поставят на учет в милиции, будут проводить «разъяснительную работу». А у нее выпускной класс. Но даже если ей и дадут доучиться, какие-нибудь поборники морали вполне могут сделать так, что она и аттестата не получит, а лишь справку об окончании школы, с которой только в уборщицы идти, или разнорабочей на завод. И потом — это было самое страшное, — никто ведь за нею не являлся и не тащил ее в тот дом на веревке. Вероника сама туда шла, по собственной воле. И если Людмила сейчас, немедленно, броситься вслед за нею, Бог знает, что она может услышать не только от новых друзей Вероники, но и от собственной дочери. Та уже как-то сказала однажды, причем довольно злобно, в ответ на какое-то вполне безобидное замечание Людмилы, — не лезь в мою жизнь. После скандала ситуацию выправить будет намного сложнее. Людмилу охватила настоящая паника. Она даже позвонить в милицию сейчас не может, чтобы приехали и разогнали этот притон. Потому что там сейчас Вероника.