Кэти. И много уже таких машин?
Саймон. Это быстро растущий рынок. Последний раз, когда я подсчитывал, таких аппаратов, воздействующих на мозговые волны. Был, по меньшей мере, десятков пять. Большей частью они используются в больницах для купирования неустранимой боли. С ними экспериментирует несколько психологов при лечении психических заболеваний. Но это только те машины, о которых мы знаем.
Пауза. Все трое обмениваются взглядами.
Саймон. Я не вижу, почему бы в таком случае невозможно было запрограммировать машину на любой вид мозговых изменений, которые мы только способны представить. Такая машина могла бы даже работать на расстоянии — как параболический микрофон. Стоит навести его на какого-нибудь психа-террориста, — и он утихомирится и отпустит своих заложников. Или… наведите его на парня, который вам не нравится. Измените программу, — и его доконают галлюцинации.
Кэти. Это шло бы под грифом «совершенно секретно». В курсе было бы лишь несколько самых высоких должностных лиц. Ведь так, Саймон?
Саймон пересекает комнату и снова садится. Мрачный музыкальный аккорд. Все озадачены и погружены в глубокую задумчивость.
Саймон. Мы просто пробуем разные модели интерпретаций… мы ещё ничего не знаем наверняка. Машина Воздействия — не более чем очередной плод воспалённого воображения. По-моему. Вам обоим надо пойти домой и сравнить воспоминания… и начать обзванивать старых друзей, чтобы установить, какие из ваших воспоминаний, в которых вы расходитесь, — подлинные. Я хочу позвонить Джо Гольдфарбу в Нью-Йорк и выяснить. Не согласится ли он вылететь сюда на консультацию.
Майкл. Он уфолог?
Саймон. Ему не понравилось бы такое определение. Он психиатр. Имевший дело со многими случаями травматического ока, в которых у жертв были такие же странные воспоминания. Как и у тебя. В том числе и воспоминания о карликах, которым нужна была наша сперма… неизвестно для чего…
Мы видим, как Питер Стоун следит за Майклом и Кэти, которые удаляются от дома. На протяжении пятнадцати секунд звучит одинокая зловещая нота. Медленное затемнение.
Кэти говорит по телефону.
Кэти. Да… Сейсмическая активность в Южной Калифорнии в 1952 году…
Майкл занимает второй телефон.
Майкл. Да, я тоже ужасно рад слышать твой голос, мама… Слушай, хочу задать тебе странный вопрос…
Майкл и Кэти потягивают спиртное, но они не так сильно выпившие, как в сцене параллельной вселенной. В телевизоре над ними звучит сигнал окончания вечерних передач, но на экране развевается американский флаг, а не «Юнион Джек» Соединённого королевства.
Кэти(продолжая разговор). Ну что ж, в любом случае, того землетрясения не было. В ту ночь. Вот и всё, что нам удалось до сих пор выяснить.
Майкл. Но моя мама действительно помнит какого-то психа, который звонил мне по телефону и разыгрывал из себя инопланетянина. Надеюсь, это действительно был псих… (быстро выпивает очередную рюмку).
Мимо их столика неожиданно проходит Три.
Кэти. О, Три… Привет!
Три(скрывая эмоции). О, доктор Эллис. И доктор Эллис. Приятная встреча.
Майкл(тоже маскируясь). Мисс Три! Рад вас видеть.
Кэти. Может, присядете и выпьете с нами?
Три и Майкл очень быстро обмениваются совершенно загадочными взглядами. Он кивает в знак согласия.
Три (присаживаясь рядом с Кэти). Только на минуточку. Я работаю над одним большим проектом.
Майкл (свободно). Знаете, в тот вечер, когда вы у нас были, я так и не выяснил, в какой сфере вы работаете…
Три (бесстрастно, предчувствуя его реакцию). Логика.
Майкл (с видимым испугом). Логика? Вы специализируетесь по логике?
Кэти (мягко). Майкл…
Майкл. Так что это за большой проект, который вы должны закончить именно сегодня?
Три. Я не должна о нём рассказывать, но… ну ладно… Это связано с нормальными людьми, которые видят такие вещи, которые кажутся ненормальными. Я помогаю доктору Селину и его другу по фамилии Гольдфарб.
Теперь настала очередь Майкла и Кэти тайно обменяться взглядами.
Майкл. Джо Гольдфарб… да, Саймон как-то о нём упоминал. Это он лечит людей, получивших психическую травму в результате контакта с НЛО… Верно?
Три. Я не могу больше ничего говорить. Возможно, здесь замешано правительство.
Камера отъезжает назад. Мы видим, как какой-то человек вставляет монетку в музыкальный автомат. Камера возвращается обратно к столику.
Три. Ну а над чем вы оба в последнее время работаете? Надеюсь, не над новыми бомбами?
