Что для нас может сделать государство?
Мы живем в ту эпоху, когда автоматически считается, что если возникает какая-то проблема, то правительство может или должно предпринять какие-то шаги для ее решения, причем обычно это связано с тратой огромных денег. Недавно я участвовал в теледебатах с молодой женщиной, которая спросила: «Какой стимул мне предлагают, чтобы завести ребенка?»
Перед Первой мировой войной британское правительство получало в виде налогов и тратило примерно 1/10 национального дохода[420]. К началу XXI века эта доля увеличилась в 4 раза и составила около 40 %. С тех пор она продолжала расти. Это типичная ситуация для развитых стран[421]. И, как мы уже видели, в условиях старения населения мало шансов, что эта доля не будет возрастать и дальше. Ни сегодняшняя демография, ни преобладающие идеологические взгляды не позволяют предположить, что роль государства будет сокращаться.
Однако до сих пор в странах с низкой рождаемостью не слышен всеобщий призыв к правительству бороться с низкими коэффициентами фертильности. Это объясняется тем, что во многих таких странах нет консолидированного мнения, что они столкнулись с демографической проблемой. Как мы уже видели, в Великобритании отсутствует какая-либо демографическая стратегия и до сих пор ни один действующий министр не заявил, что падение рождаемости – это проблема. Комиссар Европейского союза, наделенный соответствующими полномочиями, недвусмысленно отказался от какой-либо пронатальной активности в политике или риторике, заявив: «Прежде всего я должен подчеркнуть, что рождение детей – это вопрос индивидуального выбора, в который ЕС не вмешивается. Это действительно личный выбор, и в него не должно вмешиваться никакое правительство»[422]. Если вы захотите обнаружить прямое заявление о государственном поощрении многодетных семей в Соединенных Штатах, вам придется вернуться во времена президента Теодора Рузвельта – в первое десятилетие XX века[423]. Когда в конце 1960-х годов размеры американских семей начали сокращаться, президента Никсона все еще преследовали мальтузианские опасения по поводу перенаселенности[424]. В течение последних 50 лет американская администрация практически не высказывалась на эту тему.
Но если будет достигнут консенсус в отношении того, что у нас слишком мало детей, то можно ожидать, что следующим очевидным шагом станет призыв к правительствам действовать. В самом деле в некоторых странах уже существует давняя традиция поощрения рождаемости, и правительства все чаще предпринимают какие-то шаги в демографической сфере. Если мы признаем, что недостаток рождаемости – это постоянно расширяющийся и углубляющийся кризис для человечества, то мы должны рассмотреть, какую роль может играть правительство в решении этой проблемы, каким образом оно может действовать и существуют ли на сегодняшний день какие-либо основания полагать, что государство способно справиться с такой задачей.
Пронатальная политика
В последнее время активная деятельность государства в сфере поощрения рождаемости наблюдается во Франции. Эта политика имеет долгую историю. В эпоху французского доминирования в Европе – от Людовика XIV до Наполеона (примерно с 1643 по 1815 год) – преимущество страны над ее соседями отчасти составлял демографический фактор. Однако в течение XIX века Францию обогнали Россия, объединенная Германия и Великобритания[425]. Поэтому неудивительно, что французы всерьез занялись проблемой народонаселения, особенно после поражения от Пруссии в войне 1870–1871 годов, когда упадок Франции начали активно связывать с демографией. К 1916 году крупнейшей фракцией в Национальном собрании стала Groupe parliamentaire pour la protection de la famille et de la natalité de la famille (Парламентская группа по защите семьи и рождаемости в семье), в которую входили представители всего политического спектра; крупные группы влияния существовали и за пределами парламента. Дальнейшее снижение рождаемости во Франции и потери во время Первой мировой войны усилили беспокойство французов по поводу демографической слабости страны и привели к принятию в 1930-х годах ряда законов, в частности Семейного кодекса 1938–1939 годов, который предусматривал социальные выплаты и налоговые льготы для многодетных семей, а также ужесточение законодательства против абортов[426].
