– Радимушка, – Злата ловко поднырнула под руку мужа и с силой обвила свои плечи его рукой, – мне помощь в сенях нужна. Миролюб не справится. Мы сейчас на стол соберем, поужинаем, а потом вы уже все решите.
И Радим, суровый воин, который только что чуть не проломил стену ударом кулака, крепко прижал к себе жену и, не сказав ни слова, вышел с ней в сени мимо застывшего как изваяние побратима. А я поняла, что Злата потому и передумала уходить: знала – скоро настанет момент, когда кроме нее никто не сможет разрешить ситуацию так, чтобы никому из мужчин после не пришлось жалеть о содеянном. И Радим позволил ей остаться, потому что ему нужно было, чтобы кто-то его остановил и уберег от того самого последнего приказа, после которого уже ничего нельзя будет исправить.
Дверь тихо затворилась, и я перевела дух. Альгидрас покрутил головой, словно разминая шею, потер лицо руками и, отыскав взглядом лавку у стены, опустился на нее без сил. Его руки дрожали. Я почти физически почувствовала его опустошенность. Он сцепил руки в замок и поднял взгляд на меня.
– Что значит «позорный столб»? – спросила я, хотя хотела сказать что-нибудь подбадривающее.
– На площади у западных ворот столб есть. Видела?
Я кивнула, вспомнив высокий столб, который стоял посреди площади. Я обратила на него внимание, еще когда мы в первый раз шли с Добронегой на обряд погребения. Но тогда не придала ему особого значения. Ну столб и столб.
– И что там делают?
– Двадцать ударов кнутом. Или больше, если воевода решит.
– Шутишь? – я почувствовала, как сердце застучало в горле. – Его на самом деле используют для наказаний?
Альгидрас рассеянно кивнул.
– А кто… – я сглотнула, – наказывает кто?
– Любой может. Обычно тот, кто обижен виновным.
– Но двадцать ударов – это очень много. Радим не позволит тебя… так, – прошептала я, не желая верить в происходящее.
– Радим – подневольный человек. Он не всегда делает то, что желает. Я ослушался прямого приказа воеводы. Здесь князь, а я подверг сомнению власть Радимира в Свири. – Он вздохнул и расшнуровал ворот куртки, под которым все еще виднелась повязка. – Все должны подчиняться законам, – изрек Альгидрас как аксиому.
Я почувствовала, что начинаю злиться. То ли он так натурально прикидывался идиотом, то ли был им на самом деле.
– Посмотри на себя! – взорвалась я не хуже Радима. – Ты ранен, ты… да ты вдвое меньше любого воина дружины. Ты хоть понимаешь, что с тобой будет после двадцати ударов кнутом?! Ты в себе вообще?
Альгидрас замер, вжавшись в стену, а потом помотал головой и нахмурился.
– Ты злишься сейчас, – это не было вопросом. – Ты злишься, и тебе страшно. За меня?
Я нервно усмехнулась, передернув плечами.
– Тебя смущает, что я волнуюсь за тебя? Так я вообще человеколюбива.
– Нет. Не то. Ты… это странно.
И тут меня осенило:
– Ты почувствовал мои эмоции?
Он снова нахмурился.
– Неважно.
– Еще как важно!
Я метнулась к скамье и схватила Альгидраса за руку. Его руки были горячими в отличие от моих. Он с недоумением посмотрел вниз, потом на меня и открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не дала ему такой возможности:
– Что-то изменилось! Понимаешь? И я не знаю почему. Я сегодня видела прошлое. Тебя и Всемилу. А еще ты тоже можешь меня чувствовать. Не смей отрицать! Я видела.
Последние слова я прошептала ему в ухо, склонившись так близко, что почувствовала, как мокрая прядь его волос скользнула по моему виску. Альгидрас замер изваянием и даже, кажется, перестал дышать. Я попыталась сосредоточиться на его эмоциях и… не почувствовала ничего.
– Так. Стоп! Что ты сейчас сделал?
– Ничего, – выдохнул Альгидрас.
Я, отклонившись, посмотрела в серые глаза.
– Что? Ты? Сделал? Это важно. Я пытаюсь понять, как это работает. Почему я ничего не чувствую сейчас?
Альгидрас наморщил нос и посмотрел на огонь в печи, а потом перевел взгляд на меня и отчеканил:
– Тебя удивило, что ты почти на моих коленях, а я спокоен?
Странно, но в этот раз его акцент не был настолько заметен, как в моменты, когда Альгидрас оправдывался или волновался. Он говорил тихо, но очень четко и спокойно. Я выдохнула и отстранилась. Он улыбнулся, а я едва не закипела.
– Ты можешь ответить по-человечески? Я сегодня очень ясно чувствовала твои эмоции. Сперва на базаре. Потом здесь. А началось это вообще еще вчера. А сейчас – тишина.
При упоминании базара он нахмурился и отвел взгляд, но тут же снова посмотрел в мои глаза.
– Ты не чувствуешь ничего, потому что ничего нет.
– Не верю!
– В то, что твои старания пропали втуне? Так мне уже не по возрасту лишаться ума от вида девушек, – его голос звучал насмешливо, и это сбивало с толку и злило одновременно. С чего это он так раздухарился?
– Уверен? – прищурилась я, склонившись ближе и упершись ладонями в стену по обе стороны от его лица.
– Побратимство – родство сильнее кровного, – Альгидрас не отрывал взгляда от моих глаз.
