— Вацлав, хочу тебе дать совет. Считай всегда только свои деньги. Не считай чужие. Я примерно представляю, сколько это будет стоить, и хочу тебя заверить, что эти деньги у меня есть.
Получив эту головомойку, Крчмар другими глазами посмотрел на этого отрока. Чувствовалось, что ведь и в самом деле есть у него такие деньжищи.
— Так, со строительством пока покончили. Теперь давай поговорим о тебе. Скажи, ты знаешь латынь? — резко сменил тему Пожарский.
— Да, немного подзабыл за время жизни здесь, но думаю, что смогу многое вспомнить, — покивал головой чех.
— В Австрию переехал из Праги астроном Иоганн Кеплер. Сможешь ли ты послать ему письмо так, чтобы его там нашли и передали это письмо лично в руки? Я не помню, как называется этот город в Австрии, но он числится придворным астрономом, хотя это и не Вена.
— Это непростая задача, — покрутил головой Вацлав. — Это нужно посылать курьера, придётся ехать через Речь Посполитую и Московию, а сейчас ведь идёт война.
— Война с ляхами кончится к концу зимы. А вот другая война началась сейчас в Богемии, да и во всей Европе. Ваши земляки опять выкинули из окон австрийских чиновников, и теперь протестанты воюют с католиками. Из-за этого скоро вся Европа запылает.
Вацлав слушал этого пацана и не верил своим ушам. В Праге опять устроили дефенестрацию, как двести лет назад. И опять всё из-за религии. Тогда был Ян Гус. Кто сейчас?
— Вы точно знаете, Пётр Дмитриевич, про Прагу? Давно идёт эта война? — Крчмар с ужасом представлял, что сейчас происходит в его любимой Праге.
— С конца мая, точно не помню. Так как ты посоветуешь передать письмо Кеплеру.
Вацлав задумался.
— Нужно послать гонца, и лучше, чтобы этим гонцом был не русский.
Событие двадцать девятое
Василий Полуяров был очень неудачливым человеком. Отец оставил ему небольшую лавку на торгу. Торговал батя в основном семенным зерном и худо-бедно сводил концы с концами, но в пожаре 1617 года сгорел вместе с матерью и младшей сестрёнкой Василия в своём дому в Нижнем Посаде. Василий в то время был в Астрахани, хотел тамошней пшеницы на семена купить. Пшеницу он купил и даже осенью продал боярскому сыну Трифону Игнатьеву зерно в его вотчину. А пшеничка-то и не уродилась, даже сам-два не дала. Игнатьев со своими крестьянами пришёл к Полуярову разбираться и забрал у него в возмещение ущерба всё зерно, даже то, что Василий себе на прокорм оставил.
Вот и получается, что перед самой зимой остался Полуяров без денег и хлеба, да и без дому. Пока тепло было, можно и в лавке ночевать, а сейчас вот-вот снег ляжет. Хоть в петлю лезь. Спас Василия от этих мыслей, а может, и от петли Замятий Симанов, подьячий Балахнинского уезда, который останавливался у Полуяровых, когда бывал по делам в Нижнем Новгороде. Замятий предложил Василию поработать управляющим у того самого Петра Пожарского, который взбаламутил весь город. Василию терять было совершенно нечего, и он с радостью пошёл на встречу с княжичем.
— Василий, — начал боярич, когда они зашли в его пустующую лавку, — я сейчас буду тебе задавать вопросы, а ты просто отвечай, что думаешь, хорошо?
— Как скажешь, княжич… — Вопрос настораживал.
— Если у отца светлые волосы и у матери светлые волосы, то какие волосы будут у ребёнка?
Что за дурость этот пацан спрашивает?
— Понятно, светлые.
— Ответ неверный. Если у одного из дедушек или бабушек были, скажем, рыжие волосы, то ребёнок может родиться с рыжими волосами.
Уходить надо, решил Василий. Хотя куда из своей лавки уйдёшь?
— Если вот моего коня спарить с обычной кобылой, какой жеребёнок будет?
— Побольше будет, чем обычный жеребец, но таким великаном не получится, — неуверенно ответил Полуяров.
— Ответ правильный. Но не до конца, я ведь про волосы не зря тебя спрашивал.
— Ты хочешь сказать, Пётр Дмитриевич, что я должен был у тебя спросить, какие были родители у обоих лошадей, — понял Василий.
— Точно! Есть в Европе наука генетика, вот эти вопросы она и изучает, — соврал бывший генерал, не моргнув глазом. Поди проверь в этом медвежьем углу, есть уже генетика или нет. Мендель-то ещё через сто пятьдесят лет родится.
— И зачем мне это знать? — задал правильный вопрос бывший купец.
— А затем, Василий, что будем мы эту продажную девку империализма внедрять в наши палестины, — поднял палец вверх чудной отрок.
Полуяров не понял ни слова из последнего возгласа княжича.
— По святым местам, что ль, поедем? — помолчав немного, смотря прямо в глаза улыбающегося княжича, наконец, спросил купец.
— По каким святым местам? — теперь неподдельно изумился отрок.
— Ну, в Палестину, ко гробу Господню, — перекрестился Василий.
