Я откинулась в удобное кресло с подголовником и принялась вспоминать то время, когда я встретила Янни.
На эту вечеринку меня пригласил Дуби.
— Ты обязательно должна послушать мою музыку, — сказал он, — и познакомиться с Янни!
— Янни?
— Яфир Аннани, наш ударник перс, очень привлекательный человек. У вас с ним много общего!..
— Вот даже как?
— Прежде всего, он хорошо разбирается в музыке и бизнесе и очень по-деловому мыслит.
«По тому, как он его описал, трудно представить себе что-либо определенное», — подумала я и, поскольку в то время слишком много сидела дома, все-таки пошла. В тот момент, когда я вошла, музыка как раз смолкла. Дуби подскочил ко мне с криком:
— Яааанни, смотри — это та самая Лена, Лена — это тот самый Янни!..
Когда я впервые встречаю человека, я сразу, по первому впечатлению, так или иначе классифицирую его.
Когда передо мной встал Янни, тонкий, но сильный, и подал мне свою маленькую руку, я ничего не подумала, не почувствовала, никак его не классифицировала, лишь сказала: «Привет». Он смотрел на меня сияющими глазами, улыбался и весь был как-то скован. У меня даже мелькнула мысль: «У этого человека куча комплексов».
Дуби играл на басах, а я все свое внимание переключила на Янни.
Погрузившийся в собственный мир шаман, волшебник, дервиш, будучи в трансе и связанный со своим ритмом, он играл чертовски хорошо! Я выпила два коктейля и пребывала в состоянии легкой игривости. Мне было двадцать девять. Янни — двадцать шесть.
В следующий перерыв у меня завязалась беседа с младшим братом Дуби, Максом. Янни бродил вокруг нас, все время перебивал, мешал, вставлял свои словечки, лез на глаза. И вот, наконец, уже поздним вечером я взяла его под руку, увела в сад и там сказала:
— У тебя прекрасная музыка, но чего-то не хватает.
Янни шел рядом. Бездомный пес, заблудившийся ребенок шел со мной под руку. После беседы мне захотелось вина. «Он сейчас принесет», — сказал он и направился к дому. Я тут же забыла о нем и завела дурацкий разговор с одним типом, с которым пару дней назад была резка. Какая-то пьяная девица свалилась в пруд с рыбками, громкий хохот. Где Янни? Я обнаружила его в самом темном углу усадьбы, он лежал в шезлонге.
— Мой отец был персом, — сказал он, — он уже давно умер…
Янни привлекал меня, сама не знаю почему. Он не был прототипом с рекламы джинсов, скорее, наоборот. Он не был похож на всех тех, кого я знала раньше, — в нем чувствовалась своеобразная внутренняя сила. Очень развитая.
— Кто ты по знаку гороскопа?
— «Рыбы».
В моей голове заклубился туман. «Это он! Это он! Наконец-то!»
Именно этому знаку гороскопа должен соответствовать человек, который может стать для меня проводником, вождем, учителем, — я сама это высчитала, и очень скрупулезно! Появление Янни попахивало мистикой.
Когда через день он захотел на мне жениться, это астрологическое «это он!» и его матримониальное неистовство встретились. Немецкая эзотерика и персидское упрямство — все вместе это составляло довольно взрывную смесь. Человек с нормальным складом ума едва ли разглядел бы здесь хоть один мотив для того, чтобы присягать друг другу в верности на всю жизнь, — но не душа артиста. Он поймал меня в период увлечения «травкой» — романтические устремления, смутная любовь к Богу, детская открытость. Ничего определенного и типично женского — все пограничное, переходное.
«С ним я смогу воплотить все свои мечты!» — пришло на ум в тот вечер. Так оно и случилось.
Когда мне едва исполнилось семнадцать, в палаточном лагере в шесть утра я слышала далекое, прекрасное пение — и похожее чувство я испытывала тогда, в свои двадцать девять. Меня необъяснимо тянуло к Янни — очевидно, наше влечение было чисто биологическим, интуитивным, и, наверное, его просто никак не нужно объяснять.
Той же ночью мы улеглись спать вместе.
На следующее утро — завтрак с соленьями после ночной попойки и неприглядные натюрморты вчерашней вечеринки. Янни выдвинул крепкую мужскую теорию о семейной ответственности и персидском менталитете; очень авторитетно говорил о том, что здесь, у нас, в этой семейной ответственности понимают гораздо больше, чем у них. Он определенно производил на меня такой эффект, какого другим еще не удавалось произвести. Я была уже почти готова. Он был энергичен и говорил такие вещи, каких я никогда ни от кого не слышала.
В моем БМВ он уселся на заднее сиденье, как в такси, и сказал, что хочет понять, как чувствуют себя здесь. У него самого машины не было, как, впрочем, и многого другого. К дверце подошел младший брат Дуби, Макс, — короткое прощание, взмах ресниц…
— Уже скоро это будет вполне зрелый мужчина! — сказала я, усмехнувшись.
— Тебе нужен ребенок… сын! Тогда ты, наконец, перестанешь облизываться на маленьких мальчиков!
И довольный сказанным, он откинулся на спинку сиденья.
До этого, лежа поверх меня на кушетке и анализируя совместно проведенную ночь, он самоуверенно разглагольствовал сверху:
— Конечно, это просто потрясающе — то, как ты над собой работаешь!.. Но в принципе… — слово «принцип» он упоминал очень часто, — в принципе ты могла бы сделать из себя гораздо больше!
