уль для них? Ладно, до первого августа ещё три дня, может, что и выяснится.
Событие тридцать седьмое
Шёл дождь. Наверное, это было ещё лето.
Только шёл нудный холодный осенний дождь. Даже листья начали желтеть на деревьях. Птицы летние исчезли куда-то, верно подались до далёких своих югов. И только трава продолжала зеленеть, правда, сменив цвет на ядовито-зелёный. Вот мухи, в отличие от птиц, и, скорее всего, из-за отсутствия оных, ожили, и жадными, голодными стаями носились над парижским кладбищем Невинных.
А дождь шёл каждый день. Земля сначала впитывала холодную влагу, набухала. Но ведь всему есть предел. Вскоре лужи перестали просыхать в короткие промежутки между двумя бесконечными дождями. Потом они слились в маленькие озёрца. Потом в большие озёра. И вскоре весь Париж превратился в одно сплошное болото. Все нечистоты, что раньше уносило в реку, теперь беспрепятственно плавали вдоль улиц. На радость мухам и на горе жителям.
Ну, да что посеешь, то и пожнёшь.
Посеяли грязь и отбросы -пожали мух и … чуму.
Она вошла в город неспешно. А куда торопиться – вся жизнь впереди. Вот только чья? Наверное, тех, кто выживет. Первым делом она зашла в гости к беднякам, сердобольно избавляя их от тягот жизни. Они провели её по своему городу, показывая достопримечательности.
Вот больница для бедных. Она зашла, и ей понравилось. Вот солдатские казармы. Ну что ж, можно заглянуть и сюда. В солдатской службе столько тягот, не лучше ли раз и навсегда избавиться от неё. А дом терпимости? Да, успокоит Дева Мария их души. Страждущие души падших женщин, не умеющих по-другому устроить свою жизнь, заработать себе на хлеб. Они с радостью открыли гостье дверь. После этого её пригласили зайти к себе посетители тех самых женщин, страдающих отсутствием трудолюбия, или отсутствием гордости, и уж точно отсутствием стыда. Любвеобильные мужчины провели её почти во все дома Парижа. И пошло, и поехало.
Замер величественный древний город, гордость Европы. Французы спешно покидали его, но королевские войска не пропускали их через кордоны, сотнями истребляя на границе. И сжигая тут же. Горели парижане плохо – дождь мешал. Евреи попытались просочиться все вместе через патрули. Но немного было их в Париже. Около пяти сотен. И погибли все. И дети, и мамаши пузатые. Правда, чтобы не скучно им было в Аду, захватили они с собой и пару десятков швейцарских гвардейцев.
А беспризорники? С беспризорниками сложнее. Сначала, когда люди в панике бросали свои дома, шалопаи подумали, что это приглашение полюбопытствовать, а что такое интересное есть в домах горожан. Ну, что ж, там было много чего интересного. Столовое серебро, например, или горностаевое манто, или разлагающийся чёрный труп, облепленный мухами и испускающий ядовитые миазмы. Интересно.
Чума обратила своё пристальное внимание на малышей. И они чуть не всей толпой, из любопытства, конечно, из чистого спортивного любопытства, переселились в мир иной, поближе к богу. Какой же шкет откажется побывать в гостях у бога. Если, конечно, гавроши не в Ад переселяются. Дак, а разве там нет ничего интересного. Ещё как есть.
Королевские гвардейцы поступили мудро, создав кордон на пути чумы. Кордон из огня и стали. Стали мечей, шпаг, копий. Но ещё мудрее поступила эта ветреница. Пока мушкетёры истребляли пархатых евреев и твердоголовых кабатчиков, госпожа чума переползала через кордон ящерицами, перелетала местными птицами, перебегала кошками и бездомными собаками, теперь бездомными. Да и крысы с мышами покидали залитый водой Париж. А спустя несколько дней «Чума» стала стучаться в замки и деревни рядом с замками.
Но какое нам с вами дело до обезлюдивших замков Франции. Пусть шальной ветер хлопает незакрытыми ставнями и скрипит давно не смазанными петлями незапертых дверей. Пусть заносит он пылью гобелены на стенах и серым пеплом сгоревших деревень устилает супружеские кровати, в которых, скорчившись и почернев от чумы, тихо умирает старый граф с седыми усами и его жена дородная (до болезни) матрона, вырастившая десяток детей и ещё почти столько же похоронившая. А теперь вот некому даже им воды подать перед смертью. Некому прочитать молитву Всевышнему, чтобы тот принял к себе души бедных стариков, на пару дней переживших своих детей и своих слуг. Некому.
Оставим мёртвых своим мертвецам.
Санька Гамов со своим десятком остановился где-то на границе Иль де Франс. Дальше были кордоны, и дальше была чума. Ограбление монастыря в местечке Отвильер в Шампани, в окрестностях города Реймса, в котором хранились мощи святой равноапостольной царицы Елены, прошло без всяких неприятностей. Зашли, провели разведку и ночью «разбойники англичане» выкрали ковчег с мощами, и кучу монахов перебили, и драгоценную серебряную и золотую церковную утварь позабирали. Ироды! Креста на них нет.
Теперь можно и домой. Три из четырёх поручений Петра Дмитриевича они выполнили. К тому же командор де Нойрей совсем скис. Не боец. Как только ротой гвардейцев командовал? Оставался Терновый Венец Спасителя, что хранится в часовне Сент-Шапель (Святая часовня) в самом центре охваченного чумой Парижа. Король вместе со всем двором и всеми, кто мог охранять святыню, сбежал в Нормандию, поближе к чистому морскому воздуху. Казалось бы, очень замечательный момент. Вот только – Чума!
