Но вот уже и каникулы позади, а от Джованни так и не пришло ответа. Ладно, она тоже не будет больше писать. Обида грызла, жгла. Она чувствовала себя покинутой, одинокой. Можно было бы позвонить, но она не станет унижаться, выяснять, что и почему. Впрочем, она и не ожидала большой любви. Ну провели несколько дней вместе, это сейчас ни к чему не обязывает, не девятнадцатый век. Она ему не понравилась, вот, в чем дело. Она никому не нравилась. Не привыкать… Ладно, не конец света. Найдется еще… но найдется ли? Лариса не то чтобы совсем пала духом, но уже стала терять присущий ей оптимизм. После каникул почти не открывала ноутбук. Как-то утратила интерес ко всем этим сайтам знакомств. Надо сделать перерыв. Надо отдохнуть от всей этой бесплодной переписки, от интернета. Просто отдохнуть.
В понедельник Гуменюк активно агитировал народ сообща пойти посмотреть какой-то новый фильм, прямо после занятий. Вертелся вокруг всех и каждого, возбужденно сообщая, что такой фильм никак нельзя пропустить — крутая фантастика, обалденные съемки. Столько шумихи вокруг этого фильма и по телевидению и в сети. Лариса в кинотеатр тащиться не хотелось, решила, что дома его посмотрит, купит диск, уже продаются, но Антон и ее уболтал.
— Дома не то удовольствие. Этот фильм надо смотреть только на большом экране, — убеждал. — Там такие спецэффекты… Три-дэ, не пожалеешь. Я куплю тебе билет.
— Ладно, — неожиданно для себя согласилась Лариса. — Покупай.
Вместе с Антоном пообедала в студенческом кафе. Вместе они спустились по лестнице вниз в холл. Одеваясь в раздевалке, поискала взглядом своих.
— Тебя там какая-то женщина спрашивает, — крикнула издали, натягивая пальто, Боцманова. — У доски объявлений стоит.
— Какая женщина? — удивилась Лариса.
— Откуда я знаю? Да вон она, — Боцманова ткнула пальцем в сторону светлой короткой шубки из хвостов норки.
В полном недоумении Лариса направилась к доске объявлений. Женщина обернулась. Некоторое время всматривалась в Ларису, потом медленно пошла навстречу.
— Вы Лазаревская?
Лариса кивнула, стараясь припомнить, видела ли она когда-нибудь эту женщину раньше. Но ничего, связанного с этим лицом, в памяти не всплывало. Нет, она ее точно не знала.
— Я мать Вероники Минковой.
Сердце у Ларисы екнуло. Конца, похоже, не будет этой истории. Впрочем, впрочем, женщина вряд ли знает, кто рассказал Сабаниной о Веронике. Скорее всего, надеется что-то выяснить, еще какие-нибудь детали узнать.
— Мы уже все, что знали, рассказали, — торопливо произнесла она.
— Это я хочу вам кое-что рассказать, — сделала женщина ударение на «я».
— Вы что-то узнали о Веронике? Она нашлась? — встрепенулась Лариса.
Женщина огляделась.
— Мы не можем где-нибудь присесть? Здесь очень шумно.
Еще бы не шумно. У раздевалки очереди, народ разбегался после третьей пары.
— Можно в буфет пойти, — Лариса кивком указала в конец коридора, там, в холле, за стеной из зеленых растений в кадках стояло несколько столиков.
Ее разбирало любопытство. Неужели Минкова и в самом деле нашлась? Но почему мать Вероники выбрала именно ее, а не кого-то другого из группы, чтобы поделиться своей новостью? Они не были знакомы. Да и с Вероникой особенно не дружили. Вероника ни с кем в группе не дружила, всегда была сама по себе. Это Лариса со всеми была в хороших отношениях, — до этой истории, — а Вероника наоборот, умудрилась почти всех девчонок против себя настроить. Нет, она не ссорилась в открытую, но как-то немного свысока на других поглядывала. Кому это понравится? Лариса на такие вещи внимания не обращала, потому и с Вероникой, как и с другими, иногда обедала вместе, по центру бродила, болтала о том, о сем. Главным образом, конечно, о тряпках. Вероника, в отличие от многих, в одежде разбиралась, и всегда была хорошо одета. Впрочем, на ее фигуре любая одежда смотрелась как последний писк моды. Мать у нее тоже стройная. И все у нее в порядке — прическа, макияж; ногти, хотя и короткие, видно, что маникюр свеженький. И держится хорошо, несмотря на свое горе, не могла про не отметить про себя Лариса. Это внушало уважение.
Они присели на диванчик у одного из столиков.
— Я вас не задержу. — Женщина расстегнула шубку, под которой был красивый шерстяной пуловер. Немного помолчала, рассматривая Ларису. — В то, что я сейчас скажу, трудно поверить, но это правда, — произнесла, наконец, ровным приятным голосом, глядя Ларисе в глаза. — Наверное, мне следовало бы начать разговор издалека, но на это уйдет много времени, которым я не располагаю. Да и вы, вероятно, торопитесь.
— Да, мы всей группой в кинотеатр идем…
— То, что я сейчас скажу, вряд ли вам понравится, — не обратив внимания на ее реплику, продолжила женщина. — Вы сначала не поверите. Но повторяю, это абсолютная правда. Вероника ваша родная сестра. По отцу, — уточнила.
Лариса подумала, что ослышалась. Бросила быстрый взгляд на собеседницу. А что если…может быть, та сошла с ума? Неудивительно, после всего пережитого. Да, возможно именно этим и объясняется ее спокойствие и желание… желание найти дочери… замену?
