— Письма, что при них были, на латинском языке. Я позволил себе без совета с тобой, великий государь, позвать монаха католического, отца Михала, и дал ему перевести эти письма. Так монах, прочитав, завопил, что ересь это и что у них в Австрии за такие письма на кострах инквизиция сжигает, — медленно, чеканя каждое слово, произнёс дьяк.
— Письма от Петруши? — переспросил царь.
— Точно так, великий государь.
— Монаха в железа — и в пытошную. Только не пытать пока, просто показать, как дознание с другими татями ведут, — распорядился Михаил Фёдорович.
Этот плешивый сморчок хочет его Петрушу на костре сжечь. Посмотрим, как тебе самому костёр-то понравится.
— Что за немцы? Чем занимаются? — чуть остыв, поинтересовался Михаил.
— Двое докторусы, а один — астроном и математик, — доложил Борисов.
— Докторусы? Вели нашего докторуса Бильса позвать и пусть вместе приходят, — решил царь.
Просители и доктор Бильс были допущены к государю через час. Михаил переоделся и встретил иноземцев в тронном зале. Трое приезжих отличались друг от друга, как только люди вообще могут от других людей отличаться. Сразу бросался в глаза юноша очень высокого роста со светлыми, соломенного цвета волосами и такими же бровями и ресницами. Видно было, что юноша очень смущён, что оказался в такой компании, но храбрился, ероша себе волосы. Молодой человек царю понравился. Был он прост и не злобен.
Явной противоположностью ему был тоже довольно высокий старик, почти полностью седой, но с очень умными глазами и жёстким подбородком, свидетельствующим о силе характера. Этот от присутствия монарха не тушевался. Явно не в первый раз общается с сильными мира сего.
Последний был полноват и лысоват. Только хорошее сукно немецкого платья и тяжеленная серебряная цепь на шее говорили о том, что человек сей далеко не бедняк. Он и заговорил первым.
— Позвольте представиться, ваше величество. Я — доктор Антуан ван Бодль из Антверпена. Изучал медицину в Падуе и в Париже, был учеником самого Амбруаза Паре. — Сказано это было на голландском, и доктор Бильс легко перевёл.
Михаил во время перевода внимательно наблюдал за самим Валентином Бильсом. Тот тоже был голландцем. Михаилу показалось, что при упоминании французского доктора тень уважения промелькнула на лице флегматичного Бильса.
— Что же привело тебя, докторус, в наши снега? Придворный доктор у меня есть, и не один. Я ими доволен, дело своё они знают… — Михаил это сказал специально для того, чтобы успокоить явно нервничающего Бильса.
— Я не стремлюсь занять место при вашем дворе, ваше величество. Напротив! Я приехал учить медицине в Вершилове. Я понимаю, что это очень смело с моей стороны, но я бы мог преподавать латынь, голландский, французский и немецкие языки в школе у маркиза Пожарского, — расшаркался ножкой толстенький доктор.
— Что за маркиз такой? — переспросил Михаил у придворного доктора.
— Так в Европе, особенно во Франции, называют сыновей герцога или князя. Пока жив отец, сын не может быть герцогом. По-русски это будет княжич, — пояснил после переговоров с земляком Бильс.
— Маркиз, говоришь, — задумался вдруг Михаил Фёдорович. — Дьяк, подготовь грамотку о даровании нами княжичу Пожарскому титула «маркиз», я с батюшкой переговорю и подпишу потом.
— Откуда узнал ты, доктор, про Вершилово? — переключился снова на ван Бодля царь.
— Маркиз Пожарский прислал письмо с приглашением знаменитому художнику Рубенсу приехать в Вершилово учить крестьянских детей рисованию, — чуть смутившись, сказал голландец.
Михаил заметил, что когда Бильс переводил, у него глаза на лоб полезли.
— И что же, Рубенс сей принял предложение маркиза? — Царю ситуация нравилась всё больше и больше. Ай да Петруша! Каких зубров к себе в деревеньку заманил. Как у него получается-то всегда лучших к себе заполучать? Вон один книгопечатник Шваб чего стоит. Стоп! — Дьяк Фёдор, принеси-ка ты мне азбуку, что в Вершилове издали. Так что Рубенс?
— Рубенс — это очень богатый и знаменитый художник, короли и императоры заказывают у него картины. Он собирается приехать, но ему нужно везти с собой учеников и подмастерьев, семью свою и учеников, слуг. Он приедет позже, — пояснил докторус.
— Вот как, рисовал королей да императоров, а тут у нас мальчишек крестьянских в школе учить согласился? — обрадовался государь.
— Есть вещи, которые дороже денег и славы, — непонятно ответил ван Бодль.
В это время Борисов принёс азбуку, и царь протянул её голландцу.
— Скажи, докторус, хорошо ли издана книга сия или слабовато в сравнении с Европой?
Ван Бодль бережно взял книгу, полистал, посмотрел бумагу на свет и передал высокому старичку. Тот проделал то же самое. Он и ответил.
— Издать такую книгу в Европе не смогут. Такой бумаги не купишь ни за какие деньги. И переплёт у нас так делать не умеют. У вас, ваше величество, работает лучший книгопечатник в мире и лучший же производитель бумаги. Если издавать у вас книги на латыни, то их можно будет продавать в Европе за огромные деньги.
Знай наших! Молодец Шваб, да и Петруша молодец. Не зря Шваба в дворяне произвели.
— Позвольте и мне представиться? — продолжил старик, возвращая книгу царю.
— Дозволяю.
Я Симон Стивен из Гааги, занимаюсь математикой и астрономией, проектирую различные механизмы, также занимаюсь фортификацией, у меня издано тринадцать книг по различным наукам.
