— Не могу поверить, что это написал тот, про кого я думала, что все о нем знаю, — тихонько сказала она. — На самом деле я о тебе почти ничего не знала. — Она глянула на часы. — О господи! Мне пора бежать!
В шестом часу вечера Джанин припарковала свой «фольксваген» под манговыми деревьями возле яхты.
— Я бифштексы купила! — крикнула она, подходя к трапу. — И вино!
Поднявшись на палубу, Джанин нырнула в салон.
— Только готовить ужин сам будешь! Мне некогда! — донесся ее голос до сидевшего на кокпите Крейга.
Когда он добрался до салона, Джанин уже уткнулась в толстую стопку отпечатанных листов.
Далеко за полночь она прочла последнюю страницу и сидела, не поднимая взгляда.
Наконец Джанин посмотрела на Крейга, в ее глазах блестели слезы.
— Изумительная история, — тихо сказала она. — Мне нужно прийти в себя, прежде чем я смогу сказать о ней что-то внятное, и тогда мне снова захочется ее прочитать.
На следующий вечер Джанин принесла жирную курицу.
— Домашняя, — объяснила Джанин. — А то от бифштексов у тебя рога скоро вырастут!
Она потушила курицу с вином и за едой потребовала рассказать о героях в истории Крейга.
— Разве мистер Родс действительно был гомосексуалистом?
— А чем еще объяснить его странности? Многие великие люди стали великими именно благодаря своим недостаткам, — оправдывался Крейг.
— А Лобенгула? Неужели его первой любовью стала похищенная белая девочка? Он и вправду покончил с собой? И расскажи мне побольше о Робин Баллантайн — она в самом деле притворилась мужчиной, чтобы поступить в медицинский колледж? Что из написанного произошло в действительности?
— Не все ли равно? — рассмеялся Крейг. — Это всего лишь история, которая могла бы произойти. Я просто попытался воссоздать дух той эпохи.
— Нет, не все равно, — серьезно ответила Джанин. — Лично мне далеко не все равно. Ты сделал так, что для меня это стало важно. Я словно почувствовала себя участницей тех событий, ты заставил меня увидеть их воочию.
Поздно вечером Крейг бесхитростно сказал:
— Я приготовил койку в носовой каюте. Не ехать же тебе домой среди ночи.
Джанин осталась ночевать. На следующий вечер она привезла с собой чемодан и распаковала вещи, устроившись в носовой каюте. Жизнь на яхте постепенно входила в колею. Утром, пока Крейг готовил завтрак, Джанин пользовалась туалетом и душем. Крейг наводил порядок и заправлял койки, а Джанин ездила за покупками и выполняла разные поручения Крейга в свой обеденный перерыв. Возвращаясь с работы вечером, она переодевалась в джинсы и футболку и помогала Крейгу доделывать яхту. Джанин обладала большим терпением и ловкостью, поэтому шлифовка и лакировка у нее получались лучше.
В конце первой недели Крейг предложил:
— Если ты съедешь с квартиры, то сэкономишь кучу денег.
— Я буду платить тебе за постой, — согласилась Джанин, но он запротестовал. — Ладно, тогда я буду покупать еду и спиртное, договорились?
Ночью, погасив газовый светильник в своей каюте, Джанни громко призналась — так, чтобы услышал Крейг, лежавший в кормовой каюте:
— Знаешь, а ведь я впервые чувствую себя в безопасности, впервые с тех пор, как… — Она осеклась.
— Я прекрасно понимаю, как ты себя чувствуешь, — заверил он.
— Спокойной ночи, капитан!
Тем не менее всего через несколько ночей Крейг проснулся от душераздирающих криков Джанни. В них звучали такой страх и боль, что несколько секунд он не мог двинуться с места. Торопясь поскорее встать, Крейг растянулся на полу. Потом он ощупью нашел выключатель в салоне и кое-как дополз до носовой каюты.
В отсветах лампы в коридоре Крейг увидел забившуюся в угол Джанни, в ужасе закрывающую лицо руками. Ночная рубашка задралась, открывая обнаженные бедра, развороченная постель неряшливо свешивалась с койки.
— Джанни, успокойся! — Крейг протянул к ней руки. — Я здесь. — Он обхватил ее, пытаясь унять жуткие вопли страха.
Джанин мгновенно превратилась в дикого зверька и набросилась на Крейга: острые ногти царапали лицо, и если бы он не увернулся, то остался бы без глаза. Параллельные царапины заканчивались над бровью, кровь стекала прямо в глаз, мешая смотреть. Джанин отбивалась с невероятной силой. Крейг не мог ее удержать и чем больше старался, тем больше свирепела Джанин. Она вонзила зубы в его предплечье, оставив глубокий полукруглый след укуса.
Крейг откатился прочь, и Джанин моментально заползла обратно в угол, скорчилась там, завывая, бормоча что-то себе под нос и пристально глядя перед собой невидящими глазами.
От ужаса у Крейга мурашки по телу побежали. Он попытался дотянуться до нее, но при первом же движении Джанин оскалила зубы, как бешеный пес, и зарычала.
Крейг дотащился до салона и, порывшись в музыкальной коллекции, нашел «Пасторальную симфонию» Бетховена. Поставив кассету, он увеличил громкость до максимума, и яхту заполнила изумительная музыка.
