Он потянулся за телефоном, лежащим позади него на сервировочном столике.
— Не сейчас, — остановила его жена. — А после обеда.
Кое-как покончив в кофе, Лариса с облегчением поднялась из-за стола. В присутствии Инниного отца она чувствовала себя напряженно и скованно.
— Вот так всегда, — угрюмо объяснила Инна, когда они поднимались по широкой лестнице на второй этаж. — Кто не придет, ко всем привяжется с вопросом: что ты сделал для блага общества и своей страны? Или, что собираешься сделать?
— Ну, он просто пытается как-то поддержать беседу. Нужно же о чем-то говорить. Не вижу в этом ничего особенного, — слегка покривила душой Лариса.
— Ага! Совсем ничего, — усмехнулась Инна. — Кроме того, что народ думает, что он у меня немного того, — покрутила у виска. — Сейчас он готовится к выступлению о проблемах трудоустройства молодежи. Вот и при… прицепился к тебе. Пошли на балкон, перекурим.
Балконом она назвала огромную террасу со стеклянными стенами под стеклянной крышей с длинным диваном, перед которым стоял низкий овальный стол с мраморной крышкой.
— Кстати, о работе, — вспомнила последнюю новость Лариса, усаживаясь на диван. — Слышала, что Минкова уехала в Италию на заработки?
— Говорили же, что она готовится к конкурсу красоты? — удивилась Инна.
Наклонившись, выудила из-под дивана пачку сигарет и зажигалку.
— А вот и нет.
И Лариса тут же пересказала Инне все, что случайно узнала о Веронике. О том, что ни к какому конкурсу Минкова не готовится, а укатила за границу на заработки; и что вчера вдруг позвонила своему парню среди ночи, сообщить, что ее похитили.
— Как это, похитили? — Глаза у Сабаниной округлились. — Ни хрена себе! Вот это новость!
— Ну, это может быть только слухи, — пошла на попятной Лариса, вспомнив внезапно, как настойчиво Лиза просила никому ничего не говорить. — Или розыгрыш какой-нибудь. Шутка.
Но если это розыгрыш, то с какой стати, спрашивается, этот ее байкер или рокер, примчался сюда из другого города, чтобы все разузнать о Веронике, да еще и в Рим собрался лететь на поиски?
— Нет, это не шутка, — прищурившись, задумчиво произнесла Инна. — Говоришь, он обходил всех знакомых Вероники? И даже к ее матери ходил?
— Вроде бы, да.
— Значит, это и в самом деле очень серьезно, — пришла к заключению Сабанина, щелкнув зажигалкой. — Ну, Минкова какова, а? Везде и всюду успевает…
В голосе Инны звучало чуть ли не восхищение. А может быть, Ларисе это только почудилось. Потому что восхищаться было абсолютно нечем. Авантюристка эта Вероника, чистейшей воды авантюристка. За что и расплачивается.
2
Закончив массаж, Людмила Ивановна, чтобы дать клиентке полностью расслабиться, включила «Звуки леса». После чего пошла в регистратуру, уточнить, сколько человек записалось на завтрашний прием. В коридоре она едва не столкнулась с высоким мужчиной, который быстро вышел из соседнего кабинета и, на ходу застегивая рукава рубашки, направился к гардеробной. Хотя мужчина этот был пожилым, с серебристым ежиком на голове, он, тем не менее, внезапно напомнил ей того, другого, напомнил другую встречу, которая произошла на этом же самом месте — Бог мой! — уже почти пять лет назад. А как будто вчера это было. Тогда Людмила Ивановна также шла по коридору и вот также едва не наткнулась на мужчину, выходившего из кабинета микрохирургии. Не будь той встречи, вряд ли бы Вероника стала студенткой.
Мельком взглянув на нее, мужчина извинился и быстро последовал к выходу. Постояв несколько секунд у двери соседнего кабинета, прислушиваясь, — нет ли там очередного пациента? — Людмила Ивановна зашла внутрь. «Кто это только что был у вас? — поинтересовалась у дерматолога. — Не вышел — вылетел! Чуть с ног не сбил». «Директор ресторана, — усмехнулась Евгения Павловна, сворачивая шнур диатермокоагулятора. — Папилломы приходил удалять. От слишком хорошей жизни зарос ими по самое никуда. Визитку, вон, оставил», — кивнула в сторону стола. «Надо же, — протянула Людмила, беря в руки щедро позолоченный квадратик картона. — Какие люди к вам ходят! Лазаревский Игорь Петрович», — медленно прочитала вслух. «А что такого? — пожала плечами дерматолог. — Бородавки у всех растут. И проблемы, как ни странно, такие же, как и у всех прочих. Вот, жаловался, дочь в этом году школу заканчивает, а ни к чему особых талантов нет. Имеет возможность на экономический пристроить, но хоть и платит кучу денег репетитору, толку никакого, не тот склад ума у дочки. Говорит, хотя бы на какой-нибудь филфак приняли». «Да, с детьми много хлопот», — протянула неопределенно Людмила. «Твоя, ведь, кажется, тоже в этом году заканчивает?», — поинтересовалась Евгения Павловна. «Заканчивает. И тоже, ни к чему талантов нет. Сочинения, правда, неплохо пишет». «Ну, так пусть тоже на филфак поступает». Людмила некоторое время смотрела на Евгению Павловну, словно пытаясь вникнуть в смысл прозвучавшей фразы. «Ну, не знаю, сможет ли она поступить…университет все-таки». «А что такого? — удивилась врач. — Чем она хуже дочери этого Лазаревского?» Людмила не ответила. Смотрела невидящим взглядом на визитку. В самом деле, чем Вероника хуже? Вот оно, решение проблемы! «Вам нужна эта визитка?» — спросила у врача. Та пожала плечами: «Да на кой она мне? Я по злачным местам не ходок. У меня семья большая. Возьми, если хочешь». И Людмила взяла. Это был шанс. Неожиданная встреча вдруг вселила в нее надежду. Кажется, она знает, что делать. Она не позволит своей дочери пропасть на улице среди всех этих полубандитов и наркоманов. Конечно, на учебу потребуются немалые деньги. Но она зарабатывает достаточно. Кроме того, почему бы не встретиться с отцом Вероники? Возможно, проснется в нем совесть, и он тоже захочет помочь дочери, которую никогда в глаза не видел, которую не растил, получить образование. Она даст ему такую возможность — проявить щедрость, заплатить старые долги.
