Афанасий Иванович Афанасьев продирался из липкого сна с большим трудом. Снилось ему, что он будто бы сын Дмитрия Пожарского и бьёт он челобитную царю, а царь отправляет его в ссылку, в вотчину батюшки, в деревню под Нижний Новгород. Сон был яркий и очень длинный, всё никак не заканчивался. Потребовалось немалое время, чтобы вынырнуть из него. Только это выныривание ничего хорошего не принесло. Он лежал в странной просторной палатке, примерно как армейская на одно отделение, но совершенно неправильной формы, почти круг, вернее, скорее овал. И цвет был далеко не хаки. Дурацкий красно-оранжевый с намалёванным кое-как гербом Москвы. Какая-то туристическая палатка.
Хуже всего было то, что рядом сидел и откровенно дрых дневальный, только одет был нерадивый солдат в серый матерчатый плащ непривычного покроя, да ещё и с круглыми медными пуговицами просто ужасающих размеров — такие медные шарики для пинг-понга.
Во рту была сушь, и генерал потянулся к полному керамическому стаканчику с коричневатой жидкостью, стоящему в изголовье на небольшом бочонке. Это был не чай — отвар из трав, горьковато-кислый и совсем без сахара. Опуская стаканчик назад, Афанасий Иванович сфокусировал зрение на руке и вспотел аж. Рука была детской, может юношеской, тонкой, белой, без даже следов загара. Мозг попытался отключиться, но генерал ему это не позволил. Опять сон про молодого Пожарского?
И вот тут на него нахлынули воспоминания Петра. Яркие, красочные, словно фильм просматриваешь. Длилось это минут пять. Когда демонстрация фильма закончилась, Афанасий Иванович вытянулся на ложе из сосновых веток, закрыл глаза и задумался.
В последнее время он прослушал несколько десятков аудиокниг про попаданцев в прошлое России. Старый офицер переживал за страну: то, во что её превратили демократы, Россией не было, «рашка-федерашка» — это самое подходящее для неё название. То, что столетиями, ценой миллионов жизней приобреталось, было отдано на поругание америкосам одним пьяницей. Каждый раз, вспоминая Борьку-алкоголика, хотелось выкопать его из могилы, зарядить в пушку и, как Лжедмитрием, выстрелить как можно дальше, желательно, чтобы до США долетел. Поэтому книги, где попаданцы делали страну сильной и громили Англию, Германию, Японию, да и Штаты, ложились на подготовленную почву.
Получается, что и он попал в прошлое. Дмитрий Михайлович Пожарский, князь, неоднократно выручавший страну во времена Смуты, его отец, а он сам — Пётр Дмитриевич Пожарский. Сейчас ему без двух месяцев тринадцать лет. И едет он в вотчину отца в Пурецкую волость Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Размеры новой вотчины были 3500 четей, что соответствовало приблизительно 1900 гектарам, и располагалась она на западном, правом берегу Волги, немного севернее самого Нижнего Новгорода. Было в новых владениях князя Пожарского около двадцати поселений, от приличного села Вершилово до починки из двух дворов. На этом географические и экономические познания Петра о новых владениях князя заканчивались.
Сейчас они с двадцатью стрельцами, отправленными царём для сопровождения его в отцову вотчину, из-за его болезни заночевали в двадцати верстах от Владимира. Афанасьев помнил, что верста чуть больше километра, метров на шестьдесят. Получалось, что от Владимира до Нижнего Новгорода ещё километров двести сорок — двести пятьдесят. При нынешних скоростях больше недели (седмицы) пути. Болезнь была странная, из воспоминаний Петра генерал выудил, что ехал он себе здоровёхонький, и вдруг ему стало плохо, всё закружилось, и он потерял сознание. Из своих воспоминаний Афанасий Иванович сделал вывод, что охотник его (сволочь эдакая) пристрелил-таки. Получается, княжонка отравили, а его неприкаянная душа вселилась в освободившееся тело юноши.
Ну что ж, расклад не самый плохой: молодое тело, княжеский титул, кое-какие знания по истории, в основном по битвам, заученным в Академии Генерального штаба. Что ещё из плюсов? Он может попробовать сварить стекло: когда работал заместителем генерального директора завода в Гусь-Хрустальном, пришлось выучить процесс производства стекла, хрусталя и изделий из них наизусть. Завод был очень старый, и мелкие аварии, на разбор которых он обязан был являться, случались очень часто. Поневоле освоишь всю технологию от подготовки шихты и устройства печей до гранения. Скорее всего, фарфор, фаянс и даже костяной фарфор он тоже сможет изготовить, главное — найти материалы. Год работы в Германии на фарфоровой фабрике помнился во всех деталях.
Сможет он и цемент сделать, ну и кирпич, скорее всего. Бумага? Тут сложнее, только то, что почерпнул у попаданцев. Придётся поэкспериментировать. Ткацкое оборудование? Все попаданцы в книгах начинали именно с него. Чесалку и ножную прялку изобрести он сумеет, а вот приличный ткацкий станок, да ещё с самолётным челноком… Ну, тоже придётся повозиться, теория-то ясна, а вот с мастерами и инструментами сложнее.
