В сторонке от галдящих воинов лениво переминался с ноги ногу мой красавец Зараза и, демонстративно игноря вооруженных мечами и копьями двуногих людишек, лениво терзал острыми, как бритва, зубищами наполовину обглоданную коровью тушу.
— Не серчай, барин, но претензия к тебе у нас имеется, — выскочив из гомонящей толпы, преградил мне путь вниз воевода Демьян.
— Муууу!.. — бросив мясо, мгновенно подскочил к потенциальному обидчику Зараза и клацнул страшными зубищами в считанных сантиметрах от носа отчаянного бородача.
В ответку строй воинов за спиной Демьяна ощерился копьями и мечами.
— Только гражданской войны, тварям изнанки на радость, здесь нам не хватало, — проворчал я и, махнул питу, чтоб возвращался к своему огрызку говядины и, без команды, в разговор не вмешивался.
В кой-то веки грома-бык послушался без возражений.
— В чем дело, воевода? — поинтересовался я у белого, как мел, Демьяна.
— Дело интимное. Право, даже слов правильных не подберу, чтоб начать, — отмер авторитетный среди вояк бородач.
— Да говори уж, как есть, — хмыкнул я. — Опять, поди, обормот мой рогатый в селе буренкам геноцид учинил?
— Нет… То есть, может быть… То есть, я не знаю, — удивил неожиданным лепетом Демьян.
— Так вы разве не по поводу пита моего митинг здесь замутили?
— Нет, барин, у нас лично к тебе претензия имеется.
— О как, — хмыкнул я. — Ну, валяй, излагай…
— Ты, Денис Артемович, вчерась с бабами нашими в спальне своей уединиться изволил…
— Э-э, че началось-то? — перебил я, смещаясь тут же поближе к питу. Который, к слову, зараза такая, на сей раз и не подумал подрываться мне на выручку, а спокойно дожевывая тушку буренки, с интересом наблюдал за дальнейшим развитием событий, как зритель с пакетом попкорна в кинозале — прям, выбесил. — Так-то, я никого силком к себе не затаскивал!
— Да не про то мы, барин, — замахал на меня руками Демьян. — Признаем, что насилия с твоей стороны не было, и бабы наши пришли к тебе добровольно.
— Охренеть… И какие, стесняюсь спросить, тогда у вас ко мне могут быть предъявы?
— Почто Малашку мою выгнал так рано, барин?..
— И Любаву мою?..
— А Василиску кухаркину на всю ночь оставил!..
— И Марфушку гридькину то ж! А чем моя Олька хужей?..
— И Ксану мою не уважил, как должно, барин?.. — посыпались претензии прямо из толпы.
— Парни, вы че серьезно? — округлившимися от изумления глазами, я смотрел, как ратники, перекрикивая друг друга, начали наперебой предъявлять мне вовсе не за то, что я вчера возмутительным образом полночи трахал их жен, а за то, что я трахал их слишком мало.
— Не гоже так поступать с преданными воями своими, барин, — подытожил лавину предъяв в мой адрес Демьян.
— Ну извините, устал, не сдюжил всех, — развел я руками. — И чтоб ситуации такой впредь больше не возникало, давайте, парни, уже сами женщин своих активней удовлетворять начинайте!
— Дык, когда ж!..
— Мы ж вот только ж!..
— С алтаря ж!.. — зажужжали доброхоты, потрясая мечами и копьями.
— Но про бабьи обиды на меня, однако ж, уже наслышаны, — перебил я. — Значит, успели пересечься с благоверными. Но вместо того, чтоб сразу завалить неудовлетворенных жен в кровать, и отодрать их как следует, вы тут претензии мне какие-то нелепые насочиняли.
— Да как же ж, барин! — всплеснул руками Демьян. — Мы ж за справедливость обществом радеем.
— Эй, хорош скалится, рогатый, — отвернувшись от понесшего откровенную ахинею воеводы, крикнул я питу. — Уноси меня, нахрен, из этого дурдома, пока я не прибил здесь кого-нибудь!
— Муууу!..
— Слышь, умник! Молча уноси!
Глава 34
Глава 34
— Муууу!.. — донесся, сквозь свист встречного ветра, рев стосковавшегося за ночь по беседе пита.
— Да понятно, что за живу, для пассий своих, мужики рубятся, — ответил я, отгородившись от раздирающего щеки воздушного потока освоенной накануне четвертой стойкой Стального вепря. — Но, блин, это ж люди — не звери. Должны ж быть какие-то рамки…
— Муууу?..
— Уж чья бы корова мычала! Пардон, за каламбур.
— Муууу!..
— Ага, вот, прям, ты у нас эстет, блин!.. Жарит буренок и тут же, в порыве страсти, бошки им отгрызает! А следом и прочую говядину телок свеже-оттарабаненных подъедает, с костями и потрохами. Так что остаются от бедняжек в конце лишь рожки да ножки.
Набрав стандартную километровую высоту, Зараза широко раскинул крылья и, поддерживая ускорение резкими косыми махами, стрелой понесся к очередной намеченной мною на карте цели.
— Муууу!..
— Нашел чем гордиться — ничего он от буренок не оставляет! Целиком сжирает — проглот!
— Муууу!..
— О-о-о! Пипец, добрый. Всего семерых подружек рогатых в этот раз схомячил. А в предыдущий раз скольких осчастливил, стесняюсь спросить?
— Муууу!..
— Со счетом в тот раз не заморачивался, значит? Оттягивался по полной!
— Муууу?..
