одальше от брызг. Наконец, поймав лягушку и выбросив ее в кусты, я торжественно подала чашу святому отцу, но тут оказалось, что у канонистов лягушка считается нечистым животным и воду надобно сменить.
Я никогда не была сильна в теологических диспутах, но загнанный в угол человек способен на многое, а времени, как и гарантий, что в следующий раз Констан не зачерпнет целое жабье семейство, не было. Спустя несколько минут, в результате моей прочувствованной речи отец Этварт признал, что лягушка могла хулительно упоминаться в Писании в значении аллегории, а следовательно, воду можно оставить и непременно обсудить новый взгляд на лягушек с прихожанами во время следующей же проповеди.
Далее возникла проблема, не связанная с реабилитацией земноводных в глазах канонистов. Отец Этварт объявил, что кто-то должен постоянно распевать псалмы вполголоса, пока священнослужитель будет совершать необходимую процедуру.
— Читаю весьма прескверно, — покаянно промолвил Констан, когда я с надеждой устремила на него взор. — Букву «фы» постоянно путаю с «шы», а длинные словеса и вовсе по слогам одолеваю. Про себя воспринимаю письмена прытко, но чтобы вслух произносить, да еще и нараспев…
— Ладно, тогда я буду петь, — недовольно буркнула я, но со стороны отца Этварта донеслось возмущенное клокотание:
— Женщина не может петь псалмы где-либо, кроме как у себя в доме, в одиночестве, и то предварительно попостившись в течение двух недель!
Я укрепилась в своем презрении к канонической вере, но делать было нечего.
— Значит, псалмы будет петь господин секретарь! — Я ткнула книгу Виро, который так резво отпрыгнул от нее, будто она была раскаленной.
— Я не могу, — сдавленно произнес он и звонко чихнул.
— Это вам так кажется, — мстительно сказала я, про себя решив, что столь бестолковая вера и ее атрибуты не могут всерьез навредить даже самому плюгавенькому демону.
Виро панически завертел головой, словно пытаясь найти еще какую-нибудь кандидатуру на роль певца, но быстро понял, что не стоит навлекать на себя вполне оправданные подозрения, и покорно взял книгу. Едва он прикоснулся к ней, как снова расчихался, точно ему перечницу под нос сунули. Выходило, что какая-то сила в канонической вере все же таилась.
Мне доверили чадить вокруг могилы благовониями. Констан носил за Этвартом чашу, в которую тот периодически окунал метелки и разбрызгивал воду повсюду. Чуть поодаль Виро, которого враз одолели чесотка, чихание и икота, заунывно гудел что-то невразумительное. Периодически он останавливался и высовывал язык, пытаясь что-то на нем рассмотреть. Я заподозрила, что от чтения подобных текстов у демона там выскочил волдырь. Мне было его жаль, но куда деваться?..
Когда отец Этварт в последний раз махнул метелкой, секретарь имел плачевный вид. Даже в свете фонаря было видно, что его физиономия, помимо ссадин и синяков, теперь обильно изукрашена сыпью самого отвратительного вида и разнообразной расцветки, от розовой до пурпурной. У него опухли веки, глаза слезились, из носу тоже непрерывно текло, вдобавок он еще и чесался, как бродячий пес.
— Это простуда, — торопливо сказала я отцу Этварту, который в замешательстве глядел на печальные изменения во внешности Виро, усугубляющиеся с каждой минутой.
— Лучшее средство от простуды — это освященное лампадное масло, — откликнулся Этварт, сочувственно подняв брови домиком, и тут же, расторопно макнув пальцы в бутылочку, начертил на лбу Виро какой-то знак. Бедный секретарь, не успевший даже отшатнуться, начал икать пуще прежнего и посинел, как от удушья.
— Так что — это все? — разочарованно воскликнул Констан, уставившись на могилу с оскорбленным видом. — А почему дух не явился нас поблагодарить? Откуда мы теперь узнаем, что он упокоился? Может, у нас ничего не получилось?
В душе я тоже была несколько расстроена тем, что никакой реакции привидения на наши старания не последовало. Мне представлялось, оно должно подать нам хоть какой-то знак, что вот теперь его все устраивает и более шляться к мельнице оно не станет. Те духи, о которых я знала из книг, напоследок обязательно устраивали душещипательную сцену прощания, где обязательно присутствовали благодарность, свечение и какое-нибудь трогательное знамение, вроде расцветшей на могиле розы. Но если вспомнить, что погибший был родом из Косых Воротищ, где все жители, по моим наблюдениям, отличались крайней неблагодарностью, то удивляться не приходилось.
— Дух? — сдавленно переспросил отец Этварт, уставившись на Констана, точно баран на новые ворота. — Вы упомянули духов? Хотите сказать, что эта неупокоенная душа имеет склонность являться людским глазам в какой-либо отвратительной форме?
«Нет, все же Констан не полная бестолочь!» — довольно подумала я, а вслух сказала:
— Должно быть, мой нерасторопный слуга забыл про это упомянуть. Уж простите его за глупость…
— То есть случалось, что здесь видели призрака? — взвыл Этварт, отскочив от могилы, как от разверзшегося входа в преисподнюю.
— И презануднейшего. Ни одной ночи не пропускал, — подтвердила я. — Э-э-э… С вами все в порядке?
