аше жалование удвоится и посты, что вы занимали, останутся прежними. Просто с этого дня вы будете на службе у князя Пожарского Петра Дмитриевича, и все эти земли будут включены в состав Российской империи. Сюда будут приплывать поселенцы из России и других стран, но к Голландской республике эта земля не будет иметь ни какого отношения. Есть третий вариант. Те из вас, что откажутся подписывать договор с князем будут посажены на корабли и увезены в Ригу, потом вас под конвоем довезут в Пурецкую волость, снабдят оружием, орудиями труда, запасами провианта, скотом и всем прочим и отправят на поселение в города, что основал Пётр Дмитриевич за Уралом. Это в нескольких тысячах милях вглубь материка.
- А что будет, когда сюда прибудут следующие суда Вест-Индской Компании, а потом и военные из Семи Объединённых Провинций? - попытался припугнуть молодого человека военный инженер ван Лоббрехт.
- Мы их захватим, если они предпримут враждебные действия. Или потопим. Объявит ли ваше государство войну Российской империи. Нет. Во-первых, это просто пиратское нападение, а во-вторых, у вас сейчас война с Испанией. Воевать же с двумя странами ваше правительство из-за маленького островка не захочет. Но даже если вдруг решится, то Амстердам постигнет, та же участь, что и Стокгольм. Мы вывезем все ценности до последнего гульдена, в том числе и из храмов и соборов. Не надейтесь, на то, что мы не католики. Мы православные, а значит, ваша конфессия так же враждебна нам, как и католицизм. Даже ещё хуже. Там есть Папа Римский и с ним можно договориться, а у вас нет единого центра власти, а значит, невозможен и договор.
- Но зачем вам этот маленький островок, постройте колонию в другом месте, - попробовал договориться Виллем Верхюлст.
- Остров прикрывает дельту реки и находится именно там, где и указал князь Пожарский. Ни каких переговоров не будет. Выбирайте одно из трёх условий. И чтобы вы оценили наши возможности, сейчас по вон тому недостроенному дому выстрелят с корабля. И вот деньги, в которых вы будете получать жалованье, если согласитесь перейти на службу к Петру Дмитриевичу, - русоволосый достал из непонятной прорези в штанах несколько монет и положил их на стол.
Губернатор Новой Голландии Петер Минуит протянул руку и взял одну из монет. Это была очень большая золотая монета, но не размер поражал. В глаза человеку на реверсе монеты были вставлены необычно огранённые сапфиры. Виллем Верхюлст взял другую монету. Тоже из золота, но чуть меньше, чёткий оттиск женщины в короне и цифра десять.
- Это императрица Российской империи Дарья Иоанновна, - перевёл надпись русский.
Что можно сказать? Монеты были великолепны. Как впрочем, и любое изделие из Пурецкой волости. Есть люди, которых нельзя купить? Вряд ли. Есть религиозные фанатики. Есть люди, готовые умереть за свободу. Но ведь никто не покушался на свободу и религию. Только смена того кто платит.
- Сколько бы вы не получали от Вест-Индской компании удвойте сумму, - вбил последний гвоздь в гроб надеждам голландцев так и не представившийся слуга "Сатаны".
Только десяток солдат отказались подписать договор и даже попытались во главе с офицером, оказать сопротивление. И были обезоружены и связаны всего тремя такими же молодыми русскими. Такого второму директору Вест-Индской компании Виллему Верхюлсту видеть, ещё не доводилось. Выстрел из пушки по недостроенному дому разрушил как дом, так и последние крохи надежд. Одно такое попадание и самый большой корабль разлетится в щепки. Не только вазы и шоколад умеют делать в Пурецкой волости. Не только.
Событие семидесятое
В это время Сечь находилась на "Чортомлыцком Днеприще" - на острове Базавлуке. Остров был сухой. Весеннее половодье никогда не затапливало его. Густые плавни окружали его чащей тростника, трав и даже небольших лесов. В этом зелёном переплетении протоков, лиманов и рек легко было заблудиться даже живущему здесь человеку. И не раз погибали, высланные падишахом вселенной, турецкие галеры, запутавшись среди островов, под метким огнём Запорожского войска.
Этот лабиринт ниже острова Базавлука назывался военной казной, потому что казаки прятали там пушки, деньги и другие ценности, добытые в походах. Здесь же неводами и сетями ловили рыбу. Сотнями бочонков курили они её, солили, вялили или мариновали. Ловили рыбу бедняки, которых нанимала казацкая старшина на свои лодки за часть улова.
Ежедневно к пристани острова приходили и уходили чёлны, груженные рыбой или разным товаром. Подходили к пристани и турецкие фелюки, и, молдавские дубы, а иногда и итальянские и далматские шхуны. Совсем не маленькую торговлю вело Запорожье со многими странами и водой, и степью. Богатела военная казна от пошлины за торговлю и платы за проезд через мосты и паромы - во всех местах запорожских земель, во всех, куда дотягивались руки казаков и куда не смели пока сунуться мытники Сигизмунда. А так как пути были очень опасны, никуда ведь не исчезли татары, то приставляли к каждому каравану конвой с булавой, а чаще с прикреплённой к булаве военной печатью. Давали такой конвой каждому, без различия, просил он его, или нет, и взимали за него плату. Но проезжие и сами не скупились, да ещё и от себя добавляли своей охране "сыт ралец", то есть подарок.