— Вы меня, наверное, с кем-то путаете. — Кашлянув, обрела, наконец, Лариса голос. — Этого не может быть. Мы с ней просто однокурсники, учимся вместе, в одной группе, — попыталась мягко убедить женщину. — Как мы могли одновременно…
— Я знала, что вы зададите этот вопрос, — спокойно кивнула та, смахивая невидимые пылинки со своей черной шерстяной юбки. — На него есть ответ. Когда я узнала, что вы поступаете на филологический факультет, я посоветовала Веронике пойти туда же. И, скажем, — усмехнулась, — помогла ей поступить.
— Но мы же почти одного возраста! — пыталась сопротивляться Лариса всей этой чудовищной несообразности. — Такого просто не может быть! как такое могло случиться?
— Вы сестры, — твердо повторила женщина. — Если вы мне не верите, спросите у своего отца, он объяснит, как такое могло случиться. — Она снова подняла глаза, и некоторое время бесстыдно рассматривала Ларису. — Вы даже похожи, но не очень. Кажется, она больше взяла от своего отца.
Почудилось это Ларисе или в ее голосе действительно прозвучала насмешка?
— Зачем вы мне все это рассказали? — чувствуя, как ее медленно заполняет чувство страха перед этой женщиной, спросила Лариса.
— Просто хочу, чтобы вы это знали, — последовал спокойный ответ.
Женщина встала и, не застегнув шубки, быстрым шагом направилась к выходу, оставив Ларису в одиночестве. Новость, которую она сообщила, была настолько неожиданной и странной, что Лариса еще некоторое время сидела на скамейке, переваривая услышанное, напрочь забыв, что еще пять минут назад спешила в кинотеатр.
Странное дело — она поверила этой полусумасшедшей тетке.
Конечно же, она не пошла смотреть фантастический фильм вместе со всеми, прямым ходом отправилась на остановку и поехала домой.
Наверное, она даже пообедала, вернувшись из университета. Иначе с чего бы вдруг стала мыть тарелку? Она не любила убирать со стола, не любила мыть посуду, даже загружать ее в посудомоечную машину не любила — снимать салфеткой остатки еды с тарелок, расставлять… Но сейчас Лариса с остервенением возила щеткой по жирной тарелке. Она мыла посуду. Мыла вручную и без перчаток. Хотя только вчера сделала очень дорогой маникюр. Ей нужно — нужно было, чтобы руки были заняты. Да и мозги тоже. Иначе… Что иначе? Она склонилась над раковиной, шмыгнула носом. Слезы капали в раковину.
Лариса и ковры пылесосить не любила, терпеть не могла мыть полы, просто ненавидела всю эту домашнюю работу, справедливо считая, что еще успеет наработаться. Но сегодня, перемыв посуду, она принялась за уборку. Сначала убрала у себя в комнате, чего давно уже не случалось. Унесла оттуда лишние книги в библиотеку. Разобрала одежду, что-то повесила в шкаф, что-то отправилось в корзину для стирки. Собрав пылесосом пыль под столом и по углам, и пропылесосив ковер, отправилась делать уборку в Наташкиной комнате. Потом в гостиной. Слезы все капали и капали. Хорошо, что мамы нет дома.
Сегодня она с утра отправилась устраиваться на работу. Случались такие порывы и раньше, но обычно все заканчивалось пшиком — или условия труда ей не подходили, или она не подходила для выбранной работы. Скорее всего, то же самое случится и в этот раз. Никчемная у нее мать, никчемная. Никаких достоинств, за которые можно любить. Некрасивая, толстая, ни умом, ни талантами не блещет, ничем не интересуется. Такой и изменить — раз плюнуть. Кто с такими, вот, домашними клушами, считается? Ну почему, почему она такая? Такая серая, такая заурядная, такая обычная? Если бы она хоть чем-то интересовалась, театром, например, ходила бы на спектакли, или книги читала и могла поговорить о литературе. Или о кино, о режиссерах, которые создали какой-то шедевр, знала бы актрис и актеров. Нет, ничего ей не интересно. Даже собой не занимается, стрижку никогда вовремя не сделает, ногти не накрасит. Зачем? Она же дома сидит. А какая холеная мать у Вероники. Вся такая ухоженная. В молодости, наверное, как и Вероника, красивой была. Неудивительно, что отец…
Отец всегда искал других женщин. И, — хотя Лариса всегда избегала об этом не только говорить, но и думать, — конечно же, находил. Все эти годы ее отец, которого она так любила, если не сказать, боготворила, вел очень свободный образ жизни. Другими словами, гулял направо и налево. И так, наверное, было всегда, с самого начала. Они с Вероникой одного возраста, значит, он сразу после свадьбы начал это делать. Это мать думала, что он женился на ней по любви. Какая любовь, если будучи женатым, бегал по девочкам? Лариса всегда думала, ей хотелось так думать, что это у матери характер такой, вздорный, да возраст уже критический для женщины, климакс и все такое, поэтому она говорит отцу всякие гадости. Но, оказывается, для этих скандалов, которые она время от времени устраивала отцу, были веские основания. Как Лариса этого раньше не понимала? Разве стала бы мама просто так, безо всякого повода, поднимать эту бесконечную «женскую» тему? А она, Лариса, еще сердилась на нее, за то, что пилит ее лучшего в мире отца. Не понимала ее, не видела очевидного, считала, что мама от природы ревнива. Но вот оказывается, что для ревности причин