Возражения и решения
Ни одно правительство Великобритании никогда не предлагало прямо или косвенно повысить уровень рождаемости – несмотря на то что она в Соединенном Королевстве уже полвека ниже уровня воспроизводства. Другие страны занимаются этим вопросом; хорошо известно о пронаталистских правительствах в России и Венгрии, а японский премьер-министр, как мы видели, ввел новые меры по стимулированию роста рождаемости, предупредив, что если все оставить как есть, то последствия окажутся тяжелейшими[255].
Между тем Франция в 1939 году приняла свой пронаталистский code de famille[256], и ее политики продолжают без колебаний призывать к увеличению размера семьи. Известный либерал и космополит Доминик де Вильпен, занимавший пост премьер-министра страны в 2005–2007 годах, ввел дополнительные меры, чтобы поощрить появление третьего ребенка и «позволить лучше сочетать профессиональную и семейную жизнь»[257]. Это происходило в тот момент, когда французский коэффициент рождаемости 1,9 являлся одним из самых высоких в Европе и ненамного уступал уровню воспроизводства населения. Недавнее падение рождаемости во Франции вызвало беззастенчиво пронаталистскую реакцию правительства: президент-центрист Макрон представил планы по увеличению родительского отпуска, настаивая, что «Франция будет сильнее, если восстановит рождаемость»[258].
Пронатализм распространился и в послевоенной Германии (несмотря даже на несколько дурную славу, оставшуюся от нацизма) – как во времени, так и по всему политическому спектру, от марксистов Восточной Германии до христианских демократов Западной. Коммунистическое правительство Германской Демократической Республики в 1976 году не скрывало, что проводит явно пронаталистскую политику, осознавая нехватку рабочей силы, вызванную не только низкой рождаемостью, но и тем, что многие люди при возможности бежали на Запад. Через поколение ту же пронатальную тему подхватил Эдмунд Штойбер, лидер явно антикоммунистического Христианско-социального Союза в Баварии (ХСС)[259]. Если выйти за пределы Европы, то можно привести в пример левое правительство Кубы, которое поощряет женщин беременеть и рожать детей[260]. Аналогично – с запозданием и вразрез со своими прежними директивами – поступает и коммунистическое правительство Китая[261]. Так что проблему видят и хотят решить не только правые политики или популисты.
В действительности даже в англоговорящем мире правительства не отказываются от явно пронатальной риторики или политики – как мы увидим в главе 9, в начале этого века Австралия ввела денежное вознаграждение за рождение ребенка.
Однако в некоторых регионах мира, в том числе в Соединенном Королевстве, сама идея, что политики и министры должны призывать к увеличению числа рождений и проводить политику, направленную на достижение этого результата, вызывает ожесточенные споры. Когда в 2023 году британский парламентарий Мириам Кейтс заговорила о национальном «расстройстве» в отношении рождения детей и посетовала на «падающий уровень рождаемости», на нее обрушился шквал осуждений. Газета The Guardian заявила, что она опасна и раскалывает общество[262]. В статье о Мириам Кейтс в Википедии[263] ее обвинили в проталкивании антисемитизма, хотя, конечно, она ничего подобного не делала[264]. Меня позвали на радиопередачу BBC, чтобы защитить ее от оппонента, который заявил, что в пронатализме есть нечто расистское.
Годом ранее, когда я в статье в газете The Sunday Times предложил правительству признать наличие проблемы с постоянной низкой рождаемостью, это вызвало бурную реакцию и массу возражений. По сути, эти возражения распределялись по трем направлениям. Первое – феминистское; люди высказывались, что призыв рожать больше детей – это оскорбление женщин. Второе – экологическое; здесь утверждалось, что увеличение числа детей приведет к разрушению планеты, и, кроме того, кто хочет заводить ребенка в пылающем мире? Третье затрагивало этнические меньшинства: люди заявляли, что призыв к увеличению числа детей, даже если такой призыв полностью лишен каких-либо расовых или этнических перекосов, является в какой-то степени расистским. Цель второй части книги – по очереди ответить на все эти возражения. Мы начнем, вероятно, с самой заметной и громогласной реакции – с возражения феминисток.
Глава 5Что насчет женщин?
