Я постаралась, чтобы моя улыбка выглядела беспечно. Ни к чему ему знать, что творится у меня внутри, когда я слышу смех Альмиры, раздающийся из темноты сада. А раздавался он почти каждую ночь. Однако не успела я сделать и шага, как Альгидрас произнес:
— Альмира больше не будет сюда приходить.
— Что случилось? — встревожилась я.
Если чему и успела научить меня эта история, так это тому, что резкие перемены всегда не к добру. Альгидрас пожал плечами и посмотрел мимо меня.
— Я попросил.
— Почему? — удивилась я. — Мне казалось, ты рад ее приходам.
— Но ты — нет, — произнес он и посмотрел мне в глаза.
На сад давно опустились сумерки, и, глядя сейчас на Альгидраса, я вспомнила нашу беседу однажды ночью во дворе Добронеги. Как ново все было тогда, как остро чувствовалось. И как сильно я была влюблена в него, хотя сама еще этого не осознавала. Сейчас мы были на пять с лишним лет старше и, хотелось бы думать, мудрее. Во всяком случае, у меня уже хватало сил на то, чтобы выглядеть равнодушной и рационально смотреть на вещи.
— Ты не должен отказываться от личной жизни из-за моего недовольства. В конце концов, нас не связывают никакие обязательства. Единственное, что меня волнует в этой ситуации, это реакция старейшины. В случае, если он узнает, в немилость попадем мы все. Так что если вы планируете где-то встречаться, то разумнее делать это все-таки здесь, вдали от посторонних глаз.
Альгидрас молча выслушал мои умозаключения, и между нами повисла неуютная тишина. Вдруг что-то хрустнуло, и, посмотрев вниз, я увидела, что сухая ветка, которую держал в руке Альгидрас переломалась на три части.
— Ты правда считаешь, что Альмира приходит сюда, чтобы…
Он замолчал.
— Слушай, я понятия не имею, зачем она приходит. Меня это не касается. Я просто вижу, что вы уединяетесь здесь и хорошо проводите время вместе. Во всяком случае, я часто слышу ее смех. Она остается затемно, и…
— И уходит к мужу, — закончил Альгидрас.
— Вот в чем проблема? — ревность, которую я изо всех сил старалась скрыть, вырвалась наружу нервным смешком. — Послушай, я правда сочувствую, но можно ты обсудишь это с кем-то другим? Мне не очень приятна эта тема. Я говорю именно об обсуждении. Я не против того, что ты живешь своей жизнью. Тем более, если верить Алвару, нам осталось-то тут несчастных три дня спокойствия. Нужно пользоваться по полной.
Я выдавила из себя улыбку. Зачем я все это говорила? Наверное, чтобы было не так больно, когда он уйдет. А он ведь уйдет.
Альгидрас прищурился и спросил:
— А ты веришь Алвару?
Я рассмеялась. Верю ли я Алвару? Да кому мне вообще тут верить, если не ему?
— Знаешь, да. Иначе не оставила бы с ним Димку. Он, кстати, очень хороший друг тебе, хороший брат. Он даже сейчас оправдывает тебя, хотя очень зол. В общем, я думаю, вам все же стоит нормально поговорить.
Говоря это, я, признаться, думала больше об Алваре, с которым Альгидрас обошелся слишком несправедливо. Алвар, как ни крути, променял саму возможность нормальной жизни на то, чтобы разделить с Альгидрасом призрачное будущее, которое привело их обоих на этот остров и грозит обернуться неизвестно чем.
— Я поговорю с Алваром. Если для тебя это важно. Сегодня же, — Альгидрас говорил отрывисто и смотрел на меня так, будто хотел сказать что-то совсем другое.
— Хорошо, — кивнула я. — Спокойной ночи.
Я направилась в сторону дома. Альгидрас не спешил уступать дорогу, и мне пришлось обходить его по траве у самого куста.
— Тебя не обойти, — пробормотала я и на миг коснулась его плеча, чтобы, с одной стороны, отодвинуть с пути, а с другой… мне просто этого захотелось. В конце концов нам оставалось всего три дня спокойствия.
Его кожа под пальцами ощущалась такой же, как и много лет назад: горячей и шелковистой. Я отдернула руку, попятившись, и невольно вскрикнула, когда мое голое плечо больно царапнула ветка.
Альгидрас тут же схватил меня за руки и дернул прочь от куста, потом быстро развернул спиной к себе и принялся что-то там изучать, хотя на улице уже было темно, хоть глаз коли.
— Я просто поцарапалась, — сглотнув, прошептала я. — Этот куст не ядовитый. Его ягоды толкут и заваривают от грудной жабы.
— Где?
— Где толкут? — удивилась я.
— Поцарапалась где? — спросил он и дотронулся кончиками пальцев до моей лопатки, как раз с той стороны, где плечо не было прикрыто платьем.
Мое сердце едва не выскочило из горла. Я хотела отпрянуть, но вместо этого прошептала:
— Выше и правее.
Пальцы Альгидраса исчезли. Я, вздохнув с облегчением, принялась лихорадочно придумывать, что сказать, чтобы разрядить обстановку, но мгновение спустя его губы коснулись моего обнаженного плеча, и я, кажется, вообще перестала дышать.
— Что ты творишь? — на выдохе прошептала я.
Он не ответил, продолжая оставлять на моей коже легкие поцелуи, каждый из которых горел так, будто был оставлен раскаленным клеймом.
— Хватит, — попросила я, застигнутая врасплох.
