XIV Международный физиологический конгресс происходил в Риме. Там было решено принять приглашение Советского Со юза и провести XV конгресс в Ленинграде под председательством Павлова. Вскоре Иван Петрович обратился к дру Кеннону с просьбой, чтобы тот прочитал программный доклад на открытии XV конгресса. Уолтер посвятил много тревожных часов под готовке своего доклада, надеясь сделать его таким, чтобы слова его помогли делу свободы в тех странах, где оно было под угро зой.
Перед заседаниями конгресса мы находились несколько ме сяцев в Китае, а затем отправились во Владивосток с тем, чтобы поехать в Москву по Транссибирской магистрали. В Свердлов ске нас встретил доктор Л. А. Андреев, один из учеников Пав лова, который и был нашим гидом во время остального путеше ствия.
Открывая заседание конгресса, как его президент, проф. Пав лов произнес приветствие, а Уолтер прочитал вслед за этим свой доклад. Каждое место в этом огромном зале было снабжено на ушниками, которые позволяли слушать доклады в переводе на русский, английский, французский и немецкий языки, так что речь оратора одновременно понималась всеми. По предложению председателя дискуссия была очень короткой.
Другие доклады должны были быть прочитаны в течение этого же дня после перерыва. Но делегаты конгресса были встревоже ны разгневанными высказываниями немецких делегатовнаци стов, которые почувствовали, что идеи Уолтера о важности сво боды мнений для научных работников были критикой нацизма, и они требовали от него извинения. Однако британские и другие делегаты сплотились в защиту Уолтера Кеннона, и буря утихла, вызвав только небольшое волнение среди гитлеровских сторон ников.
Во время заседаний конгресса мы посетили Лабораторию эк спериментальной генетики в Колтушах, расположенную в сель ской местности недалеко от Ленинграда с хорошей дорогой, ко торая проходила мимо фабричных пригородов и колхозных ферм. Нас приветствовали И. П. Павлов и его супруга в их доме, который находился среди лабораторных зданий.
Колтуши представляли собой небольшой поселок, состоящий из новых домов. Здесь же было большое лабораторное здание, дом для подопытных собак, отдельный дом для семьи Павлова и сад, 440 К. Дж. КЕННОН где росли фруктовые деревья и цветы Павлова, хорошо извест ного своей любовью к ним. Мы провели восхитительный день у Павловых, гуляя и беседуя, сидели в теплый солнечный день на веранде, разговаривая преимущественно на немецком языке. Мы завтракали и обедали по русскому обычаю. На завтрак была подана рыба, икра, печень, жареные пирожки с мясом и капус той, а на десерт торт и кофе. На обед нам подали суп, рыбу, цыплят, морковь со сметаной, картофель, огурцы, а затем была поставлена на стол превосходная малина и по случаю именин госпожи Павловой пирог.
Павлова пригласила меня в свою комнату, чтобы показат портрет своего сына Виктора, умершего от сыпного тифа после революции: этот молодой человек имел благородную наруж ность, и, конечно, его смерть была большой утратой для семьи. Павлова подарила мне скатерть с красивой украинской вышив кой с ее инициалами. Я храню ее, как сокровище, в память об этой ласковой, приветливой женщине, жене великого человека, и счастливом дне.
После того как Павлов перенес воспаление легких, он стра дал заболеванием сердца и у него отекали суставы. Он казался таким же оживленным, как и прежде, но семья волновалась за него, пытаясь убедить быть осмотрительным и умеренно рабо тать.
Павлов работал над проблемой наследования свойств нервной системы: он скрещивал собак разных типов нервной деятельно сти и изучал полученные результаты. Он продолжал также исследовать условные рефлексы, чувствуя большую ответствен ность за огромные суммы денег, отпускаемые государством на его лаборатории, и считал, что эти расходы должны быть возме щены высоким качеством научной работы.
Приближалось время нашего отъезда. Печальным было рас ставание Уолтера с его почитаемым другом. Когда он смотрел на Павлова, то не мог уже надеяться на то, что увидит его когда-нибудь вновь, и эта мысль причиняла ему боль. Оба они должны были вернуться к своим обычным занятиям.
Прошло еще несколько дней в Ленинграде, и мы должны были уезжать. Мы отправились поездом в Хельсинки, а затем в Аме рику с богатыми впечатлениями об одаренном и талантливом народе, строящем своим собственным способом новый мир.
