Я посмотрела на Альгидраса. Он выглядел напряженным и, как мне показалось, немного испуганным. Расцепив застежку плаща, я стянула его с плеч и протянула Альгидрасу. Тот молча его принял.
— Спокойной ночи, — ответила я и пошла к сыну.
Димка сопел, свернувшись калачиком на циновке. Его голая пятка белела в темноте. Прикрыв за собой дверь, я подошла к циновке и поправила на сыне одеяло. Что произошло на террасе? Почему мне вдруг пришло в голову, что Алвар с Альгидрасом нереальны, и, главное, почему это совершенно не волнует меня сейчас? Как я ни пыталась отыскать в себе следы испуга, недоверия, безысходности, их не было. Я чувствовала лишь умиротворение.
Обессиленно опустившись на циновку рядом с сыном, я обхватила колени руками. Что происходит? И что с этим теперь делать?
Глава 16
Новый виток истории вряд ли тебя обрадует:
То, на что так надеялась, нынче рассыпалось в прах.
Можно лишь верить в лучшее. Только вперед не загадывай,
Жизнь как погода изменчива, коль судьбы в чужих руках.
Сможешь свое грядущее изменить по праву сильнейшего?
Сможешь дойти до цели, невзирая на чью-то боль,
Или, дрогнув, отступишься, сдашься на милость мудрейшего?
Решать лишь тебе: смиряешься или вступаешь в бой.
Ночью мне не спалось. Я сидела на циновке рядом с Димкой и прокручивала в голове случившееся. От мысли о том, что я не могу доверять еще и Алвару, в груди все застывало. Как тогда вообще жить? Я пыталась строить планы, но понимала, что это все бессмысленно. Что я смогу здесь одна без поддержки? Пожалуй, сейчас я могла прочувствовать хотя бы часть того ужаса, который обуревал мою настоящую мать.
Предания не лгут. Так они без конца повторяли? Как бы я ни пыталась проникнуться верой Альгидраса в то, что будущее можно изменить, реальность была такова, что все попытки разрушить планы основателей свелись к тому, что место одного ребенка занял другой. Мысль о том, что предотвратить гибель мира могла бы я сама, повергала меня в отчаяние. Что я могла? Особенно учитывая тот факт, что я так до конца и не поверила в их бредовые рассказы про наличие у нас с Димкой какой-то там силы. О том, как меня вновь накрыло то ли видением, то ли озарением, в котором мне не хватило лишь мига до того, чтобы найти выход, я предпочитала не вспоминать. Что хуже: быть слабой и неспособной что-либо изменить или обладать огромной, разрушительной силой, природы которой не понимаешь?
За прикрытым окном трещали сверчки и то и дело кричала какая-то птица, а еще звучала приглушенная кварская речь. Альгидрас с Алваром, вопреки уверениям последнего, что он валится с ног от усталости, так и не ушли спать. Приоткрыв ставни, я увидела, что они устроились плечом к плечу на полу террасы и закутались в плащ Алвара. Почему они не ушли в отведенные им покои? Боялись, что я попытаюсь сбежать, или же охраняли нас с Димкой? Я не знала ответа на этот вопрос. На самом деле я ничего не знала. Мне вдруг остро, до боли в сердце показалось, что ни я, ни Димка не принадлежим миру, в котором незнакомый мне Алвар с проседью и печатью усталости на лице запрокинул голову и неожиданно рассмеялся, а Альгидрас посмотрел на него с такой улыбкой, будто в эту самую минуту в его мире наконец наступило равновесие, потому что близкие ему люди — рядом. Я отпрянула от окна, поняв, что перехватила часть эмоций Альгидраса. Мысленно потянувшись к Алвару, я попыталась почувствовать его эмоции, но их не было. Если бы я не знала, что они оба находятся на террасе, могла бы подумать, что Альгидрас был там один. Сам факт того, что я могу чувствовать людей, не видя их, меня, конечно, беспокоил, но в данную минуту гораздо меньше, чем то, что Алвар закрылся наглухо. Поежившись, я отошла от окна и улеглась рядом с Димкой.
Сон по-прежнему не шел, а думать о будущем не хотелось, поэтому я просто лежала, прислушиваясь к голосам снаружи, и пыталась вычленить знакомые слова. Ничего не получалось, потому что мужчины говорили тихо. Наконец они замолчали, и в наступившей тишине стал отчетливо проявляться мир: стрекот сверчков, редкие крики птиц и где-то на самой грани слышимости — океан, безбрежный и безжалостный. Раньше я думала, что шум прибоя должен успокаивать, но сейчас этот звук вызывал во мне тревогу.
Не выдержав, я пробралась к окну, чтобы плотнее закрыть ставни. К моему удивлению, Алвар и Альгидрас все еще были здесь. Алвар спал, устроив голову на плече Альгидраса, а Альгидрас сидел, глядя прямо перед собой. Находясь на страже сна Алвара, он выглядел старше. И еще был явно обеспокоен. Настолько, что это беспокойство пробивалось сквозь привычные уже щиты. Почувствовав мое присутствие, он посмотрел на окно, хотя ставни были прикрыты.
— Все будет хорошо, — одними губами произнес Альгидрас, и это заявление совсем не вязалось с тревогой, которую он испытывал в этот момент.
Плотнее прикрыв ставни, я отправилась спать.