Майкл (легко). Мы исследуем теоретические условия существования параллельных вселенных. Каждый электрон буквальным образом находится в каждом вероятном состоянии где-то в суперпространстве…
Из музыкального автомата доносится песня «В один прекрасный день ты увидишь вечность», на этот раз со словами. Майкл замолкает, завороженный текстом. Мы видим, что каждый из сидящих — Майкл, Кэти и Три — довольно эмоционально реагирует на эту песню.
Слова.
В один прекрасный день оглянись вокруг,
И ты увидишь. Кто ты такой.
В один прекрасный день ты будешь изумлён
Тем, как свечение твоего существа затмевает
свет любой звезды…
Крупный план Майкла; на его лице — искреннее благоговение и неуверенность.
Майкл (неожиданно). Я тот самый человек, который, оставаясь нормальным, видит вещи, которые кажутся ненормальными. Тот самый, который пробудил интерес Саймона к этому проекту.
Теперь изумление написано на лице Три.
Три. Вы! Я думала, что вы относитесь к тому типу людей, которые блокируют такого рода восприятие… отключаются от него…
Майкл. Долгие годы так оно и было… но наконец это настигло и меня…
Пауза. Мы снова слышим песню, звучащую в музыкальном автомате.
Музыкальный автомат. В один прекрасный день ты увидишь вечность… на веки вечные… и бесконечность…
Затемнение.
Это сцена, которую мы уже видели, но теперь с участием Три.
Кэти(с юмором). Итак, Шрёдингер доказал, что кот жив и мёртв одновременно. Но ведь и я тоже. И вы тоже… в разных вселенных…
Мы слышим рёв приближающейся машины.
Майкл(тоже не прочь поострословить). А если рассмотреть генетику зачатия… любой, кто рождается мужчиной в одной вселенной, в другой вселенной рождается женщиной. А каждая наша женщина в другом мире — мужчина. Можете себе представить Хью Хефнера[11] женщиной?
Мы слышим, как машину заносит и она влетает на тротуар. Майкл хватает Кэти и отдёргивает её назад. Три отпрыгивает сама. Машина врезается в стену, не причинив вреда никому из них троих.
Майкл(потрясённый). Кэти только что погибла в соседней вселенной.
Три и Кэти таращатся на него.
Кэти спит беспробудным сном. Майкл беспокойно мечется во сне. Камера наезжает на Майкла, который говорит во сне.
Майкл (с болью). Чарли…
Кэти и Майкл с сынишкой весело бегут в купальных костюмах.
Он стонет от горя.
Майкл варит кофе. Малыш Чарли, в возрасте трёх лет, рассматривает ложку.
Чарли (довольный собой). Знаешь, почему называется «ложка»?
Майкл (нежно). Нет, Чарли. Расскажи мне почему.
Чарли(с гордостью). Потому что её ложат на стол!
Майкл счастлив. Он тискает малыша.
Майкл. Ах ты, моя умница! Ах ты, мой сообразительный!
Чарли, молодой человек лет двадцати, говорит прямо в камеру, убеждённо.
Чарли. Я знаю, что я могу получить отсрочку от призыва, чтобы закончить учёбу, но я люблю эту страну, папа. И служить — это мой долг.
Скандирующие студенты-радикалы.
Студенты. Раз! Два! Три! Четыре! Пять! Прекратите воевать!
Фотография Чарли в военной форме. Заголовок.
ЧАРЛЬЗ ЭЛЛИС ПАЛ В БОЮ
Шрифтом помельче:
СЫН ДВУХ ГАРВАРДСКИХ УЧЁНЫХ
Мы слышим скорбный траурный сигнал горна. Камера медленно, очень медленно приближается к Кэти, рыдающей всё более и более истерично. Наконец её рыдания заглушают горн.
Лицо Майкла мертво, эмоций не осталось. Кэти продолжает рыдать, но он ничего этого не слышит, совсем ничего.
Многочисленные скорбящие пытаются найти слова утешения и ободрения. Кэти старается держаться и выражать своим видом признательность. Майкл похож на зомби.
Кэти валяется на кровати и безутешно рыдает. Майкл сидит, осторожно растирая её плечи.
За окном спустились сумерки. Кэти уснула. Майкл поднимается и выходит из комнаты.
Майкл решительно подходит к одной из стен. Он снимает памятную табличку, вручённую ему в честь присуждения какой-то научной награды. Он начитает холодно и методично разбивать её об угол письменного стола. Он постепенно вскипает и разбивает обломки на всё более мелкие кусочки, задыхаясь и судорожно ловя ртом воздух. С его уст срывается крик — не крик, а рёв, он рычит, но не от муки, а от бешенства. Он вновь и вновь колотит обломками таблички по краю стола.