заставит покупаемые по дороге фрукты, мыть с уксусом и тоже кипятком обдавать, яблоки чистить заставлял. Во фляжки всех до единого членов посольства бросил серебряный полтинник. На все ворчания людей, отвечал с улыбкой, что лучше потратить минуту на мытьё персика, чем потом потратить несколько часов на рытьё могилы в этой каменистой почве.
Вернулся Алёшка утром на четвёртый день, и спать завалился. Ну, точнее, хотел завалиться. Но Михаил ему не дал, заставил сначала новостями поделиться.
- Рассказывай, давай, что случилось, и где ты был три дня? – а сам оглядывал юношу, уходил тот в стрелецком кафтане, а вернулся в парчовом, шитом золотом, халате и огромной жуковицей на пальце. Ярко-голубая бирюза без малейшего вкрапления прямо горела на золоте.
- Шаха лечил, на поправку пошёл, - хотел отделаться лекарь коротким ответом и снова к стенке повернулся.
- Алёшка, ты ведь понимаешь, что мы тут как на бочке с порохом. Наши жизни здесь ничего не стоят. А ты ещё и скрываешь чего. Давай поведай всё как положено, а потом и почивай, - встряхнул Тюхин басурманина.
- Я ведь три дня почти не спал, дядька Михаил. Можно пару часиков поспать, а потом всё расскажу, - и скривился зевая.
- Ладно, спи до вечернего намаза.
- Время вечернего намаза начинается сразу после захода солнца и длится до захода шафака абъяд. Шафака абъяд – это исчезновение красноты и остаётся белизна на небе… - прошептал с закрытыми уже глазами бедняга и повалился на коврик в углу.
После этого своего шафака рассказал лекарь, как лечил шаха.
- Ты ведь, Михаил Акинфиевич, в Вершилово не учился. Придётся издали начинать, - прихлёбывая чай, начал Алёшка, - Ты здесь видел слона? И блоху видел. Так слон во много раз больше блохи. Только блоха это не самая малая тварь, что создана богом. Есть твари, для которых блоха как слон. Везде эти мелкие звери живут. В любой воде, окромя кипячёной, в земле, в любом звере большом, и в человеке тоже. Среди них есть хищники и те, кто растениями питается. Есть полезные для человека, а есть вредные.
- Разве могут быть хищники полезными, - удивился Тюхин.
- Ещё как. Вот кошки или лисы, например, они охотятся за крысами и мышами, а на мышах живут вши и блохи, что болезни разносят, тот же тиф или чуму. Истребят лисы да кошки всех мышей, и не заболеет человек.
- Хитро, получается, - согласно кивнул посол.
- В животе и в кишках человеческих так же эти звери живут и помогают переваривать пищу человеку.
- Правда ли? – не поверил Михаил.
- Правда, Михаил Акинфиевич. Князь Пётр Дмитриевич показывал мне в микроскоп зверей этих. Чудные они, на больших зверей вообще не похожи.
- Что за микроскоп, - опять недоверчиво мотнул головой бывший дьяк.
- Это как подзорная труба. Только та позволяет далеко видеть, а микроскоп позволяет маленькое большим видеть. Так вот, есть среди этих мелких тварей те, что помогают переваривать молоко, есть, которые хлеб едят, а есть, которые, мясо али другую какую пищу. Шаха, скорее всего, отравить хотели, но до конца не успели, а вот зверей у него в животе отравили. Теперь он молоко не может пить, и хлеб есть не может. Но лекари местные ничего этого не знают и лечили его не правильно, совсем почти всех полезных зверей убили. Теперь долго шах не сможет ни молока пить, ни хлебца есть.
- А ты как его Алёшка лечишь? – В голову Тюхина пришла замечательная мысль.
- Травы кое-какие завариваю, и главное написал поварам, что можно есть шаху, а чего нельзя. Молока чтобы ни в коем случае ни давали и вообще продуктов, в которые молоко входит. Разве что чуть творога или сыра можно, но сыр настоящий здесь делать не умеют. Хлеба нельзя, и вообще, все злаковые, ну, ячмень, рожь, овёс. Зато гречку можно, но у них нет её.
- Стоп. У нас ведь и сыр есть и греча и фасоли немного. Её-то можно? – ещё одна светлая мысль закралась в голову Тюхина.
- Можно, наверное. Попробовать надо малыми порциями давать.
- А скажи мне лекарь, отчего болезнь началась у шаха, после того как его отравили? Кто неправильно и чем лечил?
- Неведомо то мне, всех лекарей и поваров шах казнил, - развёл руками парень.
- И аглицкого лекаря? – прямо чесались руки у Тюхина от радостного предчувствия.
- Да и его. Джон Элтон – так звали лекаря.
- А можешь ты сказать, Алёша, что отравили Аббаза травкой, коя только в аглицких землях водится, - произнёс, наконец, свою задумку вслух Тюхин.
Задумался басурманин, голову почесал. Помогло.
- Корень травки Вороний глаз вызывает боли в животе, понос, рвоту, приступы головокружения, те же признаки, что у шаха и были, но она и в наших землях растёт. А вот здесь о ней, может и не слышали, по крайней мере, в Хивинском государстве эта трава не растёт.
- Ну, вот и замечательно. Так шаху и скажи, что книги полистал и понял, что отравили его Вороньим глазом и растёт эта трава только в Европе, - Михаил потёр руки.
