его мысли направлены на то, чтобы как можно скорее вырвать у врага его тайну. Генриха не ограничивают во времени, учитывая особую сложность задания. Но он сам знает, что надо действовать быстро, ведь от него зависит жизнь сотен тысяч людей. А сделано ещё так мало! Пока удалось установить лишь адрес завода. Возможно, что-либо новое принесёт ему сегодняшний визит к Штенгелю.
Да, Штенгель, наконец, пригласил обер-лейтенанта к себе в гости! После того как Генрих вытащил его из реки, а особенно после всей этой истории с обменом заложниками, майор начал относиться к нему с подчёркнутым вниманием и признательностью.
Штенгель жил на одной из самых уютных улочек города, в особняке инженера Альфредо Лерро, у которого снимал две комнаты.
– Чем меньше люди будут знать об этом Лерро, тем лучше, – пояснил Штенгель гостю, когда Генрих поинтересовался личностью хозяина.
– Очевидно, какая-то персона грата? Недаром же возле его дома дежурят два автоматчика.
– Мне эта личность надоела, как назойливый комар летом! Ведь за его жизнь я отвечаю головой. Так же, как и за завод! Даже поселили здесь в качестве няньки! Правда, в какой-то мере это удобно. Я теперь столуюсь у них. Дочка Лерро – он вдовец – неплохая хозяйка. Увидав, как мой денщик уродует форель, она сама предложила мне завтракать, обедать и ужинать у них.
– Погодите, это не та ли семья, где умеют чудесно приготовлять рыбные блюда? Вы обещали меня познакомить и угостить маринованной форелью.
– Надо об этом договориться с синьориной Софьей.
– Синьорина Софья? А она хорошенькая?
– Слишком уж хочет выйти замуж, я таких боюсь, поэтому и не рассмотрел как следует. Впрочем, кажется, ничего. Только очень болтлива. Полная противоположность отцу – тот всё больше молчит. Если не заговорить с ним об ихтиологии. Это, верно, единственное, что его интересует на свете. Кроме техники, конечно. Тут он кум королю, и на заводе с ним носятся, как с писаной торбой…
– Так когда же я попробую форель? И познакомлюсь с синьориной Софьей? Без женщин как-то обрастаешь мохом. Мария-Луиза не в счёт, она прямо очарована вами, барон. А на нас, грешных, даже не смотрит. И я удивлён, что вас так мало волнует это внимание. Ведь красивая женщина!
Штенгель поморщился.
– Она итальянка. А я хочу, чтобы в жилах моих детей текла чисто арийская кровь.
– А замок и имущество вас не привлекают? Что же касается крови, так она у неё такая же голубая, как и у нас с вами! Старинный дворянский род!
– Я вообще связан словом с другой, но, честно говоря, в последнее время, когда события начали оборачиваться против нас, сам заколебался. По крайней мере будет надёжное убежище, надёжный капитал в руках, ведь недвижимое имущество и земля всегда ценность. У той, правда, связи… Но на кой чёрт они нужны, если всё рушится? – Вы понимаете, я говорю с вами откровенно и надеюсь, что это останется между нами…
– Вы обижаете меня таким предупреждением, Штенгель. Есть вещи сами собой разумеющиеся.
Окончательно успокоившись, майор ещё долго мучил Генриха, поверяя ему свои сомнения. Барон высоко ценил собственную персону и явно боялся продешевить…
Пообещав Штенгелю в следующий выходной прийти к обеду, Генрих откланялся и вышел. Холодный ветер швырял в лицо мокрый снег, и Генрих пожалел, что не приказал Курту подождать у штаба. Теперь придётся добираться до замка пешком. А может, зайти к Миллеру и попросить машину? И, размышляя по дороге, Генрих пошёл к штабу СС.
Выходит, что синьор Лерро и есть именно та персона, которой надо заинтересоваться прежде всего. С ним носятся на заводе, за его безопасность Штенгель отвечает головой. И вход в особняк Лерро охраняют не эсэсовцы Миллера, а люди из внутренней охраны завода, особенно доверенные. Надо познакомиться с Лерро и вызвать его на разговор. Для этого стоит прочесть все книги по ихтиологии! В библиотеке графа, наверно, есть такие. Выходит, форель ещё не сыграла свою роль, а как сказочная золотая рыбка пригодится ему!
Миллер не ожидал Генриха и даже растерялся.
– Вижу, что помешал вам, но я лишь на минуточку: моей машины здесь нет, и если можно…
– Нет, нет, я так быстро не отпущу вас, великий дипломат! – запротестовал Миллер, пододвигая кресло Генриху. – Мы слишком редко видимся с вами в последнее время! Вы изменили мне вначале с Кубисом, – а теперь с этим Матини… – довольный своей остротой Миллер расхохотался и вдруг хитро прищурился. – К тому же я приготовил вам маленький сюрприз, пусть это будет моим новогодним подарком.
– И об этом сюрпризе вы вспомнили лишь через три недели после наступления нового года?
– Тысяча девятьсот сорок четвёртый год – год високосный, и его положено отмечать до двадцать девятого февраля, иначе он принесёт несчастье.
– Впервые слышу о такой примете…
– И всё-таки она есть. А я немного суеверен, как большинство людей моей профессии. Ведь нам приходится ходить по острию ножа. Во всяком случае с госпожой Фортуной надо обращаться вежливо, чтобы она не обошла своими дарами…
– Но при чём здесь я и сюрприз, который вы мне приготовили? Складываете свои приношения у ног богини судьбы?