Если во Франции пронатализм был давним явлением, вполне приемлемым в демократических рамках Третьей республики, то приветствовавшие его диктаторы межвоенного времени обеспечили ему дурную славу. Гитлер, Муссолини и Сталин – все они с энтузиазмом относились к детям, хотя и только к детям правильной расы или социального класса[427]. Они вводили пакеты стимулов и поощрений, медали и почетные знаки, а также запрещали аборты (в случае СССР произошел разворот от либерализации, наблюдавшейся после 1917 года[428]). Схожих взглядов, как правило, придерживались и послевоенные диктаторы – скорее коммунистические, чем фашистские. «Мао любит детей» – гласила серия плакатов в 1950-х и начале 1960-х годов (политику одного ребенка провозгласили в Китае только после смерти Мао). Вожди декларировали свою приверженность к активному деторождению, надеясь, возможно, что новое поколение будет отвечать расовым, классовым или идеологическим критериям, в то время как большая часть старших поколений, им не соответствующих, исчезнет.
Однако примем во внимание, что пронатализм оказался не чужд и послевоенным демократиям, и левые силы часто прибегали к этой политике. В авангарде по-прежнему находилась Франция: например, реформы социальных пособий, проведенные в середине 1980-х годов социалистическим правительством Франсуа Миттерана, преследовали целью как раз стимулирование рождаемости[429]. Именно лейбористское правительство Клемента Эттли в 1946 году впервые ввело в Великобритании пособия многодетным семьям (предшественники пособий на ребенка), хотя цель состояла скорее в улучшении материального положения людей, нежели в поощрении рождаемости[430]. Сегодня, когда сам Евросоюз не ставит своей задачей повышение коэффициентов фертильности, этой работой заняты некоторые его члены (например, Латвия). В ее национальном плане развития на 2014–2020 годы говорилось, что «повышение рождаемости важно для обеспечения сохранения латышской нации»[431].
Современная пронаталистская политика: глобальный обзор
Исследование, проведенное ООН в 2019 году, показало, что политику, направленную на повышение уровня рождаемости, проводят 55 стран, что составляет 28 % от общего числа членов организации. Это в три с лишним раза превышает долю членов ООН, осуществлявших такую политику в середине 1970-х годов. Среди этих государств – как страны с либеральной репутацией (Португалия, Люксембург и Финляндия), так и коммунистическая Куба. Государств, пытающихся снизить у себя уровень рождаемости, по-прежнему больше, чем государств, стремящихся его повысить, но если в 1970-х годах их было втрое больше, то сегодня больше лишь на четверть[432]. По мере того как рождаемость падает в одной стране за другой и уменьшение численности населения грозит все большим сообществам, неудивительно, что государственной политике приходится реагировать на ситуацию и все чаще переходить от попыток ограничить рост населения к попыткам его стимулировать.
Правительства применяют различные подходы к стимулированию рождаемости. Чтобы получить представление о широком спектре этих методов, рассмотрим три примера: Венгрию, Австралию и Китай. Это три совершенно разные страны, расположенные на разных континентах и имеющие разные политические системы.
Венгрия: «здесь почти ни о чем другом не говорят»
Нынешнее венгерское правительство – безоговорочные сторонники пронатализма. Его лидер, премьер-министр Виктор Орбан, называет себя «нелиберальным демократом»[433]. Правительство недвусмысленно связывает свою нацеленность на повышение рождаемости с нежеланием принимать иммигрантов и стремлением сохранить нынешний этнический состав страны[434]. «Я – единственный политик в ЕС, который выступает за открыто антииммиграционную политику, – заявил Орбан в 2022 году. – Для нас это не расовый вопрос, а культурный». Многие либералы Западной Европы и других стран считают, что это уже выходит за рамки, а некоторые убеждены, что действия Венгрии создают пронатализму дурную славу. И все же, какими бы ни были наши личные политические взгляды на администрацию Орбана, любому человеку, обеспокоенному демографическим кризисом в мире, стоит изучить Венгрию как пример того, что уже было опробовано, и понять, работают ли такие меры.