Я тогда не нашлась сразу, что ответить на эту нахальную фразу, но определенное впечатление она на меня произвела. Несколько непочтительно, зато довольно оригинально. Мне такого еще никто не говорил. Это интересно. Я для него не «та самая» Лена Лустиг, официальный, уже созданный образ, а так себе, местная баварская бабенка.
— Сегодня я уже должна бы ехать в Швецию, на курс йоги. Ну, ладно, потом перезвоню, скажу, что приеду только завтра.
— Хвост собачий! — Это он говорил тоже очень часто. — Что ты там забыла?
— Тишину, покой, мне нужно бывает уйти в себя.
— Но ты и тут прекрасно можешь уходить в себя. Оставайся!
— Нет, но мы можем скинуться и поехать вместе.
Он съездил со мной в супермаркет, и на этом мы попрощались.
На следующий день я уже была в пути. А через два дня, в Швеции, получила телеграмму:
НЕБОЛЬШОЙ ВОПРОС В ТИШИНУ — ТЫ НИЧЕГО НЕ ИМЕЕШЬ ПРОТИВ ГРЕЧЕСКОГО РЕСТОРАНА ПОСЛЕ СВАДЕБНОГО ТОРЖЕСТВА?
Я уже рассказала своим местным йогистам, что познакомилась с одним ненормальным полуперсом, который через полтора дня знакомства захотел на мне жениться. Все тут же дружно выразили общее мнение. Конечно, он сошел с ума, сказали они, но ведь есть от чего! Прежде чем принять столь сильно меняющее мою жизнь решение, я позволила себе небольшую оргию с привлечением всех членов нашей общины, которая вылилась в ночной пикник с купанием. На следующий день я отправила ответную телеграмму: «ДА!» — не будучи в состоянии так или иначе обосновать это.
Янни позвонил мне в шесть часов утра и наговорил целый мешок: я — «самая выдающаяся», но также «самая выдающаяся задница» и «воображала»! Он напоминал свою собственную ударную установку.
Он захотел меня объять там, где я была необъятна. Как дровосек, он врубался в лес и звал: «Где ты?» Я была как серебряная паутина, натянутая между деревьев. «Я хочу тебя!» — означал его звонок.
Он пробил брешь в защите моей крепости. Взятие крепости — штурм Бастилии! Такой напор энергии настолько меня напугал, что мне уже хотелось оставить все как есть.
Я пыталась продержаться до тех пор, пока он не присмиреет, не станет осмотрительнее.
Но почему, собственно, он должен быть таким, каким я хочу? Только потому, что в его теперешнем виде я его не выдерживаю?
«Я научу тебя выдерживать».
Через семь дней я снова была в Мюнхене. Мы встретились на вечеринке. Он подошел ко мне, такой хрупкий, что во время рукопожатия показалось, что в моей руке ничего нет. Впоследствии я раскормила его, а тогда он ел очень мало. А волосы! Прическа напоминала щетку для унитаза. Сверху — цветочный горшок, внизу — птичье гнездо, с высовывающимися наружу птичьими клювами. Борьба за прическу длилась около полутора лет. Сказать об этом один раз — значит вообще ничего не добиться, в лучшем случае, после пятого напоминания он мог начать как-то реагировать.
Со мной это случилось в первый раз — чтобы кто-то так внезапно и сильно захотел на мне жениться. Решительные мужчины всегда производили на меня сильное впечатление. И когда он, втолкнув меня в тихую комнату и уложив на кушетку, уселся рядом и принялся отстаивать свое решение, мои протесты звучали уже довольно вяло.
— Янни, — говорила я, — ты не знаешь что делаешь, потому что еще не вполне осознал, на ком женишься!
— Хвост собачий!!! — Янни неожиданно пришел в ярость, что вообще было для него типично, чем сильно напугал меня, — не нужно объяснять мне «кто есть кто», что мне можно и что мне нужно делать — я сам в состоянии это решить, бэби!
На то, чтобы привыкнуть к этому его «бэби», мне понадобилось не меньше года. Он был так безбрежен и неукротим, что я просто не знала что делать, что этому противопоставить. Мало чему так трудно сопротивляться, как натиску решительного мужчины, который, к тому же, так привлекает тебя.
Этот мир принадлежит кобелям — а уж они подгоняют болтливых баб.
Мы расположились на квартире моих друзей, где я пережидала время между переездами, так как меняла жилье и была на тот момент совершенно бездомна.
Янни уговаривал меня три дня, это была речь-марафон. Он уговаривал меня даже в кровати и на полу, часто до трех часов ночи. В постели у меня закрывались глаза, а он говорил, говорил, говорил, обосновывал, аргументировал, рассказывал, и тот факт, что все, что он говорит, — чистый монолог, его нисколько не смущал.
Он разыгрывал свои номера, рассказывал о своей рок-музыке, которая меня магически притягивала, и вконец меня укатал! Почти обо всем, что он говорил, я думала: «А ведь он, пожалуй, прав!» Несмотря на свое бурное прошлое, я еще не имела опыта и не понимала разницы между словами и делами. Я позволила уговорить себя на супружество, а мое рациональное оправдание этому звучало так: «Я просто поставлю опыт и докажу, что замужество ничего не значит! Вступление в брак совсем необязательно предполагает связь на всю жизнь. Можно жениться, можно разойтись, можно раздражать консервативных родственников, шокировать их своим невозможным мужем, можно ошарашить людей уже одним только этим». Я тогда еще не понимала всего масштаба происходящего. Представление — это одно, поступок — совсем другое. Я еще не догадывалась, что отрезаю всю свою прежнюю жизнь, а будущую связываю с каким-то сумасшедшим парнем.