— Фортификация. Крепости, что ль, строишь? — уточнил Михаил.
— Могу и крепость построить, но я их рассчитываю и проектирую так, чтобы артиллерия наносила минимальный ущерб при осаде.
— И что же, ты собрался в Вершилове строить такую крепость, которую с пушками не взять?
«Ай да Петруша! Этого-то зубра как умудрился заинтересовать?» — подумал Михаил.
— Я готов преподавать в вершиловской школе математику и геометрию. Если же вашему величеству понадобится спроектировать такую крепость, то я готов поработать с архитекторами и строителями. — И этот ножкой шаркнул.
— Хорошо. Кто же ваш третий друг? — переключил внимание на юношу государь.
— Это Генрих Тамм, он помощник докторуса Ганса Тубе из Риги. Он тоже хочет преподавать медицину в Вершилове, — представил своего юного коллегу ван Бодль.
Царь вопросительно посмотрел на Бильса.
— Герр Тубе — самый известный врач в Риге, — прокомментировал тот.
— А скажите, господа учёные, если маркиз пригласит к себе в Вершилово хороших оружейников из Голландии или другой какой страны, поедут ли они? — Михаил вспомнил, на какой думе его прервали.
— У нас в Антверпене есть замечательный мастер по выделке пистолей. Я могу ему написать. И если к моему письму приложить письмо маркиза Пожарского, то, возможно, господин ван Рейн и согласится, — подумав, ответил толстенький докторус.
— Хорошо. Дьяк Фёдор, подготовь этим иноземцам грамотку на проезд в Вершилово. Да два десятка стрельцов с ними пошли. Стрельцов выбери помоложе, чтобы жён да детишек ещё не было. Пусть они в Вершилово и останутся до весны. Если весной снова разведка пойдёт к Урал-камню, то чтобы с ней отправлялись, а то князь Пушкин Григорий Григорьевич пишет, что торгуты какие-то объявились под Уфой, Петруша еле отбился.
Событие восемьдесят пятое
Уменьшившийся на два кораблика флот пришвартовывался к причалам Казани. Сначала оставили в устье реки Белой кораблик с башкирами. Башкирский мурза Бадик Байкубет выполнил своё обещание: у аула Моссада Петра Дмитриевича ждали 20 приблизительно 200-литровых бочек с нефтью. Одну вскрыли, проверили. Нефть была отстоянной, ни воды, ни грязи. Пётр вернул мурзе лодку с десятью башкирами и договорился, что весной заберёт уже сорок бочек сырой нефти по цене рубль за бочку.
— Смотри, Бадик, людей я тебе вернул, царю и воеводам казанским про твои разбои ничего не скажу. А ты посчитай, что тебе выгодно: купцов грабить или земляное масло добывать. Бочку набрал — рубль. Пятьдесят бочек набрал — пятьдесят рублей. Вот весной мои корабли придут, сорок бочек у тебя заберут, а осенью — ещё сорок. Восемьдесят рублей в год будешь получать, а потом ещё больше будем брать. Скоро самый богатый башкир будешь. Все будут говорить тебе: «О, великий мурза»! — обнадёжил бывшего разбойника княжич.
Расстались почти довольные друг другом, тем более что хитрый башкир выпросил пять рублей на пустые бочки. Как оказалось, здесь это приличный дефицит.
А перед Казанью, в том месте, где весной татары напали на Пожарского, отстал от каравана и князь Разгильдеев. Пётр заплатил ему пятьдесят рублей за помощь в добыче камней и разрешил при разговоре с казанскими воеводами брать все заслуги по уничтожению торгутов на себя. Всё-таки Баюш был князь, а он Пётр — только княжич. Получается, что старшим в их отряде был фактически князь Баюш Разгильдеев.
Забегая вперёд, можно сказать, что хитрый татарский князь сполна воспользовался предоставленной возможностью. Он на всю страну раструбил о своей великой победе и был пожалован царём освобождением от налогов и податей пожизненно.
Воеводы боярин князь Владимир Тимофеевич Долгоруков и его товарищ князь Семён Никитич Гагарин на этот раз сами почтили княжича визитом. До Казани тоже дошла молва о великом побоище на реке Белой и о горе трупов до небес. Событие, как всегда, обросло кучей домыслов и преувеличений, в результате которых гора трупов выросла до полуверсты, а время на укладывание всех побитых в гору — до седмицы. Так что посмотреть на великих победителей монголов высыпала на пристань вся Казань. Ну и, понятно, с воеводами на конях во главе.
Петра Дмитриевича с сотником Малининым пригласили на обед в хоромы к князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому. Там княжича познакомили со всем семейством соратника патриарха Филарета по его прошлым скитаниям.
Князю было пятьдесят лет, и это был настоящий русский богатырь с косой саженью в плечах и запястьями в два обхвата. Жена князя Марфа Васильевна, в девичестве княжна Барбашина, была, наверное, чуть моложе князя, но частые роды и сидение в тереме взаперти с детских лет делали их визуально ровесниками. Были у князя четыре дочери, родившиеся с интервалом в два года. Самой старшей было сейчас двадцать лет, и если память не изменяла генералу Афанасьеву, то именно старшая дочь князя, Мария, и станет первой женой царя Михаила Фёдоровича. Вроде бы её отравят. Жалко девочку. Очень даже красивая дочка получилась у князя. Пётр понял, почему царь на смотринах выбрал именно её. Русые волосы, густые, блестящие, отливают золотом, и огромные зелёные глаза. Ямочки на щёчках. И высокая, лишь чуть ниже Петра, а ведь в нём метр семьдесят пять-то точно будет.