С бьющимся сердцем подошла к бело-розовому здание с большими окнами по фасаду. Также нервничая, вошла в кабинет. Хозяин его стоял у полуоткрытого окна и смотрел на улицу. Ответив на приветствие, некоторое время вглядывался в ее лицо. И по тому как замерла в воздухе его рука с незажженной сигаретой, по изменившемуся выражению, поняла — вспомнил. Оглядел ее фигуру оценивающим взглядом. Похоже, все такой же бабник. Спасибо, не выгнал сразу. И, хотя сесть не предложил, выслушал до конца и даже фотографии Вероники посмотрел.
Она знала, что разговор предстоит не из легких, и готова была к любому финалу. К тому, что ее просто не допустят в кабинет. К тому, что не узнают, к тому, что узнав, выгонят за дверь. Она готова была и к отказу. Но в любом случае, рано или поздно, она должна была сюда прийти, дать ему шанс познакомиться с дочерью.
— Я понимаю, в это трудно поверить, — произнесла тихим голосом, набрав в грудь побольше воздуха, — но она действительно твоя… ваша дочь. Это можно увидеть по дате рождения… Вот свидетельство, — достала из сумки и положила на стол документ и несколько вложенных внутрь фотографий. — А то, что у меня до… до вас никого не было, вы и сами прекрасно знаете.
Смятая сигарета полетела в корзинку для мусора. Подойдя к столу, хозяин кабинета внимательно изучил свидетельство. Потом взял в руки фотографии. Одну из них, ту, на которой Вероника больше всего походила на него, рассматривал дольше других.
— Я не считаю себя ее отцом, — сказал, тем не менее, глядя в ее сторону, но как-то поверх головы. — И встречаться с ней не собираюсь.
— Я не за этим пришла, — заторопилась объяснить цель визита Людмила, пытаясь поймать его взгляд. — В этом году она заканчивает школу. И… ей надо помочь поступить в институт.
Он приподнял брови.
— И в чем же дело?
— Она не блестяще училась.
— Понятно, — усмехнулся он и пожал плечами. — И кто в этом виноват? Тоже я? Нужно было взять репетиторов. Я вот за свою дочь только за одну эту зиму столько денег выложил, машину можно было купить, — не удержался, похвастался.
Не у всех твои возможности, мысленно ответила ему Людмила.
— Боюсь, ничем не могу помочь, — закончил он уже официальным тоном, и сел, всем своим видом показывая, что разговор закончен.
Ну что ж, закончен, значит, закончен. Опустив глаза, едва удерживая дрожь в руках — от унижения, от негодования, — Людмила собрала со стола и положила в сумку фотографии и свидетельство.
Переполненный троллейбус медленно влачился по улицам, то и дело останавливаясь то на остановках, то в пробках, то перед светофорами, но она не замечала ни давки, ни времени, ни легкого весеннего дождя за стеклом, все размышляла о том, как помочь Веронике. А поднимаясь по ступеням в косметологическую клинику, уже знала, что ей делать. У нее нет больших денег, но есть нечто такое, что открывает многие двери, у нее есть связи. У нее в руках — в прямом смысле слова — лица многих и многих влиятельных людей этого города. Или их жен. Она справится. Ее дочь будет учиться в университете. На филологическом факультете. Почему бы, и в самом деле, ей там не учиться? Почему не поступить, если другие, тоже не семи пядей во лбу, поступают?
В тот же вечер, вернувшись домой, Людмила за ужином поинтересовалась, куда Вероника думает поступать получив аттестат. Та подняла голову и недоуменно взглянула на мать — с чего это вдруг разговоры об учебе? Только вчера твердила, нечего дома сидеть, закончишь школу, пойдешь работать.
— Собирай документы в университет, — сказала Людмила.
Вероника все также таращила глаза, не говоря ни слова.
— Узнай, какие нужно, будешь поступать на филфак.
У Вероники, наконец, прорезался голос.
— Какой университет, какой филфак? — спросила она почти с негодованием. — У меня же никаких способностей к литературе! И оценки…
Поступать в университет! Шутит мать, что ли? Что за бред? Кто ее туда возьмет?
— Возьмут, — твердо произнесла Людмила, склоняясь над своей тарелкой.
Наморщив лоб, некоторое время Вероника с подозрением смотрела на мать. Затем лицо ее стало постепенно проясняться. Она словно поняла что-то, что-то важное медленно проникало в ее сознание, и вот, наконец, она согласно кивнула: ладно. Учиться лучше, чем на заводе работать. Людмила едва заметно усмехнулась. Много ума не надо, чтобы понять, что было в голове у Вероники. Она подумала, конечно же, что какая-то из важных клиенток матери согласилась ей помочь. Может быть, даже сама предложила, давай, мол, устрою дочку твою в университет. Небось, с того же филфака дама,