– А я хочу её умилостивить, сделав доброе дело!
– Вот вы меня уже и заинтриговали, Ганс! Доброе дело и вы – как-то не сочетается…
– А услуги, которые я вам уже оказал? Забыли?
– Нет, не забыл! И даже надеюсь отблагодарить за всё вместе!
– Завидный у вас характер, Генрих! Никогда нельзя понять, говорите вы серьёзно или шутите. Иногда вы кажетесь мне человеком очень откровенным, беззаботным, а по временам совсем наоборот: скрытным и равнодушным ко всему и ко всем…
«Плохо! Если даже этот толстокожий Миллер начинает пускаться в психологические экскурсы…»
– Меня самого начинают волновать частые смены в моём настроении. Должно быть, устал, нервы… Вы думаете, мне мало стоила эта история с обменом заложников? Слышать, как эти плебеи хохочут и свистят тебе вслед, и не иметь права и возможности отплатить за обиду! Мне казалось, что в эту минуту все мои предки, все фон Гольдринги, до десятого колена включительно, перевернулись в своих гробах.
– А вы хотели бы встретиться с этими парламентёрами в другой обстановке? Хотя бы с одним из них?
– Смотря с каким, – осторожно ответил Генрих, стараясь понять, куда клонит его собеседник. Миллер поднялся и нажал кнопку звонка.
– Сядьте, пожалуйста, спиной к двери и не оглядывайтесь, пока я не скажу.
Генрих слышал, как вошёл дежурный и Миллер что-то прошептал ему на ухо. Дежурный исчез, а через несколько минут послышались чьи-то тяжёлые шаги и прерывистое дыхание.
– Посадите его там. Так… а теперь выйдите. Ну, барон, можете поздороваться с вашим старым знакомым!
Генрих стремительно повернулся и, надо сказать, опешил от неожиданности: перед ним сидел партизанский парламентёр со шрамом на щеке. Но в каком виде! Лицо покрыто синяками, одежда разорвана и окровавлена.
– Вижу, барон, что мой сюрприз произвёл на вас впечатление. Прошу знакомиться: парламентёр гарибальдийцев Антонио Ментарочи, – иронически представил Миллер. Дипломаты встречаются вновь. Правда, в необычных для дипломатов условиях. Но что поделаешь! Меняются времена, меняются и обстоятельства.
Партизан со шрамом насмешливо улыбнулся.
– Да, синьоры, меняются времена, меняются и обстоятельства. Рекомендую вам это хорошенько запомнить!
Лицо Миллера побагровело.
– Вывести его! – крикнул он дежурному.
Антонио Ментарочи увели.
– Признаться, Генрих, я разочарован. Я надеялся, что вас больше развлечёт эта встреча! Такой удобный случай поквитаться, отблагодарить за все неприятности, за неуважение.
– О, я не люблю чёрной работы! И целиком полагаюсь на вас и Кубиса! Но за сюрприз благодарен, даже очень. Жаль, что не захватил с собой коньяк, мы бы выпили по рюмочке за ваши успехи…
– У меня есть. И ради такого случая…
Миллер вытащил из шкафа начатую бутылку, налил две рюмки.
– За ваш талант, Ганс! Как вам удалось захватить этого Ментарочи? Не представляю, просто не представляю!
– У меня теперь сотни ушей и глаз…
«И среди них тот, с мохнатыми бровями», – подумал Генрих.
– За такой короткий срок так наладить агентуру! Тогда я отрекаюсь от предыдущего тоста и пью за ваш гений, гений разведчика! Знаете что? Давайте позовём Кубиса и втроём выпьем за ваши дальнейшие успехи, за…
– Некогда… – поморщился Миллер. – Надо по горячим следам кончать допрос этого дипломата. И я хочу сделать это сам, есть кое-какие обстоятельства, о которых Кубис не знает и которые мне необходимо выяснить. Тогда я смогу хорошенечко прижать этого Матини, с которым вы так неосторожно подружились.
Генрих удивлённо поднял брови.
– Можете говорить, что угодно, но я считаю Матини совершенно порядочным человеком. Какая связь может быть между Матини и этим… как его? Монта… Ментарочи?
– Пока лишь подозрения, а этот Ментарочи даст мне доказательства. И я в конце концов узнаю, кто предупредил партизан о наших парламентёрах, прежде чем они выехали из Кастель ла Фонте.
– Невозможно! Совершенно невозможно! Я не отходил от Матини ни на шаг…
– О, он мог оставить записку, условный знак… Сегодня я ещё не могу сказать вам, как он это сделал, но завтра или послезавтра… Я дал специальное задание моему агенту, находящемуся в отряде гарибальдийцев, и он добудет мне доказательства того, что я ощущаю, интуитивно.
– Этот ваш агент не производит на меня впечатления умного человека.
От неожиданности Миллер поставил на стол рюмку, которую уже поднёс ко рту.
– Вы знаете моего агента? Откуда?
– Ганс, вы меня недооцениваете, даже более – вы очень невысокого мнения о моих умственных способностях. Ведь только полный идиот мог не заметить того, что само бросалось в глаза. Подумайте сами, как всё просто: я только-только прибыл в Кастель ла Фонте, и первый визит наношу своему другу, начальнику службы СС: в его приёмной я случайно встречаю человека с густыми мохнатыми бровями, которого фельдфебелю приказывают вывести через двор, чтобы никто не видел. Скажите, Ганс, какие бы выводы сделали вы, будучи на моём месте?