Димка вскочил ни свет ни заря — так ему не терпелось показать остров Алвару. Я пыталась объяснить сыну, что дядя Алвар устал с дороги и, наверное, еще спит, но ребенок никак не желал понимать, как можно спать, когда уже утро. К тому же он объявил, что смертельно проголодался. Откуда у моего сына вдруг появился такой лексикон, я понятия не имела.
Наскоро умывшись, Димка выбежал из комнаты и тут же принялся с кем-то бодро изъясняться на кварском. Выйдя следом, я обнаружила, что он держит в руках внушительный клинок. Осторожно, чтобы не испугать ребенка, я подошла к нему со спины, перехватила его запястье и только потом забрала холодное оружие.
— Ну, ма-а-ам, — заныл Димка, а я повернулась к стоявшему рядом Врану и встретилась с его недоуменным взглядом.
— Он маленький, — с расстановкой произнесла я, возвращая кинжал воину, при этом надеясь, что не приняла участия в каком-нибудь обряде.
Вран приподнял бровь, но молча забрал клинок и спрятал его в ножны на поясе.
— Где Алвар? – спросила я, испытывая неловкость, потому что Вран явно не считал Димку ребенком, которому нельзя доверить оружие.
Мой сын, прекрасно это почувствовавший, кажется, на меня надулся.
— Молится, — ответил Вран, глядя на меня с опаской.
— А он… говорил что-то о нас? — медленно спросила я и для наглядности указала на себя и Димку.
Мой кварский все еще оставлял желать лучшего, но Вран меня понял:
— Велел позвать вас в…
Последнее слово я не поняла, однако Димка радостно перевел: «В кафешку». Я невольно усмехнулась, потому что, кажется, все места для приема пищи вне дома мой сын искренне считал кафешками.
Вран с любопытством повторил слово «кафешка». Без атрибутов кварского траура в виде обритой половины головы и сбритой брови, он выглядел обычным молодым мужчиной. А живой интерес, который в нем вызвало иностранное слово, и вовсе сделал его похожим на одного из моих учеников.
Кафешкой оказалась большая комната, располагавшаяся в пристройке позади дома. Входя в нее вслед за Враном, я чувствовала себя немного неловко.
В трапезной стояло несколько довольно больших столов, вокруг которых были расстелены циновки. Столы были такими же низкими, как в любом местном доме. За одним из них сидели два полусонных воина, о чем-то вяло переговариваясь. Больше в комнате никого не было. Один из савойцев посмотрел на нас с ленивым любопытством, второй же даже не поднял головы от своей тарелки.
Вран указал нам с Димкой на один из столов и направился к выходу. Я открыла было рот, чтобы спросить, что нам теперь делать, но слова в моей голове собирались в предложения гораздо медленнее, чем перемещался Вран. Когда я наконец смогла сформулировать свой вопрос, его уже и след простыл.
Димка плюхнулся на циновку и стал с интересом поглядывать в сторону мужчин. Спустя мгновение я поняла, почему: у локтя одного из них лежали ножны с кинжалом. Неожиданная тяга моего ребенка к холодному оружию начинала всерьез меня беспокоить.
В столовую вошел мальчик лет десяти с подносом в руках. Димка вскочил на ноги и замер рядом со мной. Из детей на острове он общался только с девочками в доме Граны. Единственный мальчик, с которым он сталкивался до этого, был сын Альгидраса, и Димка до сих пор не желал обсуждать их поединок, с какой бы стороны я не пыталась подступиться к этому вопросу.
Мальчик молча приблизился к нашему столу и бухнул на него принесенный поднос. Два фрукта, похожие на персики, соскочили с тарелки и покатились по столу. Димка ловко их поймал и водрузил на место.
— Спасибо, — произнесла я по-кварски.
Мальчик бросил на меня презрительный взгляд и молча удалился. Димка проследил за ним до двери и повернулся ко мне:
— Почему он не ответил?
— Не знаю, — пожала плечами я и опустилась на циновку у стола. Есть не хотелось.
Мужчины за столом не смотрели в нашу сторону, но делали это так нарочито, что было ясно: произошедшая сцена не прошла мимо их внимания.
— Это невежливо! — гнул свое Димка.
— Да, — не стала спорить я. — Но, может быть, у него просто плохое настроение.
— А Нина Ивановна говорила, что нужно держать свое плохое настроение при себе, — Димка уселся на циновку, но приступать к еде тоже не спешил.
— Не все это умеют, — вздохнула я. — Кушай.
— Вот только я вырасту… — пробормотал Димка себе под нос и, к моему удивлению, добавил что-то на кварском.
Один из воинов бросил на него взгляд и улыбнулся. Мое же сердце едва не остановилось. Как быстро мой сын влился в это мир! Как быстро мы стали говорить на разных языках.
— Что ты сейчас сказал? — стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, спросила я.
— Не скажу, — насупился Димка. — Ты ругать будешь.
— Не буду, — пообещала я.
— Будешь, — уперся Димка.
Я не знаю, чем бы закончился этот спор, если бы в трапезной не появился Алвар. Как всегда с улыбкой. Мы с Димкой встали ему навстречу.
— Что такое кафешка, краса? — первым делом спросил он, подойдя к нам и крепко меня обняв.
Я обняла его в ответ, коснувшись ладонью голого плеча, потому что на нем вновь была рубашка без рукавов. Его кожа была ощутимо горячее, чем моя. Я ожидала почувствовать его эмоции,