Нынешнее правительство определенно пользуется популярностью; оно неизменно побеждает на выборах. В частности, граждан, похоже, привлекает его политика в отношении семьи и миграции. «Здесь почти ни о чем другом не говорят (кроме иммиграции)», – сказал одному журналисту его будапештский приятель, когда тот поинтересовался демографической политикой правительства[435]. После приземления в аэропорту Будапешта туристы проходят мимо плакатов с надписями «Венгрия, дружественная к семье».
Нынешнее венгерское правительство – правое и популистское, оно весьма отличается от коммунистов, правивших в период между Второй мировой войной и концом 1980-х годов. Но в сфере пронатализма оно идет по стопам своих коммунистических предшественников[436]. Еще в 1950-х годах государство ввело ограничения на аборты и снизило доступность противозачаточных средств, но было вынуждено отступить перед лицом возражений общественности[437]. В 1967 году женщины получили право оставаться дома с детьми до трех лет, за ними сохранялось рабочее место, при этом им выплачивалось умеренное пособие[438]. Тем не менее в конце 1960-х годов коэффициент рождаемости в Венгрии снизился до отметки ниже двух детей на женщину. В 1970-х годах он несколько повысился, что объясняется введенными тогда пособиями для беременных женщин и многодетных семей, но в 1980-х годах снова оказался ниже уровня воспроизводства населения и с тех пор удерживается на этом уровне. В 1990-х годах суммарный коэффициент рождаемости в Венгрии упал почти до 1, став одним из самых низких в мире. Население Венгрии сокращается, хотя и плавно, уже около 40 лет, и сейчас оно примерно на 10 % меньше пикового значения начала 1980-х годов. Венгрия довольно однородна этнически: согласно переписи 2011 года, крупнейшим этническим меньшинством являются цыгане, составляющие чуть более 3 %, при этом уровень рождаемости у них неизменно выше, чем у большинства населения[439]. По данным более позднего исследования, их доля составляет 7 %[440]. Почти все остальные – это этнические венгры.
Нынешнее правительство пришло к власти в 2011 году. Государственный секретарь по делам семьи и молодежи Каталин Новак выразилась ясно: «Без крепких семей нет сильных наций»[441]. (Примечательно, что после многих лет[442] работы с семьями Национальное собрание страны в 2022 году избрало госпожу Новак президентом Венгрии.) Новое правительство быстро ввело щедрые налоговые льготы для родителей[443]. В 2018 году их расширили, и теперь матери четырех и более детей пожизненно освобождаются от уплаты подоходного налога. Дети из многодетных семей получают льготные места в детских яслях. Государство ввело бесплатное ЭКО, а в 2020 году национализировало клиники по лечению бесплодия, обещая покончить с длительным ожиданием. С 2015 года правительство предлагает парам, имеющим или планирующим завести трех и более детей, кредиты на покупку жилья в размере свыше 30 тыс. евро[444]. Эти кредиты частично списываются при рождении первого и второго ребенка, а после третьего списываются полностью. В 2023 году государство увеличило размер этих кредитов[445]. Одна из матерей, помощник учителя, вышедшая замуж за полицейского, приветствует эту систему: «Кредит просто замечательный. Если бы не эта помощь, нам пришлось бы жить с кем-то из родителей или в ужасных условиях». Однако предложенные условия порой вызывают стресс. «Сейчас мы очень стараемся завести еще одного ребенка, – говорит одна мать, – и по мере приближения срока все больше нервничаем»[446]. По оценкам, венгерское правительство тратит на пронаталистскую политику более 6 % ВВП[447], что почти в 6 раз превышает расходы страны на оборону[448].
Правительство заявило, что хочет, чтобы к 2030 году коэффициент фертильности вырос до 2,1[449]. Хотя за последнее десятилетие он поднялся с 1,25 до 1,5, это еще далеко от цели. Существуют некоторые подтверждения, что описанный рост объясняется проводимой политикой в лучшем случае лишь частично: хотя значительная часть помощи предоставлялась при рождении третьих детей, их доля в дополнительных рождениях не особо велика[450].
