В силу высокой ответственности за судьбу высшего образова ния в стране И. П. Павлов не мог признать правильным возник новение в СССР в течение 1929—1930 . более 30 медицинских институтов. Он считал, что для них нет ни кадров, ни матери альной базы, и протестовал против существования вузовских кафедр, на которых не ведется научная работа. Со свойственной прямолинейностью и душевной болью писал в Академию наук: «В конце концов должна восторжествовать здравая мысль, что в высших учебных заведениях необходимы не только препода ватели, но и научные деятели с исследовательскими лаборато риями. Иначе наши высшие учебные заведения превратятся в гимназии и мы, не в пример всему культурному миру, будем лишены высших учебных заведений» [25].
Подобные протесты Павлова против ломки образования и науки вызывали досаду и озабоченность правительства, особен но на рубеже 20—30х . Тогда он выступил против планов ре организации Академии наук, намечавшейся на 1929 г. Прави тельство задалось целью обеспечить большее участие академии в решении практических задач по индустриализации страны и подъему сельского хозяйства, в строительстве социализма. На мечалось одномоментно ввести в академию 42 новых действи тельных члена, чтобы эти академики составляли в ней подавля ющее большинство при голосовании по спорным вопросам. Впервые вводились академики по общественным наукам. Среди них фигурировали Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский и другие видные партийные деятели. 21 июля 1928 г. «Известия» помес тили список кандидатов в Академию наук СССР.
6 октября 1928 г. Павлов писал в СНК: «Я считаю своим дол гом обратить ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желательности избрания тех или иных кандидатов. Все орга ны государства (пресса, руководство высших учебных заведений и общественных организаций) воинственно настаивают на испол нении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоин ство Академии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 665 Академию лучших, с его точки зрения, людей. А как действует на людей его нынешний образ действий?! Я приведу в пример событие, происшедшее три или четыре года назад. Тогдашний председатель Горисполкома Зиновьев подверг работников обра зования следующей процедуре: “Выдвинута резолюция. Кто против? Молчание. Резолюция принята единогласно”. В те дни я встретил одного моего товарищапрофессора и поделился с ним своим возмущением по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию человека исключительной чести. Ответ его был следующим: “А чего вы хотите? Разве вы не зна ете, что сейчас любое возражение — это самоубийство?”
Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность» [26].
Непримиримость И. П. Павлова нередко огорчала коллег и прежде всего непременного секретаря Академии наук С. Ф. Оль денбурга, который считал, что академия может спастись, толь ко покоряясь требованиям ВКП(б). Во время одного особенно жаркого спора В. И. Вернадский предложил принять настойчи вые указания компартии голосовать за баллотирующихся кан дидатов не персонально, а по спискам, Павлов взорвался: «То, что вы предлагаете — это лакейство!» Попытки успокоить его не увенчались успехом… «Павлов почти кричал, что мы должны заявить о себе большевикам, что нечего их бояться, что не нуж но никаких предварительных переговоров, что каждый может и должен действовать самостоятельно и т.д. Сергей (Ольденбург) решительно заявил, что ему, Ивану Павлову, позволено говорить все, что угодно, его не тронут, поскольку он находится в приви легированном положении, поскольку, как всем известно и как утверждают сами большевики, он — идейный лидер их партии. Павлов снова вскипел. Это было ужасно!» [27]. После этого ин цидента Иван Петрович до конца своей жизни не посетил ни одного общего собрания академии, считая поведение своих ака демических коллег в 1928—1929 . штрейкбрехерством и ка питуляцией перед грубой силой.
На горькие раздумья об одиночестве Ивана Петровича в на учной среде наводит ответ президента АН СССР А. П. Карпин ского председателю СНК В. М. Молотову, который переслал ему один из павловских протестов против репрессий в Ленинграде после убийства С. М. Кирова и требовал дать оценку этому пись му. «Я высоко ценю научные заслуги моего коллеги, — отвечал Карпинский Молотову, — уважаю его независимый характер и способность создавать как для работы его Института, так и для его личной исключительно благоприятные условия; я всегда сожалел, что он не принимает участия в общей академической жизни. Письмо акад. И. П. Павлова меня глубоко огорчило не потому, что, будучи таким же плохим политиком, как я, если не хуже, он возражает против мероприятий Правительства… Я неоднократно хотел просить у Вас свидания, чтобы побеседовать с Вами как о делах Академии, так и по ряду общих вопросов жизни нашей страны, ибо, мне думается, почему не выслушать иногда мнение хотя и недостаточно компетентного, но исключи тельно и искренно благожелательного лица. Вот этой благоже лательности я не нахожу в письме моего коллеги И. П. Павло ва, отделяющего себя и свою родину от нашей общей страны и нашего общего дела, и это именно то, что меня глубоко опечали ло» [28].