Отец Этварт вздрогнул, перестал клониться влево и начал вертеть головой, вжав ее в плечи.
— Помилуйте, боги, — нервно забормотал он. — Но это значит… Он может и сейчас показаться… Какой он был? В саване? С цепями? Зловонный и рассыпающийся прахом при каждом шаге? Источенный червием? Скажите мне — я должен знать! Я должен… подготовиться!
— Но вы же его отпели, как положено, — успокаивающе промолвила я, стараясь не делать резких движений, ибо даже очередное чихание Виро могло нанести непоправимый вред, после чего мы еще долго ловили бы отца Этварта по всему лесу. — Он упокоился и больше не будет никому являться.
— А если нет? — Этварт затрясся и вытаращил глаза. — Если будет?! Прямо сейчас будет?..
— Кдайне несвоевдеменный кдизис веды, — прохлюпал Виро, все еще не утративший своего ехидства. — Бдочидайте пядый и сесдой бсадмы, декомендую. Я бам закдадку сдедад. Иди сходиде к свясеннику какому-нибудь, сто ди…
…Очередная бессонная ночь была на исходе. Мы медленно брели гуськом меж деревьев. Первым шел Констан с фонарем, затем я, за мной — все еще нервничающий священник, и, наконец, замыкал колонну Виро, который на глазах превращался в развалину самого мерзкого вида. Пару раз он спотыкался и падал носом в землю, но к нему на помощь спешил с восклицаниями отец Этварт, и бедняга секретарь прытко подымался, умоляя священнослужителя не волноваться или хотя бы не прикасаться к нему.
Отец Этварт, несколько обиженный таким нежеланием принять помощь, сначала шествовал молча, а затем нагнал меня и с некоторым томлением спросил:
— А магистр Виктредис не говорил, когда собирается вернуться из своего странствия?
— Видите ли… — Я в очередной раз вспомнила, что жить мне осталось не настолько долго, чтоб тратить время еще и на сочинение изощренного вранья. — Путешествие, в которое отправился магистр, весьма непредсказуемое и опасное. Так что одному богу — каноническому, естественно, — известно, когда поместный маг вновь вернется в Эсворд.
Унылое выражение лица Этварта стало еще более кислым.
— Ах, ну что же мне делать?.. — в отчаянии пробормотал он, сплетая и расплетая свои нежные суставчатые пальцы. — Ведь только магистр знал все подробности беды, постигшей меня. К кому же мне теперь обратиться?..
Тут он уставился на меня изучающим взглядом, в котором сверкали искры лихорадочного исступления, которое мне сразу не понравилось.
— Вы говорили, что знаете мою историю? — выпалил он.
— Ну, довольно подробно, — не стала отпираться я, хотя и поняла, что мои опасения подтверждаются. — А что, вас все еще беспокоит…
— О да! — Отец Этварт пылко схватил меня за руку, отчего я подпрыгнула на месте и остановилась. — Скажите мне, как можно вернуть суккуба?!
— Вернуть? — переспросила я, несколько сбитая с толку. — Но вы же сами слезно просили…
— О, я был глуп, отказываясь от своего счастья! — воскликнул Этварт и вцепился в свои волосы, впрочем, не настолько сильно, чтобы испортить прическу. — Верните ее! Верните! Я не могу жить без нее!
Я тоже временами умом не отличалась, но в тот момент рассудок мой был ясен, как никогда. Я не имела понятия, как вызывают суккубов, не хотела их вызывать и считала, что их не стоит вызывать ни в коем случае. Впервые за долгое время мои желания, возможности и голос разума не противоречили друг другу.
— Увы, ничем не могу вам помочь, — с наслаждением произнесла я.
Это был самый прекрасный момент за последние несколько дней. Однако, косясь на убитого горем отца Этварта, я то и дело ловила себя на мысли, что в таком положении его оставлять нельзя. Придумать, как помочь страдающему от тоски священнослужителю, я пока что не могла, но кое-какие предположения у меня оформились. Ясно было, что в подобных ситуациях клин вышибают клином. Но кто и при каких обстоятельствах смог бы затмить воспоминание о демонической соблазнительнице, в сравнении с которой меркли все прелести провинциальных простушек?..
Потихоньку светало. Очертания деревьев становились все более ясными, и вскоре Констан задул фонарь, который и без того собирался вот-вот погаснуть. Мы вышли на пригорок, оставив за спиной лесок и его прелую сырость. У подножия холма, на вершине которого мы, не сговариваясь, замерли, лежала дорога, ведущая в Эсворд. Сам городок был невидим за деревьями, а вот мельницу можно было бы разглядеть, кабы не утренний туман над речной низиной, в белесой дымке которого терялась дорога.
То было прекрасное утро. В тот момент мне было совершенно ясно, что подобные рассветы стоят того, чтобы видеть их еще много лет подряд. Воздух был таким ароматным и свежим, что дышать хотелось чаще и глубже, а главное — до глубокой старости, которая мне, увы, не грозила.
Почему остановились остальные, я не знала. Может быть, Констан устал под тяжестью дребезжащего мешка, Этварт давно не выбирался на природу, а Виро собрался помирать. Но ощущение было такое, словно мы чего-то ждали.