Данные за 2022 год свидетельствуют, что численность населения продолжает сокращаться, а коэффициент фертильности понемногу снижается[451]. Однако традиционные социальные установки в Венгрии, похоже, держатся. Коэффициент брачности здесь самый высокий в Европе, а доля детей, рожденных в браке, умеренно, но неуклонно растет – что противоречит тенденции, наблюдаемой на большей части континента[452]. Однако пока ни этот факт, ни риторика правительства, ни его расходы, похоже, не дают того существенного эффекта, которого предполагалось добиться[453]. В лучшем случае имеются некоторые свидетельства, что новая политика приводит к временному, а не постоянному повышению уровня рождаемости[454].
Вызывает серьезное разочарование то обстоятельство, что правительство тратит огромную часть ВВП страны на повышение рождаемости, получая такие скромные результаты, – даже если население, похоже, в целом поддерживает его. Разрыв между уровнем воспроизводства и уровнем, достигнутым в реальности, составляет около 0,5 ребенка: венгерки рожают в 2 раза меньше детей, чем израильтянки. С другой стороны, насколько низок оказался бы коэффициент при отсутствии такой политики? Южная Корея показала нам, что даже тогда, когда мы думаем, что уровень рождаемости уже не может упасть ниже, обнаруживается, что вполне может. Венгерские женщины по-прежнему рожают почти вдвое больше детей, чем женщины Южной Кореи, и это далеко не самые низкие в мире показатели рождаемости, как это наблюдалось в стране 20 лет назад. Но при всех своих усилиях Венгрия не добилась принципиальной разницы в сфере рождаемости по сравнению со своими соседями – Словакией и Румынией.
Австралия: «один для мамы, один для папы и один для страны»
Отправившись из Африки более 60 тыс. лет назад, люди, как считается, впервые достигли Австралии около 50 тыс. лет назад[455]. Европейцы открыли этот материк в начале XVII века. Спустя два века пришельцев уже оказалось достаточно много; на тот момент, по разным оценкам, на территории, значительно превышающей по площади Европу (не считая российскую ее часть), проживало от 300 тыс. до миллиона аборигенов[456]. Затем население прирастало за счет иммигрантов – сначала с Британских островов, затем все чаще из других регионов Европы, а с середины 1970-х годов (после отмены политики «белой Австралии») – из Азии.
Австралия была и остается весьма притягательным магнитом для иммигрантов не только из развивающихся стран Азии, но и из развитых стран. Кроме того, в послевоенный период Австралия пережила беби-бум, типичный для стран англосферы: в начале 1960-х годов суммарный коэффициент рождаемости достиг пика – свыше 3,5 ребенка на женщину. Потом, как и в схожих по культуре странах, коэффициент фертильности снизился и с середины 1970-х годов не превосходил 2. Однако благодаря иммиграции население страны за последние 50 лет почти удвоилось.
С 1912 года австралийское правительство выплачивало неквалифицированному работнику при рождении ребенка сумму, эквивалентную двухнедельной зарплате; впоследствии семьям стали предоставлять и другие социальные пособия. В 1980-х годах в стране ввели пособия, зависящие от доходов, в 1990-х годах их перечень расширили, а в следующем десятилетии появились налоговые льготы в отношении расходов, связанных с детьми. В 2009 году государство ввело обязательный оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком, который с тех пор продлевался, а в последние годы правительство принимало другие меры, ориентированные на помощь семьям, что способствовало трудовой занятости значительной доли женщин и широкому распространению работы с неполным рабочим днем для матерей с маленькими детьми[457]. Как и аналогичные льготы в других частях планеты, эта система не столько демонстрировала желание поощрить деторождение, сколько отражала рост политических ощущений, что государство несет определенную ответственность за благосостояние общества и особенно детей, а также желание облегчить женщинам дорогу к занятости – весьма благоприятное явление для развития экономики, если учесть высокий уровень женского образования.