Я почти ожидала того, что он покосится на мои губы. Это казалось естественной реакцией, учитывая то, как близко были наши лица. Но он смотрел мне в глаза, и я тоже не в силах была отвести взгляда. В очередной раз я поразилась тому, какие все же серые у него глаза. Как предгрозовое небо. Как тучи, которые нависали сегодня над землей. От этого было даже страшно. Словно вот-вот грянет гром. Мое сердце колотилось в горле и в ушах одновременно. Я чувствовала, что дрожу. Нестерпимо хотелось, чтобы он уже сделал хоть что-то, потому что лично я вообще перестала понимать, как себя с ним вести. При этом я сама не знала, каких именно действий ожидала от него сейчас. Мне было страшно даже просто задумываться об этом всерьез.
Альгидрас вздохнул, не отводя взгляда, и негромко повторил:
– Побратимство – родство сильнее кровного.
Мне очень хотелось узнать, только ли в этом дело, но я молча оттолкнулась от стены, выпрямляясь. Он посмотрел на меня снизу вверх:
– Не нужно так играть. Все равно…
Что «все равно», я так не узнала, потому что гром таки грянул. Смазанные петли даже не скрипнули, но Миролюб вошел в комнату довольно громко. Мне показалось, что он нарочно стукнул каблуками сапог.
– Спорите? – коротко улыбнулся он, переводя взгляд с меня на Альгидраса и обратно.
И не было в этом взгляде ни искорки веселья.
– Где Радим? – я отступила на шаг, справедливо рассудив, что стою непозволительно близко к скамье, на которой сидел Альгидрас. Только сейчас я поняла, что стояла между его разведенных коленей, нависая над хванцем в праведном гневе.
– Подойдет скоро. Злата с Добронегой тоже.
– Понятно, – пробормотала я, пригладив волосы и выдавив улыбку.
Альгидрас неслышно поднялся и двинулся к выходу.
– Не уходи, хванец. Поговорить надо.
Альгидрас замер и поднял взгляд на Миролюба.
– Сядь, где сидел! – прозвучал отрывистый приказ.
Я вздрогнула, но на меня никто не обратил внимания. Мужчины смотрели друг на друга. Альгидрас нехотя подчинился, медленно опустившись на лавку. Миролюб развернул к себе вторую лавку и подтянул ее так, чтобы сесть напротив. Я несколько мгновений смотрела на Альгидраса, прикидывая, можно ли оставить их одних, не наломает ли упрямый хванец дров, а потом поняла, что все равно придется. Женщина здесь не имела права вмешиваться в дела мужчин. То, что Всемиле давали много вольности дома, не означало, что я могу пренебрегать правилами. Тут и так хватало тех, кто плевал на эти самые правила. Я вздохнула и тихонько направилась к двери во Всемилины покои. Но не успела я сделать и пары шагов, как Миролюб ловко перехватил меня за пояс, и уже через миг я сидела на его колене, прямо напротив Альгидраса. Я пискнула от неожиданности, но решила этим и ограничиться, потому что понятия не имела, чего добивается Миролюб. Альгидрас молча проследил за этим маневром и выжидающе посмотрел на княжеского сына.
– Смуту ты вносишь в Свирь, хванец. До того уж дошло, что дружинники Радима за его спиной у меня подмоги просят.
– От меня избавиться?
– Угадал, хванец. Не хотят они новых порядков. Смута от них. С податями хорошо вышло, не спорю. И другое все хорошо бы вышло, коль не презирал бы ты богов наших.
– Я не презираю ничьих богов, княжич. Даже кварских.
В комнате повисла напряженная тишина. Я чуть пошевелилась, впрочем, не пытаясь встать, а лишь устроилась удобнее. Но Миролюб тотчас отреагировал, сжав мою талию и притянув ближе. Я не понимала, чего он добивается, но послушно замерла.
– За такие слова можно и у позорного столба оказаться, хванец.
Я вздрогнула оттого, что позорный столб упоминался сегодня уже не в первый раз, а Альгидрас спокойно произнес:
– Я не презираю богов. Ничьих. Потому что это глупо. Это боги. И люди живут их волей. Это все равно что презирать море.
– Красиво баешь, – усмехнулся Миролюб. – Только Радиму от этого добра нет.
– Миролюб, – я попыталась пошевелиться, но Миролюб сжал мой бок и не позволил сдвинуться с места.
– Помолчи, ясно солнышко. Помолчи. Не делай хуже.
Я глубоко вздохнула и посмотрела на Альгидраса. Он перехватил мой взгляд и снова посмотрел на Миролюба.
– Чего ты хочешь, княжич?
– Справедливости, хванец!
– Меня у позорного столба?
– Сперва.
– Миролюб, – снова подала голос я, и снова он сжал мой бок так, что я поморщилась.
– Ты заслуживаешь большего, чем позорный столб. По нашим законам.
– Да вы с ума тут сошли, что ли!
Я соскочила с колен дернувшегося от моего возгласа Миролюба и повернулась к нему. Редкий момент, когда я могла посмотреть на него сверху вниз. В зеленых глазах плескалось удивление.
– Ты требуешь наказания всего лишь за то, что он ушел к Помощнице Смерти? Это справедливо, по-твоему?
– Избаловал Радим, – пробормотал Миролюб, глядя на меня все так же с удивлением. – Ох избаловал.
– Радим здесь вообще ни при чем! – взорвалась я. – И хватит меня затыкать! Почему Злате можно поперек говорить, а как я, так сразу «избаловали»?! Сам сестре позволяешь верховодить!