Петров разулся, поставил в угол кейс и прошел в квартиру, глянув по пути в высокое зеркало, стоявшее в прихожей.
Пожалуй, на героя-любовника он еще тянул: высокий (190 см), стройный (точнее было бы сказать — тощий, но при других обстоятельствах), почти марксовы шевелюра и борода, но русый цвет их обеспечивал ему романтический былинный имидж Ивана-царевича (точнее, Ивана-дурака, но какой дурак не стремится в цари?.. И самое поразительное — именно он-то и становится им!..). Правда, от висков его романтическую русину уже начало прихватывать «пеплом». На что «старшая жена» реагировала весьма болезненно, видимо, смотрясь в мужа своего, как в зеркало. И всячески пыталась бороться с оным «пеплом». Но фантаст Петров не поддавался, не желая из русого становиться рыжим от хны. Тем более черно-зеленым — от басмы. Но справедливости ради надо заметить, что стойкости ему хватало не всегда, и в результате он соглашался изредка на «русые» красящие шампуни. Однако в последнее время на них уже элементарно не хватало ни шишей, ни, тем более, баксов. Посему «пепел» все решительнее захватывал поле боя на многомудрой голове фантаста Петрова.
— Ну, вот я и готова, — выплыла из ванной комнаты жена-любовница.
Фантаст Петров обнял ее за талию и нежно поцеловал в радующиеся ему глаза. Нет! В очи, влекущие его в бездонную синеву. Он знал, что на них контактные линзы, и потому поцелуй был особо нежен.
— Как у тебя сегодня со временем? — поинтересовался он.
— Как всегда — цейтнот, — вздохнула она, — в полодиннадцатого ко мне должен прийти эксперт, а до того надо заскочить в фундаменталку. Шеф поручил подобрать кое-какую литературу.
— Стало быть, сейчас мы с тобой в библиотеке, — констатировал фантаст Петров. — Недурно… Но к нашей любимой КНИГЕ надо прикасаться чистыми руками, не говоря уже о прочих частях тела и души… — с намеком продолжил он.
— Иди-иди, — подтолкнула Петрова к ванной жемчужина его неформального гарема, зная щепетильное отношение возлюбленного к чистоте тела. Кстати, не только своего, что она всенепременно учитывала и одобряла. Свободный секс требует абсолютной чистоты. Во всех смыслах.
Пока фантаст Петров плескался, «младшая жена» торопливо готовила брачное ложе, прислушиваясь к нарастающему волнению в себе, от кончиков пальцев легкими волнами озноба пробегавшему по ее коже, уже предчувствующей ЕГО прикосновения. Жизнь, увы, не баловала ее радостями. Но тем, что ей вдруг перепадали, она отдавалась с самозабвением. По крайней мере, старалась. Получалось, к сожалению, не всегда. Бесчисленные проблемы, если и не дамокловым мечом висевшие над ней, то уж точно власяницей истязавшие душу, часто не отпускали ее в вожделенное забвение. Впрочем, «часто» не то слово для того, что случается крайне редко. И только фантасту Петрову удавалось увлечь ее в кратковременную нирвану. Да простят правоверные индуисты, буддисты, теософы, йоги и адепты употребление этого святого для них слова в столь сексуальном контексте! У каждого свой путь в нирвану. У них — через сому или иные психоделические средства, медитацию, особое дыхание или упражнение. У «младшей жены» фантаста Петрова — через любовь с ним. Не слишком, правда, богатый сексуальный опыт убедил ее в том, что лишь ОН знает заветный путь. Может быть, именно эта вера неизменно и приводила ее к вожделенной цели, а фантаст Петров был только ключом, тайным кодом, отпирающим божественные глубины ее психики?..
Во всяком случае, сам он видел свою роль именно в этом, не преувеличивая свои сексуальные достоинства. Мужик как мужик. Но всегда и неизменно любящий Женщину… Двух женщин…
Он вошел в комнату. Провел ласковой ладонью по ее щеке и повел по одному ему ведомым тайным тропинкам, а то и по неизведанному бездорожью в ту чудную, сказочную страну, куда можно попасть только вдвоем… И она с покорной радостью следовала за своим поводырем. Не было случая, чтобы она об этом пожалела.
«Старшая жена» предпочитала сама выбирать тропинки. И хотя нередко они уводили в сторону от цели, она не уставала искать.
В одном из своих романов фантаст Петров уподобил Женщину Реке. Исходя их этого образа, «старшая жена» представлялась ему чистым и неистовым горным потоком, своевольно прокладывающим себе путь среди скал, не зная покоя, но подсознательно, всей страстью неугомонной души стремящейся к нему.
«Младшая жена» виделась ему спокойной равнинной рекой, покорно принявшей свое русло. И тем не менее, кажущаяся покорность ни в коей мере не исключала глубинной мощи течения, устремляющего ее в дальние дали к бешеной страсти океанского прибоя, который, наверное, и был тайной сутью души ее…
Какие они разные — любимые женщины фантаста Петрова! И каждая неповторимо прекрасна!..
И за что ему, убогому, такое сокровище?!