Невзирая на рост населения из-за высокого уровня иммиграции и несмотря на общую поддержку семьи, австралийцев беспокоит низкий уровень рождаемости. В правительственном докладе о взаимодействии поколений за 2002 год, когда коэффициент фертильности упал ниже 1,75, низкую рождаемость назвали потенциальной причиной нехватки рабочей силы и старения общества. В 2004 году казначей Питер Костелло, объявив о пособии при рождении ребенка в размере 3 тыс. австралийских долларов, обратился к своим соотечественникам и соотечественницам с призывом: «Один для мамы, один для папы и один для страны»[458]. Он был доволен тем, что во время нахождения во власти ему удалось хотя бы инициировать дискуссию на эту тему, и спустя несколько лет добавил: «Мы – как общество – должны понять следующее: мы живем дольше, а детей у нас меньше. Это означает, что просто не хватит людей, чтобы ухаживать за всеми нами в больницах и домах престарелых»[459].
Это пособие выплачивали всем матерям независимо от дохода, затем его увеличили до 5 тыс. австралийских долларов, хотя со временем появились различные ограничения. В частности, некоторые считали, что на фоне других требований к государственным расходам выдача относительно крупных сумм денег обеспеченным людям – это неэффективное использование государственных средств. Один из последующих казначеев оправдывал введение проверки материального положения, утверждая: «Мы собираемся направлять нашу помощь людям со скромными доходами»[460]. Однако в 2013 году от этих мер полностью отказались[461].
Хотя невозможно точно увязать поведение коэффициента фертильности с конкретной политикой, он вырос с 1,75 в 2002 году до чуть менее 2 четыре года спустя. Однако с тех пор этот показатель неуклонно снижается.
Тщательное статистическое исследование показало, что эта политика действительно оказала «небольшое, хотя и положительное и ощутимое влияние» на коэффициенты фертильности, и это не временный или «компрессионный» эффект (то есть эти меры не просто сдвинули рождение детей, которые все равно появились бы позже, – тем самым снизив будущую рождаемость)[462]. И это несмотря на то, что выделенные суммы были весьма незначительны по сравнению с общими затратами на воспитание ребенка. Что бы ни утверждали социологи, в воображении народа существует связь между политикой Костелло и последующим ростом рождаемости. «Костелло порадовался бы, узнав, что вследствие взросления поколения, для которого предназначались выплаты пособий при рождении ребенка, в следующем десятилетии совершеннолетия достигнет рекордное число австралийцев». По данным Deloitte Access Economics, до 2030 года ежегодно 18-летними будут становиться по 360 тыс. австралийцев – на 20 % больше нынешнего уровня в 300 тыс.», – отмечалось в одной газетной статье в 2017 году, еще до достижения нынешнего рекордного минимума рождаемости в стране. Но далее в статье трезво указывалось, что связь здесь, вероятно, не столь однозначна, как думает большинство людей[463].
Из-за нынешнего низкого коэффициента фертильности в Австралии зазвучали призывы восстановить пособие при рождении, однако нынешнее лейбористское правительство их проигнорировало. Казначей Джим Чалмерс заявил в августе 2023 года в Национальном пресс-клубе: «Мне кажется, что мы нашли более удачный способ достичь той же цели – продлить оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком и удешевить дошкольное образование, чтобы родители, особенно матери, могли при желании больше работать и больше зарабатывать»[464]. Благодаря оживленной экономике, высокому уровню жизни, относительно небольшому количеству людей и близости к самым густонаселенным регионам мира, миграция, вероятно, – то превосходное решение, на которое Австралия может уверенно опереться вместо принятия каких-либо эффективных мер в сфере рождаемости. Но, как и везде, это имеет ограничения, к тому же выяснилось, что коэффициент рождаемости среди иммигрантов даже ниже, чем у коренных австралийцев[465].
Китай: неэффективная команда «кругом!»
Китайская политика «Одна семья – один ребенок», действовавшая примерно с 1980 года до постепенного ослабления в последнее десятилетие, являлась предметом многочисленных дискуссий[466]. Лично я считаю, что она была аморальной, неоправданной (если учесть падение рождаемости в стране, которое происходило еще до введения политики и продолжалось после ее введения среди населения, не подпадающего под ее действие) и вредной, как мы теперь можем судить по демографическим проблемам Китая.