— Зашибись! Я ж еще, в итоге, и душный тип.
— Муууу!..
— И че, что предыдущие коровенки все возродились?.. Это ж не нормально — жрать самок своих!
— Муууу?..
— Слышь, извращенец рогатый, ты за базаром следи! Я культурный человек и дичью такой заниматься не собираюсь!
— Муууу?..
— Че ты там видел⁈ Я сексом занимался на кровати в спальне с девушкой своей, между прочим.
— Муууу?..
— Какая сотня баб?.. Их меньше там было.
— Муууу!..
— Конечно, мне видней!
— Муууу?..
— Что значит: ну и кто из нас двоих извращенец?
— Муууу!..
— Ой, вот ща не надо, а!.. Да, в этот раз все шишки посыпались на меня, а до тебя с утра никто не докопался. Но!.. Это чисто обстоятельства так сложились. Ратники с алтаря недавно откинувшиеся еще не успели живы в обнулившихся Запасах скопить. И с такими же пустыми пассиями им нечем пока что делиться — у самих впритык, только чтоб не сдохнуть. Вот и возник такой болезненный ажиотаж к мой персоне. Даже мамаша в этот раз со мной вела себя, как паинька — ни разу не поцапались.
— Муууу!..
— Ой, много ты понимаешь, проглот рогатый.
— Муууу?..
— Сам увидишь, когда, через неделю, в следующий раз на побывку в родовой дом прилетим, мужики, на алтаре воскресшие, уже обвыкнутся и бабенок своих в привычный оборот возьмут. Потому, надеюсь, больше такой ажиотации вокруг моей персоны не возникнет.
— Муууу!..
— Да пошел ты, пессимист хренов… Э-э, Зараза, хорош чудить! Ты ж семерых буренок за ночь сожрал, а до этого ыыбжа здоровенного накануне схомячил! Нахрена сдались тебе эти мелкие утки? Одни перья да кости!
— Муууу!.. — азартно взревел грома-бык, ныряя вниз и пристраиваясь в хвост подвернувшемуся некстати косяку.
— Охотник он, блин! Когда ж, наконец, пернатые эти все на юг свалят⁈ Задолбали, блин, кряквы озабоченные, от дела отвлекать своими перелетами…
Интерлюдия 9
Интерлюдия 9
С полдюжины гончих мрака, как зайца, гоняли по лесной опушке Бориса, и упивающимся азартом погони тварям изнанки, разумеется, невдомек было, что игрок седьмой ступени с ними просто забавлялся, проверяя на практике возможности улучшившегося из-за апгрейда уровня тела, ну и тестируя параллельно разученные первые две стойки выбранный за седьмой уровень техники Резинового шага.
— Все сын. Довольно баловаться. Заканчивай уже с ними, — раздался вдруг из облетевшего кустарника, вокруг которого нарезал круги и петли Борис, строгий голос затаившегося под скрытом отца. — А то князь с отрядом уже в лесу скрылся, замучимся потом их догонять.
Следующим боковым скачком Борис увернулся от нацеленного в спину атакующего рывка ближайшего преследователя, и материализовавшийся в руке парня меч, рубанув по горлу проносящегося мимо зверя стадии вожак, едва не обезглавил гончую. Смертельно раненая тварь изнанки рухнула мордой в грязь и, фонтанируя черной кровью, забилась в агонии.
Бегущая за «вожаком» пятерка тварей стадии бывалый после секундного замешательства, вызванного неожиданной гибелью лидера, дружно бросилась на Бориса. Однако, молодой воин, и не подумав на сей раз убегать, вдруг совершил очередной несуразно длинный шаг-отскок в сторону и, заработав клинком в руке со скоростью иглы швейной машинки, за тягучее мгновенье, что твари проносились мимо, совершил ровно пять идеально выверенных смертельных укола. И захрипевшие гончие с пробитыми трахеями, захлебываясь собственной ядовитой кровью, кувырком посыпались под ветки кустарника.
— Неплохо сын, я доволен твоими успехами, — отцовская ладонь легла на плечо с неожиданной стороны. И Борис досадливо прикусил губу, понимая, что, несмотря на теперешнее формальное равенство их уровней развития, до отцовских вершин овладения ратным ремеслом ему еще расти и расти.
— Че пригорюнился-то? — хмыкнул Артем Любомудрович в сторону запыхтевшего сбоку сына уже на бегу. — Придет, Бориска, твое время, не робь. И меня превзойдешь. И, даст Единый, кого повыше за спиной оставишь… Приготовься, сын! — обрывая слова утешения, вдруг скомандовал Савельев старший.
— Я вижу, отец. Тройка острозубов затаилась слева в двух десятках шагов за поваленным деревом…
— Деревом?
— Ох ты! Это ж выворотень нашими посеченный…
— Не стоит дразнить острозубов, как гончих, сын.
— Понял. Все сделаю быстро…
После того памятного, продлившегося почти весь световой день, сражения с тварями изнанки, когда последний неудержимый, казалось бы, вал элитных зверей стадий король и динозавр подчистую извел вмурованный князем в городскую стену защитный артефакт класса соты, та жалкая пародия на орду тварей изнанки, собранная по сусекам погонщиками за ночь, и с утра отправленная на очередной штурм людской твердыни, являла собой бледную тень даже первой, самой слабой, вчерашней волны. И, разумеется, она оказалась легко остановлена пусть сократившимся основательно количественно, но зато, благодаря щедрости князя, изрядно прибавившим за ночь качественно, гарнизоном защитников городской стены.