Фантаст Петров быстро шагал к своему родному НИИ, изрядно уже опоздав к началу рабочего дня. Впрочем, он всегда неформально относился к трудовому распорядку, считая, что ему должны платить за выполненную работу, а не за отсидку на рабочем месте. И посему его рабочий день мог растягиваться и до глубокой ночи, естественно перемещаясь из стен НИИ в домашний кабинет.
Фантаст Петров был честен и азартен. И если уж брался за научную проблему, то прорабатывал ее тщательно, с самозабвением, неизменно стремясь к красоте результата, да и процесса тоже. Как у натуры художественной, у него было гипертрофированное эстетическое чувство. Наука же и прежде, и, особенно, теперь в эстетике не нуждалась. Потому научная деятельность сэнээса Петрова все отчетливее приобретала характер сизифова труда. По крайней мере, в области фундаментальных исследований, результаты которых, в этом он тоже убеждался все явственней, не интересовали никого, кроме него самого.
Он понимал, что это неправильно и преступно с точки зрения государственных интересов — государство, не поддерживающее и не развивающее свой интеллектуальный потенциал обречено на третьестепенную роль сырьевого придатка развитых стран и на десятистепенную роль рынка дешевой, почти дармовой рабочей силы. Понимал! Но что он мог сделать?! Пока — только продолжать свой сизифов труд за нищенскую зарплату, которая была меньше половины зарплаты кондуктора в трамвае — такова истинная оценка государством роли науки в своем настоящем и будущем.
В таких условиях было бы идиотизмом испытывать угрызения совести по поводу нарушения трудовой дисциплины, полагал сэнээс Петров. И не испытывал. Однако работа есть работа. Ее надо делать. И поэтому он все же спешил. Тем более, что кроме бюджетной «фундаменталки» существовала еще и совместительская хоздоговорная «прикладуха». Тут интерес производства к науке еще подавал кое-какие признаки жизни. Однако сквозные неплатежи и инфляция сводили к нулю все попытки научных работников как-то поправить свое финансовое положение. Работу они «Заказчику» сдавали. Оплату за нее, в основном, только ожидали. И где смысл?..
Из-за отсутствия оного наука старела, ветшала, приходила в негодность. Кто помоложе — драл из нее когти в коммерческие структуры, кто повыше в административном плане — разворовывал основные и оборотные фонды. Предприниматели!..
Все эти не столько мысли, сколько эмоции суетным фоном проносились в ментальном пространстве фантаста Петрова, в общем-то, своей обыденностью не слишком волнуя.
Истинно трогал его сейчас прощальный взгляд возлюбленной «младшей жены», наполненный радостью, благодарностью и хорошо скрываемой тоской. Когда-то она говорила вслух: «Как редко мы видимся!.. Как мало и скудно общаемся!..» Теперь перестала, прекрасно сознавая, что для желаемого внесексуального общения ни у одного из них нет ни времени, ни сил, ни реальной возможности. В результате постепенно исчезает и потребность. «Беличьи колеса» их жизней вращались в разных плоскостях, лишь изредка сближаясь.
«Какое же я имею право называть ее „младшей женой“, — казнился фантаст Петров, — когда не могу снять с нее даже части жизненных тягот?! О женах заботятся!.. Впрочем, о любовницах — тоже… Так что не в терминологии дело, а в моей полнейшей финансовой несостоятельности! В нищете, в которую меня швырнули, как котенка в помойное ведро…»
Какое унижение! Сейчас невыгодно быть ученым, писателем, учителем, врачом, инженером, вообще, интеллигентом, работником умственного труда… Впрочем, и промышленным рабочим, шахтером вообще квалифицированным специалистом. Сейчас выгодно быть торгашом и рэкетиром — в бандитской или государственной форме (бюрократом, милиционером, таможенником…). То есть пребывать в сфере перераспределения капитала, но никак не в сфере его создания, интеллектуального или производственного. Только нельзя же без конца перераспределять пустоту!..
Оказывается, можно, если заполнять ее третьесортным импортным дерьмом, получаемым в обмен на что-нибудь ворованное…
— Ну, как успехи на сексуальном фронте? — поинтересовалась любимая «законная жена», оторвавшись от экрана «персоналки» коллективного пользования (от нищеты на ней работали несколько лабораторий по графику). Как всегда жена надежно прикрывала тылы фантаста Петрова.
— На сексуальном фронте без перемен, — ответствовал довольный любовник, — в стремительной атаке занята новая стратегически важная высота. Потерь нет! Тебе привет…
— Везет же некоторым, — вздохнула «старшая жена».
— Раз в месяц тебе, наверное, тоже везло бы, — пожал плечами Петров.
— А кто каждый день покушается? — двинула ему кулаком в бок супруга.
— Дык ведь, — развел руками фантаст Петров, — устоять против такого соблазну невозможно!.. Никто меня не искал?..
— Да кому ты нужен, кроме голодных женщин, — хмыкнула госпожа Петрова. — Здесь никто никому не нужен, если на нем нельзя заработать.
— А человечеству?! — воскликнул фантаст Петров.
— Во-первых, — подняла брови его супруга, — человечество сюда не заглядывает… Во-вторых, сдается мне, что и ему давно на нас начхать. Оно нужно нам, чтобы обрести иллюзию смысла жизни, а не мы ему. Наше человечество ограничено теми, кто нас любит.