Первой и наиболее явной попыткой властей обратить эту политику вспять стало определенное смягчение в 2013 году, когда китайцам разрешили заводить двух детей, если кто-нибудь из родителей являлся единственным ребенком. Новое послабление 2015 года позволило иметь двух детей; впоследствии границу расширили до трех. Перестал действовать бесцеремонный насильственный аппарат, который при крайних проявлениях навязывал даже принудительные аборты. Как и следовало ожидать, умеренный объем накопившегося спроса на наличие детей привел к тому, что сразу после первого изменения правил проявился скромный рост – с 1,67 до 1,81 ребенка на одну женщину, согласно данным Всемирного банка. Но к 2019 году, перед пандемией ковида, коэффициент фертильности снизился до рекордно низкого уровня – 1,28. Китаю присущи многие характеристики, которые, как считается, коррелируют с очень низкой рождаемостью и свойственны всей Восточной Азии: быстрая урбанизация и индустриализация; отсутствие широко распространенной авраамической традиции (доля христиан и мусульман в стране относительно невелика); сочетание высокого уровня женского образования, с одной стороны, и сохраняющихся патриархальных устоев в обществе – с другой.
Численность трудоспособного населения в Китае уже начала сокращаться, как и численность населения в целом – на два миллиона человек за последний год, и, как мы уже видели, место самой населенной страны планеты теперь заняла Индия[467]. Хотя в ближайшие десятилетия сокращение рабочей силы будет незначительным, оно окажет негативное влияние на экономику, которая динамичнее всего развивалась тогда, когда с полей на фабрики переходило много молодежи. При крайне слабой системе социального обеспечения и отсутствии у многих людей детей, на которых можно опереться, Китай может столкнуться со снижением потребления, поскольку люди откладывают деньги на старость, – а это приведет к серьезным экономическим последствиям.
Пытаясь обратить вспять подобные эффекты, китайское правительство принимает меры, выходящие за рамки простой отмены политики «одного ребенка». Стало доступнее ЭКО – хотя по-прежнему только для супружеских пар. Тем, у кого есть дети, предлагаются денежные выплаты и налоговые вычеты, им увеличили декретный отпуск. Правительство пообещало улучшить дородовое и послеродовое обслуживание и выразило намерение ограничить аборты, если для них нет медицинских показаний[468]. В Китае ежегодно рождается менее 10 млн детей и делается около 13 млн абортов, так что такой метод вполне перспективен, если правительство будет готово[469]. Прецедентов запрета абортов коммунистами предостаточно – начиная с Советского Союза в 1936 году.
Примечательно, что правительство также пытается препятствовать частным урокам: подобное обучение, как и в Южной Корее, может превратиться в нечто вроде дорогостоящей гонки вооружений, подталкивая родителей-конкурентов заводить меньше детей и концентрировать на них больше ресурсов, чтобы помочь им добиться успеха[470]. Находится место и агитации. Например, в Хубэе местным женщинам платят за то, что они ходят по улицам, барабанят и выкрикивают пронатальные лозунги, такие как «Рождение ребенка – важная часть жизни» и «Политика трех детей – это хорошо»[471].
Учитывая, что эти меры ввели недавно, пока рано судить об их эффективности, особенно с учетом искажающего влияния ковида на данные за 2020–2023 годы (если произойдет всплеск рождаемости, то частично он может оказаться связанным с отложенным эффектом из-за пандемии). Таким образом, пройдет еще некоторое время, прежде чем можно будет получить истинную картину. Но имеющиеся данные, демонстрирующие рекордно низкий коэффициент фертильности в Китае, не внушают оптимизма. Не исключено, что заметный вклад внесет и культура безразличия или даже враждебности к идее деторождения, которая формируется во многих странах мира (в частности, в Восточной Азии).