Пожарский тоже перекрестился, убрал с губ улыбку и уже серьёзно начал:
— Смотри, Василий, я купил и пригнал с собой двадцать два дестриэ, все, сам понимаешь, жеребцы. Ещё с собой мы пригнали одного арабского скакуна и одну кобылку непонятных кровей, но тоже без арабских скакунов в родне не обошлось. И есть сейчас розданные по дворам около сотни лошадей самых разных пород и расцветок. Нужно будет начать их случать и обязательно записывать, кого с кем, чтобы потом случайно с братьями или сёстрами не скрестить. И отбирать в следующем племенном стаде самых мощных и выносливых, что от дестриэ, и самых резвых, что от арабов. Ясна мысль?
— А с кем случать отобранных? Снова с дестриэ, но не с отцами? — понял купец.
— Всё, Василий, я тебя нанимаю, — просиял княжич. — Сначала положу пять рублёв в месяц. Если всё у тебя будет получаться, то дальше посмотрим.
Это были огромные деньги для разорившегося купчика. Стрельцы, рискуя жизнями, за год столько получают, да и то всегда не вовремя.
— Благодарствую, княже! Только что, мне одними конями заниматься?
— Нет, конечно, — обрадовал его Пожарский.
— Чем же ещё?
— Надо то же самое сделать с коровами и быками. Купить по всей губернии самых здоровых быков и самых молочных коров и также начать их скрещивать. Коров раздать крестьянам отцовым, но проверять, чтобы содержали в чистоте и кормили досыта. Если увидишь, что корова в запустении, навоз там неделями не убирают, вымя тёплой водой не промывают, сразу морду бей и мужику, и жене его. Если второй раз попадутся, веди ко мне, будем уши отрезать, — пошутил княжич, но Василий принял это за чистую монету. — Ещё нужно будет то же самое проделать с козами, овцами и свиньями, — продолжал меж тем боярич.
— Княже, ведь не справиться мне, — поскучнел Василий.
— Тебе ведь не надо ходить и каждого козла на козочку затаскивать, — покачал головой Пожарский. — Тебе надо закупить хороших производителей и составить список, кого с кем случать, а потом аж через полтора года проверить результат, что там за жеребёнок народился. Понятно? Крестьяне сами пусть случкой занимаются, у них опыта побольше.
— Буду стараться, — снова воспрянул духом Полуяров.
— Это не всё, Василий. Это только животные. А ведь есть ещё озимые и яровые.
— Их-то как случать? — хохотнул купец.
— Как их случать, потом объясню, через пару лет. А пока слушай внимательно.
— Слушаю, княже.
— Растения, которые живут в одной местности, привыкают к погоде этой местности. Потому-то твоя затея с астраханской пшеничкой и не удалась. Но идея хорошая, и мы займёмся ею через пару лет. А сейчас, чтобы увеличить урожайность, нужно сделать следующее. Озимые уже посеяны, тут мы опоздали. Нужно закупить на рынке яровую рожь, пшеницу и ячмень в больших количествах, но так, чтобы паника не началась.
— Сделаем, — понятливо мотнул бородой купец.
— Потом нужно раздать эти будущие семена монашкам, что я привёз с собой из сгоревшего монастыря, и пусть они всю зиму это зерно перебирают. Выбрасывают мелкое и повреждённое, семена сорняков всяких, типа овсюга и другой травы. Потом, когда переберут на раз, нужно, чтобы перебрали ещё раз и выбрали самые большие зёрна. Про дестриэ помнишь? Вот тут то же самое, — заметив непонимание в глазах купца, пояснил Пётр.
— Это и есть генетика? — вспомнил слово Василий.
— Нет, брат. Это только селекция. Тоже наука европейская, только послабже генетики. А ты, кстати, знаешь, как пшеница опыляется?
— Чего?
— Зачем пчёлы с цветка на цветок летают?
— Знамо дело, мёд собирают, — фыркнул Полуяров.
— Точно. Но при этом они ещё и пыльцу жёлтенькую с одного цветка на другой переносят, и если на цветок, скажем, яблони, пчела или шмель не сядут, то цветок этот отвалится и яблока не даст.
— Не может тово быть, пчелы на пшеницу не садятся.
— И опять правильно. Пшеницу, рожь и ячмень опыляет ветер. Ветер дует, колосья качаются, и пыльца перелетает с одного колоска на другой. И если, когда пшеница цветёт, ветра не будет, то урожай будет меньше, колосья будут стоять пустые, — разошёлся княжич.
— И что же делать?
— Двое человек берут верёвку, становятся по бокам гряды и бегут с этой верёвкой натянутой, чтобы колосья шевелились, и так несколько раз, несколько дней.
— Не знаю, правда ли, но хитро придумано. А как думаешь, княже, какой урожай будет с тех перебранных зёрен?
— А какой обычно?
— Сам-пять. Сам-семь — хороший урожай, не каждое лето бывает.
— Значит, с перебранными будет сам-пятнадцать, — умножил на два в уме Пётр.
— Плохо это, — огорчился купец.
— Как так? — не понял княжич.
— Если у всех такие урожаи будут, цена на хлеб сильно упадёт. Крестьяне намучаются больше, а результат — тот же.
— Приплыли. Подожди. Но это только у наших крестьян урожайность повысится, а остальные как сажали овсюг, так его сажать и будут. И зерно они не переберут, выбирая самые большие, — развёл руками боярич.
— Думаешь, соседи не прознают?
— А ты им и не говори. И крестьянам, что за семенное зерно, не говори: княжич, мол, прислал и велел сажать, и всё. И чтобы ни одно зёрнышко не вздумали на еду потратить, — погрозил Пётр пальцем.