я над столом, вглядываясь.
– И что это означает? – спросил он.
Стивен усмехнулся.
– Откуда же мне знать? Крыса она и есть крыса, тем более мертвая. Так, тут у нас что – пищеварительный тракт? Да, по-моему, он. И ела она… Это что? Мясо?
– Как звали тех двух солдат вашего взвода? – спросил Уир.
– Ради всего святого! – вскинулся Эллис. – Это отвратительно. Я ухожу. Стыдитесь. Вы ведете себя как невежественные мужланы. А вы должны пример подавать!
– Кому? – спросил Стивен. – Вам?
Эллис соскочил с лежанки, встал во весь рост. Стивен толкнул его обратно.
– Сидите и смотрите.
Эллис неохотно присел на край.
Стивен потыкал ножом в кишки крысы.
– Однозначное толкование отсутствует, – сказал он. – Вроде бы вас ожидает благополучное будущее, но при условии, что вы станете избегать женщин и священников. А если не станете, могут приключиться неприятности.
– Священник – это какая карта?
– Десятка, – ответил Стивен. – Десять заповедей. А женщина – дама.
– Так на что я могу рассчитывать?
Стивен еще раз пошевелил внутренности ножом.
– На покой. Для него нужны четные числа. А ваше число – четверка. Вы ведь в апреле родились, так?
– Да.
– Ладно, начинаем переворачивать карты, – сказал Стивен. Он сунул кончик ножа под ближайшую к нему и перебросил ее лицом вверх. Это была восьмерка.
– Отлично, – сказал он.
Следующая оказалась червонной четверкой. Лицо Уира просияло от радости. Стивен медленно приподнял третью карту. Двойка треф.
– Похоже, Уир, Небесная Канцелярия на вашей стороне, – сказал он.
Четвертая карта – туз червей.
– Покой, – сказал Стивен. – Туз означает силу и постоянство. Так что гороскоп у вас – лучше не бывает.
Он вставил нож под последнюю карту и картинно перевернул ее. Четверка бубен.
– Вы подтасовали карты, – произнес Уир голосом, полным надежды на опровержение его слов.
Стивен покачал головой.
– Вы знали, какие карты лежат на столе и разыграли эту сценку мне в утешение.
– Вы видели, как я подтасовываю?
– Нет, но это же очевидно.
– Понять не могу, зачем я ломаю перед вами комедию, если в результаты ее вы не верите. Кокер просил вернуть ему крысу, а, Райли?
– Сомневаюсь, сэр.
– Тогда возвращайтесь на свое место. Я здесь сам приберу. И зажгите перед уходом лампу, хорошо?
Райли ушел, наступило долгое молчание. Эллис закурил очередную сигарету, взялся за книгу. Уир смотрел, как загипнотизированный, в стол, на полоски песка.
– Почему вам так хочется выжить, Уир? – спросил Стивен.
– Да бог его знает, – ответил Уир. – Все, что у меня есть, это моя жизнь. А в нынешних обстоятельствах только одно и остается – держаться за нее. Может, позже я найду для нее какое-нибудь применение, тогда все и объяснится.
Стивен протер поверхность стола щеткой, которую макал в бадейку с водой – и та, и другая остались в землянке от прежних обитателей. Он испытывал непонятный ему стыд.
Эллис надменно взирал на него с лежанки.
– Большинство тех, кто участвует в этой войне, стремится выжить, чтобы мы могли ее выиграть, – заявил он. – Мы же сражаемся за нашу страну.
Уир, широко раскрыв глаза, уставился на вновь зажженную лампу. Непонятно как на щеку ему попала капелька крысиной крови. Рот он приоткрыл, отчего лицо его приобрело скептическое выражение. Стивен улыбнулся.
– Что? – спросил Эллис. – Вы не согласны? Разве мы не за это сражаемся? Потому мы и сносим так терпеливо страдания и гибель наших отважных солдат. Мы знаем, что они умирают за правое дело.
– Пару дней назад, – сказал Стивен, – я был в дозоре с солдатом вашего взвода, Эллис, и он курил сигареты, которые назывались «Золотое будущее». Откуда они взялись? Несет от них, как из летней конюшни.
– Это часть солдатского пайка, – объяснил Эллис. – Названия на них ставят разные, и, должен сказать, с немалой выдумкой. «Солдаты славы», «Крепкая конница». Но вы не ответили на мой вопрос.
Стивен подлил себе виски. Если Уир не составлял ему компанию, он редко выпивал больше двух стопок. А в эту ночь проглотил уже полбутылки. Может быть, просто для того, чтобы позлить Эллиса. Он чувствовал, как отяжелел его язык, как отвисла нижняя челюсть, отчего произнесение слов стало даваться ему с трудом.
– Вы любите родные места, а, Уир?
– Во время последнего отпуска они показались мне омерзительными, – ответил Уир. – Эти жирные свиньи понятия не имеют, какую жизнь мы ведем ради них. Хорошо было бы, подумал я, пройтись артобстрелом от Пиккадили до Уайтхолла и перебить всю эту ораву.
– Даже вашу семью?
– В особенности мою семью. Ее в особенности. Я попытался объяснить им, на что похожа наша жизнь, и, знаете что? – отцу стало скучно. Просто-напросто скучно. Их улице очень пошел бы на пользу пятидневный артиллерийский обстрел. Как и тем, кто бастует, требуя большей платы за работу на фабриках, пока мы умираем здесь за шиллинг в день.