«Женитьба и рождение мальков может лишь навредить моему личному развитию и снизить качество жизни», – написал один китайский комментатор в местной соцсети[472].
Как правительство может исправить ситуацию?
Изучение отдельных стран дает лишь частичный ответ на вопрос, что могут сделать правительства – поскольку от страны к стране причины низкой рождаемости варьируются, а поэтому, вероятно, будут отличаться и решения.
Оценить влияние политических мер всегда непросто. Во-первых, они меняются слишком часто и слишком быстро. Во-вторых, невозможно отделить эффект таких мер от результатов других изменений – например, смены общественных взглядов и экономических циклов. В-третьих, мы не можем просчитать гипотетический сценарий отсутствия вмешательства: возможно, уровень рождаемости в Венгрии разочаровывает, если учесть массу усилий, приложенных для его повышения, однако мы не знаем, насколько низким он бы оказался, если бы государство не прикладывало таких усилий. В-четвертых, на выбранном показателе может сказываться искажающий эффект: например, введение той или иной политики может стимулировать рождение детей, которое произошло бы в любом случае, просто немного позже; таким образом, политика влияет на суммарный коэффициент рождаемости, но не на общее количество рождений в данной когорте. В-пятых, на уровне рождаемости отражаются некоторые политические меры, направленные на решение других проблем: например, введение пособия многодетным семьям (позднее названного пособием на ребенка) в 1945 году в Соединенном Королевстве нацеливалось на борьбу с детской бедностью, но при этом предшествовало и, возможно, даже способствовало беби-буму.
Однако, несмотря на эти оговорки, существуют убедительные доказательства, что особенно эффективным способом повышения рождаемости является наличие дошкольных учреждений. Исследование, проведенное в различных районах Норвегии, показало, что исчерпанная рождаемость в одной когорте сильно менялась в зависимости от доступности таких заведений. Там, где их не было, коэффициент рождаемости равнялся 1,51, а там, где они охватывали свыше 60 %, суммарный коэффициент рождаемости возрастал до 2,18. Чем больше было детских учреждений, тем выше был коэффициент. Это относилось к когорте женщин, родившихся в конце 1950-х – начале 1960-х годов, которые получили хорошие возможности для образования и во многих случаях стремились строить карьеру, имея семью. Активная программа развития таких учреждений в Квебеке, наряду с другими мерами помощи семьям, по-видимому, помогла повысить уровень рождаемости в этой провинции в начале XXI века: он по-прежнему несколько превышает средний канадский показатель, хотя до введения описанной политики был значительно ниже его[473]. С другой стороны, в Японии ясли оказались менее эффективной мерой, хотя, возможно, они предотвратили падение суммарного коэффициента рождаемости в стране до уровня Южной Кореи.
Похоже, что наилучший результат дает наличие дошкольных учреждений в сочетании с культурой, в которой женщинам предоставляются полные права на рабочем месте, а мужчины выполняют больше домашней работы. Данные об эффективности хорошо оплачиваемых и гибких отпусков по уходу за ребенком, напротив, не так однозначны. По-видимому, полезны денежные выплаты, хотя соответствующий эффект может оказаться краткосрочным и просто сдвигающим рождение детей, которое произошло бы в любом случае[474].
Несмотря на то что вопрос по-прежнему остается сложным и запутанным и, скорее всего, так будет и дальше, здесь можно извлечь ряд уроков. Во-первых, без особого набора культурных норм, подобных тем, что мы видим в Израиле, уровень рождаемости вряд ли где-нибудь приблизится к уровню воспроизводства – если только правительство не будет готово признать проблему низкой рождаемости и не попытается что-то с ней сделать. Во-вторых, потенциальные меры многочисленны и разнообразны, и для выяснения, что именно сработает, необходимо провести определенные эксперименты. Постоянное экспериментирование крайне важно, поскольку, даже если мы найдем что-нибудь эффективное, оно, скорее всего, не останется эффективным навсегда, поскольку общество меняется. В-третьих, определенную роль играет не только реальность, но и восприятие: пособия, выдаваемые при рождении ребенка, которые покрывают лишь малую часть расходов на его воспитание, все равно могут оказать влияние. В-четвертых, если мы хотим, чтобы женщины рожали детей в мире растущего равенства в образовании и на рабочем месте, мы должны сосредоточиться на том, чтобы родительство и карьеру можно было совмещать, и прежде всего это зависит от наличия высококачественных и доступных дошкольных учреждений.