Весьма характерно, что Молотов переслал Карпинскому пав ловское письмо, содержащее упреки правительству не в «пере кореживании», как Иван Петрович выражался, отечественной науки, а в терроре и «безудержном своеволии власти». Именно такие протесты досаждали властям более всего. Иван Петрович без конца обращался в Совнарком с требованиями об освобожде нии изпод ареста знакомых ему людей (от академика Д. Н. Пря нишникова до уборщицы институтского вивария А. И. Барха товой), о необходимости прекращения репрессий и террора в стране, а также гонений на Церковь. «Привязанный к своей Ро дине, — писал он в СНК 20.08. 1930 г., — считаю моим долгом обратить внимание Правительства на следующее. Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исклю чительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем числе случаев для ареста нет ни малейшего основания, т.е. виновнос ти в действительности. А жизненные последствия факта поваль ного арестования совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни. В видах ли это нормального государства?» [29].
Не менее жестким предостережением воспринимается обра щение в СНК 21 декабря 1934 г.: «Мы жили и живем под нео слабевающим режимом террора и насилия… Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти мас сы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и дума Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 667 ющими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превраще ны в забитых животных, едва ли возможно сделаться существа ми с чувством собственного человеческого достоинства» [1]. Письмо достигло адресата, поскольку есть ответ на него Моло това.
В архиве сохранился вариант этого письма, содержащий та кие слова: «Это, бесспорно, скверная людская практика. Люди порядочные в этой школе делаются позорными рабами… С раба ми, конечно, ничего хорошего не сделать, а рабский дух, осно вательно натренированный, скоро потом не выгонишь» [22].
На торжественном заседании, посвященном 100летию со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова, 26 декабря 1929 г. Павлов обратился к портрету покойного юбиляра со словами: «О, суровый и благородный товарищ! Как бы ты страдал, если бы еще оставался среди нас! Мы живем под господством жестокого прин ципа: государство, власть — все, личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одеж да — все это в руках государства. А у обывателя только беспре кословное повиновение. Естественно, господа, что все обыватель ство превращается в трепещущую массу, из которой — и то не часто — доносятся вопли: “Я потерял или потеряла чувство соб ственного достоинства, мне стыдно самого или самой себя!” На таком фундаменте, господа, не только нельзя построить культур ное государство, но на нем не могло бы держаться долго какое бы то ни было государство.
Без Иванов Михайловичей, с их чувством достоинства и дол га, всякое государство обречено на гибель из внутри, несмотря ни на какие Днепрострои и Волховстрои. Потому что государство должно состоять не из машин, не из пчел и муравьев, а из пред ставителей высшего вида животного царства…» [30].
Затем он сконфузил аудиторию, перейдя от этих слов без па узы к предложению всем встать, чтобы почтить память Сечено ва. Все ужасно боялись встать, но не встать было нельзя. Все встали, нервно оглядываясь, многие коммунисты демонстратив но вышли из зала.
Иван Петрович осуждал советское правительство и коммуни стическую партию за пренебрежительное отношение к челове ку, особенно к русской интеллигенции. Даже наиболее гуманные представители правящей партии — Н. И. Бухарин, например, отводили русскому народу в мировой истории роль навоза, кото рым должны быть удобрены всходы прогресса человеческой цивилизации. В нигилистическом экстазе даже такое сравнение казалось правителям слишком лестным для подвластных им лю дей. Люди были для них просто мусором или, того хуже, — пла стилином, из которого можно лепить все, что угодно.
17 октября 1928 г. Павлов направил официальный запрос правительству, намерено ли оно советоваться с образованными людьми, осуществляя коренную перестройку всей жизни россий ского общества. «В каком резком противоречии при нашей рес публике, — писал он в этом запросе, — стоит прилагательное “советская”, не в его официальном, а в общеупотребительном смысле! Образованные люди превращены в безмолвных зрителей и исполнителей. Они видят, как беспощадно и большею частию неудачно перекраивается вся жизнь до дна, как громоздится ошибка на ошибке, но они должны молчать и делать только то, что приказано… Можно без преувеличения сказать, что прежняя интеллигенция частию истребляется, частию и развращает ся» [31].