Шли из Крыма на Сечь ковры, шёлковые ткани, доспехи, олово, орехи, и сушёные фрукты. А главное - соль. Из Турции, кроме табака и шелков, шли прекрасные черкесские седла, оружие, олово, квасцы, лошадиная сбруя, кофе, благовония и пряности. Выгрузив все это на Сечи, уходили заморские корабли, наполненные воском и мёдом, льном, сырыми кожами, шерстью, икрой и рыбой, пшеницей, конопляным маслом, пенькой и лесом.
Жизнь сечевиков проходила чуть ли не все время под открытым небом, и даже тучи насекомых - настоящее бедствие днепровских плавней - не могли загнать их под крышу.
На берегу всегда было шумно и людно. Здесь загружали и разгружали корабли и лодки, здесь разделывали и солили только пойманную рыбу. Здесь же рядом строили чёлны и маленькие лодочки и большие морские чайки, на которых ходило казачество в Чёрное море. От зари и до самого позднего вечера стучали топоры, рубя и обтёсывая сухое смолистое дерево, визжали пилы, скрипели канаты, кипела смола в огромных котлах, подвешенных на цепях над кострами. Полуголые запорожцы, бронзовые и медно-красные от загара, быстро и ловко работали и пересыпали работу или крепким словом, или шутками или песнями. Приезжего человека поражало то, что в этом кипящем скоплении людей и кораблей не было ни одной женщины.
Чуть выше по берегу начинался пригород.
Здесь расположились палатки "базарных людей", кузницы, бондарные, слесарные и другие мастерские, без которых Запорожская Сечь не могла существовать. Коренастые кожемяки мочили в красниках и мяли шкуры, оружейники ковали копья, сабли и ножи, кузнецы подковывали лошадей. Здесь останавливались чумацкие обозы и караваны чужеземных купцов, стояли волы, ревели верблюды и ослы, толпились люди в живописных одеяниях или в лохмотьях, но центром всего пригорода были кабаки, где после похода некоторые казаки спускали за кварту мёда или водки кабатчику все, вплоть до последней рубашки.
Конечно, большинство казаков, погуляв после похода несколько дней, и протрезвев, верные своему крестьянскому прошлому, понемногу экономили и накапливали добытое саблей, ибо мечтали о собственном хуторе и семейном гнёздышке где-то в зелёной беспредельности Дикого Поля. Зря надсмехались и глумились над ними кабацкие завсегдатаи, неисправимые пьянчуги, звали скупердяями.
Сама Сечь расположилась в верхней части острова и была окружена земляным валом и довольно глубоким рвом. Кое-где на валах стояли пушки и мортиры, чтобы отбивать возможные нападения врагов.
Центром же военной жизни был большой четырёхугольный майдан, где собирался совет. С трёх сторон окружали его длинные одноэтажные курени, в которых жили казаки.
Лет двадцать назад был на острове Базавлуке посол от цесаря Рудольфа, Эрих Лесото, который подробно описал жизнь запорожских казаков, но за эти двадцать лет Сечь во многом изменила свой облик. Во времена Лесото курени были плетённые из хвороста, обмазанные глиной и крытые шкурами от дождя. Только с того времени выросла и разбогатела Сечь. Вместо нищих полуземлянок появились крепкие бревенчатые здания, саженей по двадцать длиной и шесть шириной. С передней стороны каждый курень имел четыре окна, а с боковой стены - два узеньких окошка и двери с полукруглыми перекладинами и резными косяками, окрашенными в зелёный или красный цвет. Высокая трёхъярусная крыша низко надвигалась на окна, и три дымохода заметно возвышались над ней.
С четвертой стороны площади расположились военные сооружения: дом гетмана или кошевого, канцелярия (или писарня), суд и склады с оружием, пороховые погреба, кладовые с конской упряжью и всяким припасом и сокровищница, где хранили военные знамёна и трофеи. За ними шли дома для чужеземных послов и путешественников, для почтенных купцов Востока и Запада, различные мастерские и мелкие хозяйственные постройки.
И этот полный жизни остров манил к себе, как магнит, десятки тысяч народа. И чем дальше жили они от Сечи, тем заманчивей и прекрасней казалась она охолопленному крестьянину, голодному подмастерью или безземельному шляхтичу, что жил у магната вместо лакея, и монастырским хлопам, что отрабатывал "ради спасения души" лишний день барщины на монастырских полях, и тем более полунищему люду, ютящемуся в городах, и добывающему себе кусок хлеба подённой работой...
Для всех этих людей Запорожская Сечь была символом свободы. Это не была крепость с каменными стенами, железными воротами и глубокими рвами вокруг, но каждый знал, что это надёжное убежище, где можно чувствовать себя в полной безопасности и откуда никакие цепкие и когтистые лапы не могут выдрать его, чтобы причинить ему новое горе и новые притеснения. Здесь каждый мог выбрать себе дело или работу на свой вкус и по своим способностям.