История говорит, что чем богаче страна и чем лучше образованны ее женщины, тем ниже рождаемость. Однако в самых богатых и образованных государствах экономически развитого мира эта корреляция расшатывается, что дает основания для надежды. Приведенные выше результаты опроса в Германии показывают, что более образованные мужчины и женщины хотят иметь больше, а не меньше детей, чем их менее образованные соотечественники, а данные по США (также упомянутые выше) демонстрируют, что, хотя рождаемость падает с ростом уровня образования вплоть до степени магистра, наблюдается небольшой подъем после того, как вы добираетесь до степени PhD. Мир будет становиться богаче, а женщины в нем – образованнее. Правительствам необходимо принимать во внимание эти тенденции и стремиться, чтобы они вели к повышению, а не понижению уровня рождаемости[475]. Лучше всего этого добиваться, обеспечивая совместимость карьеры и семьи.
Важной частью пакета мер по поддержке рождаемости также может стать помощь с жильем для молодых пар – то, что делает Венгрия. Живя в Лондоне, я прекрасно осознаю высокую стоимость жилья. Сочетание миграционного прироста населения, планировочных ограничений и значительного роста благосостояния уже обеспеченных людей (обычно среднего и старшего возраста) в результате количественного смягчения[476] сделало жилье недоступным для многих людей в когорте двадцати-тридцатилетних, которые желали бы завести детей, и здесь можно выдвинуть много аргументов в пользу перераспределения между поколениями. Но не стоит впадать в заблуждение, что одна эта мера решит проблему низкой рождаемости, особенно в обществах с высоким уровнем неравенства. В тех частях Соединенного Королевства, где значительная часть жилья стоит довольно дешево (например, в обширных районах Шотландии), уровень рождаемости весьма низок. То же самое можно сказать, например, и о Германии, где в большинстве городов есть доступное жилье и дешевые дошкольные учреждения, но молодежь все равно не решается заводить семьи.
Само собой разумеется, что в любой демократической стране принуждение исключено. И ужесточение контроля над абортами не является эффективным способом повышения рождаемости; даже в Румынии в 1960-х и 1970-х годах ее рост после запрета контрацепции и абортов оказался лишь временным явлением.
Если аргументы, приведенные в этой книге, верны и падение рождаемости грозит подорвать цивилизованную жизнь в обширных регионах мира, то у государств не может быть более приоритетной задачи, нежели решение демографического вопроса. Налоговые льготы для родителей могут быть или не быть эффективными, но попробовать стоит. Как отмечает экономист Филип Пилкингтон, даже если рассматривать деторождение с чисто экономической точки зрения, то исключение женщины (или мужчины) из трудоспособного населения на год или два и появление через 20 лет работника, который будет трудиться четыре десятилетия и более, представляет собой хорошую отдачу от инвестиций.
Если пронаталистская политика сможет решить наши демографические проблемы и помочь населению воспроизводить себя, выигрыш не ограничится повышением рождаемости. Существуют доказательства того, что стабильные и большие семьи благоприятно воздействуют на все – от психического здоровья до законности и снижения уровня выбросов[477]. Даже в тех случаях, когда пронаталистская политика оказывает лишь временное влияние на повышение рождаемости, она эффективно снижает уровень детской бедности[478].
В большинстве случаев государственные шаги необходимы, но недостаточны. Правительство может подтолкнуть уровень рождаемости вверх, но не может сдвинуть его настолько, чтобы вернуть страну с коэффициентом рождаемости, скажем, 1,3 к коэффициенту рождаемости 2,3. Для этого необходимо изменить взгляды населения, что равносильно культурной революции. Именно к этому мы, наконец, и переходим.