Голос Уира задрожал.
– Посмотрел бы я, как они идут длинной цепью под снаряды врага. За один шиллинг.
Он забрызгал себе слюной подбородок.
– А вы? – спросил Эллис у Стивена. – И вы озлоблены так же, как он?
Выпив лишнего, Стивен обретал лукавое красноречие, способность бойко отстаивать любую точку зрения. Он ответил:
– Я не могу припомнить нашу страну. Должны ли мы сражаться за поля, деревья, изгороди? Возможно, должны. Возможно, они впитали в себя ту любовь, с какой относились к ним люди. Тогда они стоят того, чтобы за них умирать. Как и фабричные города, в которых я бывал, их пологие улицы, Лондон с его доками и домами, – возможно, их камни и строительный раствор достойны большего, чем вражеские кирпичи, из которых сложены Гамбург или Мюнхен. Возможно, если поля и холмы любило достаточное число людей, нам лучше всего просто лечь и позволить, чтобы нас убили за них, позволить снарядам и пулям рвать нас на куски, – лишь бы зеленые холмы Англии остались непотревоженными.
– Вы хотите сказать, что земля нашей страны стоит больше, чем ее народ, чем наш образ жизни? – спросил Эллис.
– Нет.
– Так за что же вы сражаетесь?
Стивен ответил:
– Если я и сражаюсь ради кого-то, то, полагаю, ради тех, кто погиб. Не тех, кто живет на родине. За мертвых, за павших здесь. За Уилкинсона, Ривза, его брата, от которого не осталось и следа. Он обратился в пустоту. За Бирна, оставшегося висеть на колючей проволоке. Я сражаюсь за него. – Голос Стивена стал сдавленным, он стиснул кулаки. – И за всех других. Я знал их. За Стада и этого, как же его звали? – светловолосый такой, они всегда были неразлучны. Господи, я даже имени его не помню.
– Ничего, – сказал Уир. – Главное, вы знаете, о ком говорите.
– Да, я знаю, разумеется, знаю. В каком-то смысле тот взвод еще существует. Петросян и… Бреннан, конечно. И новые солдаты. Годдард, Барлоу, Кокер. Их много. И они молодцы. Как звали друга Бреннана? Того, что истек кровью? Дуглас. Все же у вас под землей таких потерь нет.
– Мы тоже теряем людей. Тайсон, убитый под Бомон-Амелем, солдаты, погибшие в туннелях. Но я умирать не собираюсь.
Пока тянулась ночь, в глазах Уира понемногу разгорался синеватый огонь, питавшийся надеждой и алкоголем. Остатки его волос торчали над ушами скудными светлыми прядями. Голос стал от волнения более тонким.
– И не смотрите на меня так скептически. Не говорите, что никогда не верили ни в какую магию, – прибавил он.
Стивен был достаточно пьян, чтобы впасть в исповедальное настроение. Недавняя бойкость покинула его, уступив место искренности.
– Мальчиком верил. Мы часто пробовали вызывать души умерших. А на ярмарках я всегда разыскивал гадальщиков. Мне нравилось думать, что я предназначен для чего-то большого. Хотелось переселиться в выдуманный мир, потому что в реальном жизнь казалась невыносимой.
Землянка вздрогнула от близкого разрыва снаряда.
Уир удивился:
– Даже тогда?
– Грей сказал мне однажды, в госпитале, что это нередко случается с детьми, у которых… как он выразился? «У которых отняли обычную магию детства»… Что-то в этом роде.
– Он-то, черт подери, что может об этом знать?
– То, что слышал от своих австрийских докторов.
Эллис, прислушивавшийся с лежанки к их разговору, спросил:
– Что произошло, когда вас ранили?
– Я начал кое во что верить.
– Во что?
Стивен подпер подбородок ладонями. Говорил он косноязычно, надолго умолкая, пытаясь придать своим мыслям удобопонятную форму. Паузы заполнялись воем снарядов.
– Я услышал голос. Чего-то существовавшего вне меня. Вся моя жизнь была построена на предположении, что вне… плоти никакое существование невозможно, что человек проживает мгновенную жизнь, а потом… ничего, пустота. Я искал в колдовстве… – Он помахал перед собой ладонью. – Крысы. И там тоже было пусто. А тут услышал звук, с которым жизнь покидала меня. Он был такой… ласковый. Я пожалел, что не уделял ей внимания. А следом поверил в мудрость того, что отыскали другие, еще до меня… увидел, что эти простые вещи могут быть истинными… Просто я не желал в них верить, потому что так легче было вести мою собственную битву.
И Стивен с неожиданной живостью закончил:
– Можно верить во что-то и не сбрасывая бремени своего существования.
Уир смотрел на него непонимающе. Эллис покашлял.
– Так во что же вы верите?
– В комнату. В место, в некое место, которое содержит обоснования в самом себе. – Голова Стивена склонилась почти к самому столу, голос звучал еле слышно. – Просто комната. В которой ты это понимаешь.
– Ну, похоже, вам придется проделать долгий путь, прежде чем вы сможете назвать себя настоящим христианином.
Стивен поднял голову от стола. Глаза его медленно наполнились гневом, а затем наружу выплеснулась необузданность деревенского мальчишки. Он встал, подошел, пошатываясь, к Эллису, сцапал его за грудки и бросил на лежанку.
– Постойте, я извиняюсь, я не хотел вас обидеть. – Лицо его напугало Эллиса. – Вы пьяны, отойдите от меня.