В своей статье в The Sunday Times я предположил, что Великобритания могла бы рассмотреть возможность введения дифференцированных налоговых ставок для родителей, как это принято во многих странах мира. (На самом деле в Соединенном Королевстве нечто подобное уже существует в виде налогового вычета на ребенка, хотя его результаты являются одними из наименее щедрых в Европе[265].) Если Казначейство Великобритании не может позволить себе снизить налоги для родителей, то, возможно, оно могло бы повысить их для не родителей. Это предложение не нашло радостного отклика (хотя когда предложение о повышении налогов находило радостный отклик?). Однако самый резкий ответ пришел со стороны феминисток. «Планируете обложить налогом женщин за бездетность? Добро пожаловать в Гилеад», – провозгласила Huffington Post[266], отсылая к антифеминистской антиутопии, описанной в знаменитом романе Маргарет Этвуд «Рассказ служанки» 1985 года[267] – хотя в статье я говорил о дифференциации налогов для родителей и неродителей, не проводя различий между мужчинами и женщинами. На следующей неделе газета The Sunday Times опубликовала ответ на мою статью под заголовком, настаивавшим: «Мужчина не может справиться с уходом за детьми. Это под силу только женщине». Заметка в журнале The Stylist утверждала: «Вирусная статья Пола Морланда в The Sunday Times свидетельствует, что проще обвинять женщин, нежели добиваться значимых перемен». Не стоит и говорить, что в моей статье не содержалось ничего, что можно было бы расценить как «обвинение женщин».
Вполне понятно, что обсуждение пронатализма злит некоторых феминисток. Необходимость деторождения ассоциируется у них с темным прошлым, когда у женщин либо вообще не было прав, либо они были сильно ограничены. Они знают о сопротивлении распространению контрацепции и о желании некоторых людей отменить права, которые женщины получили за последние десятилетия (впрочем, я бы сказал, что это небольшие и в значительной степени нерелевантные группы). Хотя мир стоит перед лицом надвигающейся катастрофы низкой рождаемости, мы не должны забывать об исторических страданиях женщин, которые не могли сами планировать рождение детей, и не должны игнорировать тот факт, что многие женщины в мире и сегодня продолжают сталкиваться с этой проблемой – пусть даже, к счастью, их число сокращается. Согласно недавней оценке, 160 млн женщин во всем мире не имеют доступа к эффективным средствам контрацепции, и вполне естественно – более того, похвально, – что международное сообщество продолжает сотрудничать с местными властями и людьми, стараясь изменить эту ситуацию. Однако для большей части мира такая ситуация уже в прошлом: предполагается, что до пандемии ковида потребность в контрацептивах во всем мире удовлетворялась на 77 %[268]. Например, в Бангладеш использование контрацептивов среди женщин фертильного возраста за период с 1975 по 2014 год выросло с 8 до 62 %[269]. Это происходило параллельно с расширением прав женщин.
Влияние на формирование феминистских взглядов оказал также исторический опыт принудительных беременностей и деторождения; эти явления существуют даже сегодня, хотя и в меньшей степени. И вполне естественно, что феминистки болезненно относятся к любым предложениям отката к подобным условиям – например, лишению доступа к средствам контрацепции, как это сделал коммунистический режим в Румынии в 1960-х годах. Но, поскольку мы не хотим возвращаться в эпоху отсутствия выбора или вступать в эпоху лишения свобод, нам остается двигаться вперед – к тому времени, когда чаще выбирают создание новой жизни. Перед нами стоит задача адаптации к изменившимся условиям мира, где большинство женщин имеют доступ к контрацепции, а уровень рождаемости в большинстве стран ниже уровня воспроизводства населения. И какими бы ни были исторические позиции феминизма в вопросе о детях, существует несколько веских причин, чтобы мы считали феминизм XXI века идеально соответствующим более позитивному подходу к родительству.
Во-первых – и это самое главное, – необходимо просто прислушаться к тому, чего хотят женщины. В Великобритании и США женщины рожают примерно на 0,75 ребенка меньше, чем хотели бы (по их собственным словам). Действительно, отсутствие желаемого в вопросе количества детей – это глобальное явление. Одно исследование, проведенное в 2017 году в США и 18 европейских странах, показало, что в каждом из этих государств у женщины меньше детей, чем ей хотелось бы. Почти повсеместно в этом экономически развитом регионе среднее желаемое число лежало в диапазоне 2–2,5, но при этом во всех странах фактическое количество детей было меньше. В случае Испании разница составляла почти одного ребенка[270]