Постепенно вопли в каюте затихли. Джанин нерешительно вошла в салон, крепко обнимая себя руками, но ее глаза больше не горели безумием.
— Мне приснился сон, — пробормотала она и села за стол.
— Пойду кофе сварю, — сказал Крейг.
Промыв царапины и укусы холодной водой, он приготовил кофе и принес ей.
— Музыка… — начала Джанин и, заметив его израненное лицо, осеклась. — Это я тебя так?
— Ничего, пустяки.
— Извини, Крейг, — прошептала она. — Просто никогда не пытайся ко мне прикоснуться. Я ведь к тому же немного не в себе. Никогда не трогай меня, ладно?
Товарищ Тунгата Зебиве, министр торговли, туризма и информации в недавно избранном правительстве Зимбабве, энергичным шагом шел по узким, посыпанным гравием дорожкам, петлявшим среди ухоженного парка Дома правительства. На почтительном расстоянии за министром следовали четверо охранников — все бывшие бойцы его отряда ЗИПРА, закаленные ветераны, каждый из которых многократно доказал свою преданность. Правда, теперь они сменили камуфляж на темные деловые костюмы и солнцезащитные очки — новую форму политической элиты.
Тунгата направлялся к месту паломничество, это превратилось в ежедневный ритуал. Как один из старших министров, товарищ Тунгата получил роскошные апартаменты при Доме правительства, который представлял собой величественное здание с белыми стенами и фронтонами, построенное согласно указаниям великого капиталиста Сесила Джона Родса в архитектурном стиле, появившемся на мысе Доброй Надежды. Грубые вкусы Родса, его гигантомания проявились в самой постройке, а его чувство связи с историей — в выборе места: когда-то здесь находился крааль Лобенгулы, уничтоженный мародерами Родса при захвате страны.
Позади громадного здания, всего в двухстах шагах от широких веранд, росла старая дикая слива, окруженная железной оградой, — именно сюда и направлялся министр. Охранники держались поодаль, чтобы не нарушать его уединения.
Тунгата замер перед изгородью, расставив ноги и заложив руки за спину. Он был одет в темно-синий костюм в мелкую белую полоску — один из дюжины сшитых у лучших портных во время последней поездки в Лондон. Пиджак безупречно облегал широкие плечи, слегка подчеркивая узкую талию и длинные ноги. На белоснежной рубашке выделялся бордовый галстук с синей эмблемой «Гуччи». Туфли тоже были от «Гуччи». Тунгата носил дорогую европейскую одежду с тем же удовольствием, с каким его предки носили перья цапли и королевские накидки из шкуры леопарда.
Сняв закрывающие половину лица солнцезащитные очки в золотой оправе, он, следуя своему ежедневному ритуалу, прочитал надпись на табличке, прикрепленной к ограде.
Под этим деревом Лобенгула, последний король матабеле, совещался и выносил приговоры.
Тунгата поднял взгляд, будто искал в ветвях духов предков.
Дерево умирало от старости, некоторые ветви почернели и высохли, но в плодородной красной почве у подножия буйно зеленела свежая поросль.
Тунгата увидел в этом знак судьбы.
— Побеги вырастут такими же сильными, каким было когда-то старое дерево, — пробормотал он. — И я тоже молодой побег старого короля.
За спиной послышались легкие шаги, и Тунгата недовольно обернулся. Хмурые морщины мгновенно разгладились, когда он увидел, что к нему приближается белая женщина с напряженным выражением лица.
— Товарищ Лейла!
— Вы оказываете мне честь таким обращением, товарищ министр! — сказала она, протягивая руку.
— Вы и ваша семья всегда были настоящими друзьями моего народа, — ответил он, пожимая ее руку. — Под этим деревом ваша бабушка Робин Баллантайн часто встречалась с моим двоюродным прадедушкой Лобенгулой. Она приходила сюда по его просьбе и давала советы.
— А теперь я пришла по вашей просьбе, и вы, похоже, думаете, что я всегда буду подчиняться вашим приказам.
Тунгата выпустил руку Лейлы и вновь посмотрел на дерево.
— Вы были рядом со мной, когда умлимо сделала свое последнее предсказание, — задумчиво сказал он. — Вам следует присутствовать и при исполнении этого пророчества.
— Каменные соколы вернулись в родное гнездо, — тихо согласилась она. — Но ведь пророчество умлимо состояло не только в этом. Она предвидела, что человек, который вернет соколов в Зимбабве, будет править страной, как когда-то правили Мамбо и Мономотапа и ваши предки — короли Лобенгула и Мзиликази.
Тунгата медленно повернулся, снова заглядывая ей в лицо:
— Товарищ Лейла, это тайна, которую знаем лишь мы с вами.
— Она останется тайной, товарищ Тунгата, однако мы оба знаем, что грядут трудные времена и потребуется такой же сильный вождь, каким был Мзиликази.
Тунгата промолчал, глядя на ветви старого дерева и шевеля губами в беззвучной молитве, потом надел очки.
— Машина нас ждет, — сказал он.
Они сели в черный бронированный «мерседес». Впереди ехали четверо полицейских на мотоциклах и машина с охранниками. Небольшой кортеж мчался под завывание полицейских сирен, на капоте «мерседеса» трепетал маленький цветной флажок министра.