Шустрик собрал вершиловцев в круг, и они долго решали, как быть дальше. Нет, не о том, идти за Венцом или нет, а о том, как лучше это сделать. Чума – это страшно. На уроках по гигиене в Вершилово им рассказывали и о способах защиты от этой чёрной смерти. Нужен был костюм чумного доктора. Понятно, что в придорожном трактире его не купишь. Его вообще нигде не купишь. Придётся делать самим. Доктор Шарль де Лорм - знаменитый чумной доктор, преподавал стрельцам способы защиты от чумы. Он изобрёл костюм для докторов, которые имеют дело с больными чумой, и пришёл в банк «Взаимопомощь» в Париже за кредитом на изготовление и продажу потом этих костюмов. Тогда костюмом никто не заинтересовался, а вот доктором банк заинтересовался. Так он в Вершилово и попал. Костюм, предложенный де Лормом, был сделан по образу кожаных доспехов лёгкой пехоты. Помимо известной «клювастой» маски, он включал в себя длинный, от шеи до лодыжек плащ, узкие брюки, перчатки, ботинки, и шляпу. Все элементы костюма выполнялись из вощёной кожи или из грубого холста, также пропитанного воском. В целом ничего сложного, всё это по отдельности купить можно, воск тем более не проблема. Хуже с маской. В Европе считалось, что маска с клювом, придающая доктору вид древнеегипетского божества, отпугивает болезнь. На самом деле у клюва была совсем другая задача, он защищал врача от «болезнетворного запаха». Клюв или его кончик были заполнены сильно пахнущими лекарственными травами, которые облегчали дыхание при постоянном чумном смраде. А поскольку чумной доктор для профилактики постоянно должен жевать чеснок, клюв защищал окружающих от чесночного запаха. Кроме того, врач помещал ладан на специальной губке в ноздри и уши. Чтобы он сам не задохнулся от всего этого, в клюве имелись два небольших вентиляционных отверстия. Маска имела также стеклянные вставки, защищающие глаза. Делался клюв из кожи. Что ж, придётся самим попробовать сделать. Теперь ещё и ладан с чесноком нужны.
Провозились с десятью костюмами целую седмицу. Все отлично понимали, что идут на очень опасное дело. Чума, будь она не ладна, ошибок не простит. В Париже за это время и народу почти не осталось, кто помер, кто лежит при смерти. Даже патрулей стало совсем мало. Часть швейцарцев разбежалась, часть заразилась. Ну, тем лучше, Санька надеялся, что и в Сент-Шапеле не лучше дела обстоят. Де Нойрея Шустрик домой отпустил давно, не брать же труса с собой на опасное дело. Да и за семью француз беспокоился, чума добралась и до его вотчины.
Что ж, завтра с самого утра и наведаемся в Париж.
Событие тридцать восьмое
Река Яик была мало на Волгу похожа. Волга вся, особенно после Царицына, разделена на несколько рукавов, а до Царицына, да и после тоже, из одних мелей состоит. Яик почти сразу после Гурьева становился полноводной, глубокой и широкой рекой. Гурьвым никто из местных казаков городок и не называл, кто просто Яицким городком, кто Нижним Яицким городком. Князь Ноздроватый, Фёдор Васильевич, присланный Поместным приказом по просьбе Петра Дмитриевича Пожарского, чтобы возглавить эту экспедицию, в Астрахани занемог. Болезнь была, по мнению Чепкуна Разгильдеева, предлогом, чтобы дальше не плыть.
- Птичья у него болезнь-то…, - усмехался в сивые усы атаман Никифор Беспалый.
- Как птичья? – не понял Чепкун.
- Перепелиная? – пояснил казак, и, видя, что татарчонок не понимает, пустился в смех, потом всё же обсказал смысл этой немудрённой шутки, - «Перепил» князь с испугу, что в такую даль, да по морю идти. Оттого и перепелиная.
Посмеялся и Чепкун. Да и ладно. Не сильно-то и нужен им этот князь. Это пока по Волге плыли, в Казани, Симбирске, Самаре, Саратове, Царицыне, да в самой Астрахани помощь от князя Ноздроватого хоть малая, но была. Воеводы считали его за равного и на просьбицы мелкие откликались охотно. А какой прок от выпивохи в Яицком городке? Тут слово «князь» как бы и не бранное. Это Разгильдеев и на себе чувствовал. За глаза его и «инородцем» и «князьком сопливым» называли и слушаться явно не желали. Особенно дерзко вели себя подручные атамана Беспалого. На кораблях-то они своих шли, а вот на привалах, то один, то другой не упускали возможность задрать «татарчонка». Пришлось даже на одном, тоже подверженном птичьей болезни вершиловскую выучку применить. Самое интересное, что выбрал объект для вразумления княжич удачно. Не больно любим собратьями по воровскому промыслу был видно казак, посмеялись над ним, что малец того уделал и разошлись. Но больше Чепкуна никто явно не оскорблял. Впечатлились казацкими ухватками.
Кроме казаков Беспалого увязался с экспедицией и ещёодин житель Астрахани с тремя стругами. Купец Гурий Назаров с сыновьями Михаилом, Андреем и Иваном решили вместе с приличной ватажкой недавно сорвавшихся от бояр беглых обосноваться в устье Яика. Купец уж скорее и сам был татем и казаком. Ходил с ватажкой посчипать персидских и бухарских купцов, за зипунами ходил. А только стараниями Петра Дмитриевича да вновь присланного в Астрахань воеводы стало это дело не простым, вот Гурий и решил перебраться на волю. А что, рыбы в Яике не меньше чем в Волге, а бухарских купцов точно больше.