Его руки соскользнули с моих плеч, и я разочарованно вздохнула. Однако он тут же обнял меня и прижал спиной к своей груди. В третий раз за все время нашего знакомства. Кажется, он мог набраться храбрости меня обнять, только если не видел моего лица. Подумав об этом, я нервно рассмеялась.
Спиной я чувствовала, как колотится его сердце. Так же сильно и быстро, как мое.
— Ты не выйдешь за Алвара, — произнес он мне в шею. — Я не дам. Ни за него, ни за кого другого, слышишь?
— Начинается, — протянула я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал насмешливо.
Он выпустил меня из объятий и развернул к себе лицом.
— Я не шучу, — едва слышно сказал он, глядя на меня так, как, наверное, ни один герой любовного романа не сумел бы посмотреть на свою возлюбленную: как на единственную во всем мире, как на того, без кого нельзя жить.
— Правда? А мне почему-то смешно, — зачем-то сказала я, понимая, что дразню его, но три дня… Каких-то несчастных три дня, и, возможно, конец. Сколько у нас было возможностей для нормального разговора? А сколько еще будет и будет ли вообще? Пусть разозлится, пусть скажет… хоть что-нибудь.
И он сказал:
— Я никому тебя не отдам.
В лунном свете он вновь выглядел немного потусторонним.
— Почему? — шепотом спросила я.
— Потому что ты моя, — ответил он, и я, разочарованно выдохнув, попыталась отстраниться. — Потому что я люблю тебя.
— Что?
Я ведь не верила словам, я выросла с мыслью о том, что они ничего не значат. Пример моих подруг говорил ровно об этом, но почему-то сейчас мне стало жизненно важно услышать его признание еще раз.
— Я тебя люблю. Я не могу никому тебя отдать.
Он сказал это так просто, будто по-другому и быть не могло.
— Но Альмира…
— Я не буду врать. Альмира важна для меня. И Альтей тоже. Но то, что происходит, когда я вижу тебя с другими… Я не могу так. Альмира живет с мужем, и меня это не волнует. Вернее, волнует лишь в том смысле, что он мог бы ее обидеть. Но он добр к ней, прощает все ее капризы. С тобой же… Я знаю, что Алвару ты дорога, знаю, что он в жизни тебя не обидит, но, когда я вижу, как вы друг другу улыбаетесь, мне хочется, чтобы этот остров ушел под воду.
— Ты с ума сошел? А вдруг в самом деле уйдет? — прошептала я, не в силах скрыть улыбку.
— Так я об этом и говорю! Ты видела волны? А я не могу ничего сделать. Я столько времени старался прятать силу от того, кто здесь есть, но стоило приехать Алвару, и все сломалось, — его голос прозвучал беспомощно.
— Алвар ни при чем, слышишь? — положив руки ему на плечи, я легонько его встряхнула. — Он ни словом, ни делом не дал тебе повода для ревности.
— Он смотрит на тебя, — выдохнул Альгидрас.
— Ну, так, знаешь ли, сложно не смотреть на человека, который мелькает перед глазами целый день. К тому же он столько всего делает для Димки.
— Я понимаю, — он подался вперед и прижался виском к моему виску. — Я просто не справляюсь с этим. Это же любовь, да?
Его вопрос прозвучал так растерянно, что я рассмеялась.
— Наверное. Но, может, это опять Дева или кто-то еще?
— Очень смешно, — пробурчал Альгидрас. — В твоем мире Девы не было, а я чуть не умер, когда тебя увидел. Те два года врагу не пожелаешь: быть рядом и не сметь подойти. Однажды вы с Димкой забыли его шапочку в парке. Она упала со скамейки. Поднять и отдать я не мог, поэтому взял ее себе. Хотел потом подбросить в корзину Диминого велосипеда, но… не смог. Себе оставил. Она пахла тобой и им. С зайцем такая, помнишь? — его голос сорвался.
Конечно, я помнила эту шапочку. Я очень огорчилась, когда она пропала, потому что это был подарок от Ленки, и зайца она вышивала сама. От мысли о том, что он хранил эту шапочку, у меня неожиданно перехватило горло.
— А однажды Дима сильно расплакался, потому что хотел на карусели, а они еще не работали. Помнишь? В парке.
Он говорил это все в мое ухо, и его горячий шепот посылал волны мурашек по моей шее.
— Я тогда едва не подошел. Ты выглядела такой уставшей и несчастной, — он крепче прижал меня к себе. — Боги, как же я хотел подойти!
— Продавщица сувениров подарила ему тогда вертящуюся карусельку в виде цветочка, чтобы он не плакал, — вспомнила я, и вдруг меня осенило: — Это ты?.. Я пыталась ей заплатить, но она отказалась, сказала «мужчина уже оплатил». А мужчин там не было.
— Не было, — эхом откликнулся он.
По моим щекам побежали слезы. Он все время был рядом. Ходил с нами на прогулки, пытался помочь с Димкой, как мог.
— Почему ты не подошел? — спросила я и, не удержавшись, всхлипнула.
Он тут же отклонился и принялся стирать мои слезы кончиками пальцев.
— Не плачь, пожалуйста. Я… не мог. Подойди я к вам тогда, Дарим тут же перешел бы в атаку. Так и получилось в итоге, стоило нам с тобой встретиться. Но тогда Дима был слишком мал, чтобы оказаться в нашем мире. Наше возвращение должно было запустить цепочку событий, указанных в пророчествах. И оно запустило бы ее раньше на два года. Я не хотел ему такой судьбы. Я хотел, чтобы у него было детство. Настоящее. С машинками, игрушками, кафешками… Не хотел лишать его этого.