Выполнил он, можно сказать, главное поручение князя Пожарского – поссорить шаха с англами. А ещё если удастся гречу пристроить, да шах после прикажет своим купцам закупать её на Руси. Сколь выгоды поиметь можно. А сыр? Эх, почему он не купец, враз бы разбогател. Хотя. Кто ему мешает после этой поездки купцом стать? Охоту ходить за зипунами Пётр Дмитриевич у казаков почти отбил, дорога безопаснее стала. Почему бы не попробовать? У него тут и «друзья» заведены.
Событие шестьдесят пятое
- Семён! Живой! А ну, дай я тебя обниму! - Иван Озеров бросился к земляку.
Встреча радостная. Почитай девять месяцев не виделись, да и не чаял Иван, что Семён живым доберётся. Слух прошёл, что в Мангазейском море (Обская губа) затёрли льды кочи с поморами. Получается, не все затёрло, Семён Кочетов как раз с Архангельска сюда добирался с поморами. Сам-то Иван тоже не простой дорогой шёл. Шёл? Плыл, тащил, снова плыл, снова тащил, и опять плыл. Вот только седмицу назад и прибыл в Мангазею златокипящую. Начали плыть по Волге, потом широкая Кама, за ней быстрая Чусовая. А вот потом Верхотурский волок в двести с гаком вёрст или Вершиловских километров. Потом по Туре, с заездом в Туринск, добрались до Тюмени. Там опять лодью на берег вытащили, просмолили наново и, пополнив припас, пошли к Тобольску. Иртыш со своими петлями Ивана утомил. Плывёшь и плывёшь кругами, а вокруг леса да болота и ни одного человека можно по нескольку дней не увидеть.
Иногда только попадались стойбище самояди, у которых старший у купцов, с коими и напросился Иван в Казани, менял мягкую рухлядь на ткани и ножи.
Всё же с божьей помощью добрались до Обского Городка, что поставили казаки в месте впадения Иртыша в Обь. Обь же совсем широкая река, иногда и другого берега не видно. Потом остановку сделали в Берёзове. И снова безлюдная река. Потом Обдорск. Ну, а дальше Мангазейское море. Велико и студёно оно. Лето, вроде, а вокруг ветер холодный и волны в рост человека и вода, аж рука стынет. Через несколько дней, за которые Иван Озеров успел сто раз с жизнью попрощаться, повернули на юг и вскоре вошли в реку Таз. А ещё через седмицу и в Мангазею прибыли. Город сей лежит в 180 километрах вверх по течению реки Таз к югу от её впадения в Северный Ледовитый океан. Название города, по словам жителей его, происходит от имени самодийского князя Маказея, что встретил воеводу Мирона Шаховского, когда тот пришёл сюда острог закладывать. Если бы князь Пожарский, посылая Ивана в этот поход, рассказал ему, что предстоит перетерпеть, то сто раз подумал бы стрелец. Казаков, купцов, беглых крестьян понять можно. Есть им, за что муки претерпевать. А ему за что?
Ну, хотя и ему есть. Многое ведь Пётр Дмитриевич пообещал.
Иван Озеров был из тех двух десятков, что провожали семь лет назад княжича Пожарского в Вершилово. С тех пор, где только стрелец не побывал. По медалям можно науку Географию изучать. Есть за поход на Урал камень, есть за Северный поход, когда учились они крепости без пушек захватывать. Есть за победу над Речью Посполитой, когда вернули они Руси Смоленск и прочие русские города. Потом был поход в Финляндию и Швецию. Стоп, ещё ведь и медаль за «Каспийский поход». Плавал Иван к заливу Кара-Богаз-Гол со спецназом Афанасия Бороды за солью горькой. Эти пять медалей висят в верхнем ряду. В нижнем есть две пока. «Вершиловский стрелок» и «За боевую доблесть» - участвовал он в штурме кораблей в Стекольне. За этот же поход обещал Пётр Дмитриевич дворянином Озерова сделать и особой, вновь введённой медалью наградить. Медаль, в отличие от остальных, не из серебра отчеканена, а из золота, и называется «Первопроходец». Будут ею награждать таких вот людей, что пути новые разведывать будут. Уже ведь много людей-то отправил князь, и на реку Яик, и вот Семёна в ту же Мангазею, но через Архангельск, а ещё экспедиция готовится на следующий год, что от Миасса по Иртышу должна до самого Китая вверх подняться.
Много планов у Петра Дмитриевича. В Мангазею же Ивана и Семёна не просто помучиться Пожарский отправил. Нужно ему, чтобы поговорили они с казаками, что ходят уже и на реку Енисей и дальше в Сибирь. Карты нужны князю и описание дорог, про местные народы всё узнать.
В первый же день повезло Ивану, встретил он казака Пантелея Демидовича Сафонова по прозвищу Пянда, что открыл новую дорогу дальше в Сибирь к неизвестной ещё ни кому реке Лене. Леной, как Пантелей рассказал, он её прозвал, местные же эвенки её Елюенэ кличут, что переводится как – «Большая река». Вот почти седмицу и носится Иван с Пяндой этим, всё у того выспрашивая и про дорогу и про народцы, что ему по пути попадались, самое главное, как общался-то он с ними, на каком языке. Сначала Сафонов не особенно откровенным был, боялся, что Иван ринется за пушниной по его следам. Как дети право эти казаки. Кто же по своей воле Вершилово на тайгу променяет.
Событие шестьдесят шестое
Ну, вот и довоевались! Или доигрались? Сути это не меняет. Так и хочется себе самому оплеуху залепить. Пётр Пожарский расхаживал по раскисшему двору небольшой панской усадьбы под мелким моросным дождём и соображал, что же делать. Плохие новости стали приходить одна за другой едва они получили выкуп с Кракова.