<1945>
Ю. М. КОНОРСКИЙ
Павлов — ученый и человек
Я хочу рассказать некоторые мои воспоминания о Павлове, которые относятся к тому времени, когда я работал с ним в на чале 30х гг. Если какойлибо человек достигает таких значи тельных успехов, как Павлов, и оставляет после себя наследство, столь же значительное как по величине полученных данных, так и в идейном отношении, то мы, естественно, заинтересованы узнать, как и каким образом он это совершил, чтобы понять, ка ковы же были психофизиологические особенности этого челове ка, которые обеспечили ему возможность таких достижений? Конечно, он всеми был признан гением. И те, кто не имел слу чая даже встречать его, могли читать о нем и знать о его деятель ности. Еще более значительным является то, что первое впе чатление от встречи с ним не исчезало и не выцветало, когда кому-нибудь приходилось узнавать его лучше, как это часто бы вает при знакомстве с великими людьми.
После работы у Павлова в течение двух лет я все еще чувствую к нему то же восхищение, которое он вызвал у меня, когда я встретил его в первый раз. И даже больше — это восхищение выросло и стало глубже. И другие люди, которые работали с ним, говорили мне, что они испытывали те же самые чувства к Пав лову. Но сказать просто, что он был гением, это означает приме нить «интеллектуальное сокращение» для того, чтобы бросить общую идею, характеризующую его достижения, и выразить этим все то, что было им сделано для своих современников. Ибо слово «гений» ничего не объясняет, не объясняет, как была про изведена его работа и в каких особых качествах сокрыта тайна его уникального положения в науке. 442 Ю. М. КОНОРСКИЙ
Чтобы начать с освещения одного из его наиболее поражаю щих свойств, я хотел бы напомнить, что он был блистательным хирургом. К несчастью, я имею сведения об этом из вторых рук. К тому времени (1931), когда я приехал к нему работать, он по чти прекратил производить операции сам. Однако мне расска зывали, что следить за его работой во время операции было не обычайно интересным жизненным опытом. Его хирургическая четкость, стиль и безошибочная точность были изумительными, но затрудняли работу с ним ассистентов во время какойлибо операции. Прежде всего он оперировал левой рукой, что было весьма неудобно для ассистента (оперируя, Павлов с одинаковым искусством владел обеими руками, а писал он правой рукой).
Другой фактор, который делал работу с ним трудной, — его быстрота. Ассистенты просто не могли поспевать за ним. Это вызывало в нем вспышки раздражения, гнев, и в этот момент его ассистенты превращались в нервных, неуравновешенных и неловких. Я читал в воспоминаниях о Павлове, что однажды, когда он демонстрировал довольно сложную операцию на желуд ке (операцию так называемого павловского желудочка) в присут ствии одного иностранного гостя, то тот думал, что Павлов про водит начальную фазу операции, а в действительности оказалось, что она была почти закончена.
Некоторое представление о его хирургическом искусстве, которое он обнаружил еще в самом начале своей научной дея тельности, можно получить из того факта, что открытие им секреторных нервов поджелудочной железы ожидало своего подтверждения многие годы, хотя сам Павлов демонстрировал это своим студентам.
Конечно, для физиолога хирургическое искусство чрезвычай но важно, потому что оно позволяет ему реализовать свои идеи. Мы знаем определенно, что многие из достижений Павлова были обусловлены его хирургической техникой, особенно в первой фазе его исследований, когда он работал по пищеварительным железам.
Важной чертой личности Павлова была его необыкновенная способность работать. Казалось, что он был совершенно неуто мим. Все исследования, проведенные в его лабораториях, где Павлов — ученый и человек 443 было занято несколько десятков исследователей, производились не только под его непосредственным руководством, но также и при его личном участии.
Однажды он сам сказал: «До 75 лет я не знал, что такое быть утомленным», и я убежден, что эта фраза не была преувеличением, так как их он не любил.
Другим свойством была его изумительная память. Я не знал, уменьшилась ли в связи с возрастом сила его памяти в 1931 г., когда я узнал его, но знаю, что даже тогда он имел несравненно лучшую память, чем ктолибо из людей, работавших с ним. Он помнил имена и отчества всех своих настоящих и прежних уче ников (как достижением памяти он временами был склонен этим даже похвастаться), клички всех собак, на которых ставились опыты, и даже отдельные опыты на каждой собаке. Он мог при помнить все, что когдалибо слышал или видел. И в любом слу чае он точно вспоминал то, что ему было угодно, что он хотел вспомнить. Он не делал записей, но в нужный момент мог во зобновить в памяти данные из протоколов своих опытов или опытов учеников, которые, казалось, были похоронены: он был способен вернуться к ним в определенное время, когда присут ствовал на каком-либо опыте и следил за его ходом. Я убежден в том, что он один был способен охватить всю картину исследова тельской работы, которую проделала его школа, и хранил в сво ей памяти изумительное количество фактов.
Эти необыкновенные и существенные свойства Павлова и оп ределили его успех на научной арене, но они сами по себе недо статочны, чтобы отразить наиболее важные свойства его гения. Здесь все еще остается нечто большее, значительное, нечто не обычайно трудное для определения, которое из-за отсутствия бо лее точного слова мы могли бы назвать свойствами его ума.