Оружие? Как устроен револьвер, пистолет и автомат с пулемётом Афанасий Иванович знал, но сделать их без приличного перечня очень точных станков и передовой металлургии невозможно. Станкостроение было явно не его коньком. Металлургия? Ну, кое-что из истории металлургии он помнил, те же попаданцы часто к ней обращались.
Химия. Тут совсем плохо. Школьные знания да рассуждения тех же заброшенных в средние века предшественников. Глаубер ещё молод, придётся изобретать азотную кислоту самому. Лет через десять нужно будет его найти и заманить в Россию (или Московию).
А кто ещё из великих учёных сейчас живёт? Кеплер через два года выиграет процесс у инквизиции и вырвет из её рук мать, обвинённую в колдовстве. Вот в двадцатом его и надо пригласить к себе. Галилей, он сейчас как раз сцепился с Ватиканом и иезуитами. Пока он в обиде на всю Европу, его тоже можно затащить сюда.
Торричелли ещё пацан, пусть учится. Когда повзрослеет, нужно будет осуществить его мечту и соединить их с Галилеем в тандем. Его учителя, Кастелли кажется, тоже надо будет забрать. Паскаль ещё не родился. А вот Декарту сейчас около двадцати лет, его нужно будет вывозить из Европы с её Тридцатилетней войной обязательно, пусть творит во славу России. Пожалуй, больше никто и не вспоминается.
Что ещё? Сельское хозяйство. Из воспоминаний Петра Пожарского всплыло, что тот решил в папенькиной вотчине разводить польских великанских лошадей дестриэ. Это осуществим обязательно. Нужно будет завезти из Европы картофель, перец, баклажаны, подсолнечник и кукурузу. Где-то лет через пятнадцать в Голландии начнётся тюльпаномания, нужно к ней успеть и погреть на ней руки; значит, придётся раскошелиться сейчас и закупить пёстролепестные и тёмно-красные тюльпаны.
Китайский чай сейчас идёт в Европу в том числе и через Россию. Нужно будет известную авантюру с копорским чаем попробовать провернуть сейчас. Хорошо бы ещё из Скотландии и Испании завезти овец. Шерстяная ткань на механических станках — основа всей экономики попаданцев. Ещё нужно будет повспоминать про одуванчики, Сталин из них резину делал в годы первых пятилеток.
На этом месте Афанасия Ивановича прервали.
Событие седьмое
— Княжич, жив! Здоров ли? — проснулся и увидел его открытые глаза стрелец, дежуривший у изголовья.
— Поздорову, — попробовал своё знание языка и голос заодно Афанасий Иванович.
Язык серьёзно отличался от современного русского, какая-то новгородско-украинская смесь, но вместе с памятью княжича Петра к генералу пришло и знание этого языка, как устного, так и письменного.
— Испей вот взвару целебного. — Сын травницы Прасковьи Фома Лукин зачерпнул из глиняной миски уже испробованного болезным напитка глиняным же стаканчиком и протянул Петру.
Афанасий Иванович выпил весь предложенный лечебный напиток и поднялся с лежанки из веток.
— Полежал бы, чай, болезный, — сделал попытку придержать княжича стрелец.
— На том свете належимся, — отстранился Пётр и сел на лежанке.
В теле чувствовалась ещё слабость, даже голова слегка закружилась, но генерал стиснул зубы и поднялся. Рубаха была мокрой от пота, он её стянул через голову и вышел из шатра в одних портках. Утро было по-осеннему прохладно, на траве поблёскивали в лучах поднимающегося над лесом солнца росинки. Заливались нестройным хором птицы, попахивало костром, двое стрельцов готовили в большом горшке кашу с мясом. Благодать.
Ну, про благодать, наверное, Пётр Дмитриевич подумал, а вот Афанасий Иванович подумал, что надо бы проверить, на что способно его новое тело. Вспоминая молодость, бывший учитель первых десантников Советского Союза проделал несколько катов и в кульбите упал на траву отжаться. Растяжка у княжича была так себе. Натренированность мышц на длительное упражнение — ещё хуже; барчук, одно слово. Отжавшись пять раз на левой руке, пять раз — на правой, а потом — два десятка на обеих, Пётр рухнул в мокрую траву. Стыд и позор.
— Пётр Дмитриевич, да в тебя во время хвори, никак, бес вселился? — Вокруг поднявшегося княжича стояли все стрельцы и подозрительно перешёптывались, общую мысль высказал десятник Афанасий Борода.
— С чего ты решил? — Пётр (будем теперь называть его так) постарался как можно более грозно глянуть на стрельцов: нельзя терять лицо, он — князь, а кто такой стрелец перед князем?
— Так руками, ногами машешь, ну чисто юродивый… — Борода стушевался под взглядом, зато вылез вперёд здоровенный детина с двумя выбитыми передними зубами (наверное, кулачный боец), кажется, Фома Исаев.
— Это казацкие ухватки, — вспомнив истории про попаданцев, уверенно ответил ему Пётр и добавил: — Ты, я смотрю, боец кулачный, может, сойдёшься со мной один на один, я тебе ухватки и покажу.
Генерал решил, что самое время заводить друзей среди стрельцов: уважают не только родовитого, но и сильного.
— Что ты, княжич, ты хворый — я здоровый, ты вьюнош — я муж опытный. Ты, может, чего у казаков и нахватался, а я с десяток лет лучший поединщик в полку… — Детина снисходительно улыбнулся.