— Прятать скот, как это сделали вы, угнав стада в холмы и в леса, — великий грех! Животные несут заразу с собой, — объяснил Мунго Сент-Джон и дождался, пока сержант переведет его слова. — Мы с Лодзи очень недовольны обманщиками. Селения, которые прячут скот, заплатят большой штраф, а мужчины должны будут работать вдвое больше. Те, кто посмеет ослушаться приказа Лодзи, будут надрываться как амахоли, презренные рабы!
Мунго Сент-Джон снова сделал паузу и, приподняв черную повязку, утер пот, стекающий из-под широкополой шляпы. В загоне из колючего кустарника мычали коровы, везде роились огромные зеленые мухи, воняло навозом и немытыми человеческими телами. Мунго раздражала необходимость объясняться с молчаливой толпой полуголых дикарей, он уже говорил то же самое на тридцати индаба по всему Матабелеленду.
Сержант закончил переводить и выжидающе посмотрел на генерала.
Мунго показал на стадо, собранное в краале за его спиной:
— Как видите, нет смысла пытаться спрятать коров. Туземные полицейские все равно их найдут…
Он замолчал и недовольно нахмурился: во втором ряду поднялся высокий мускулистый мужчина в расцвете сил. Одна рука, будто искалеченная, торчала под неестественным углом, лицо же, словно изглоданное тоской или болью, выглядело гораздо старше тела. На аккуратной шапочке густых завитков лежал обруч индуны, лоб охватывала полоска серого меха.
— Баба́, отец мой, — заговорил индуна, — мы слышим твои слова, но, подобно детям, не понимаем их.
— Это еще кто? — раздраженно спросил Мунго у сержанта и, услышав ответ, кивнул: — Я его знаю. Он смутьян. — Повернувшись к Базо, генерал повысил голос: — Что тут непонятного?
— Ты говоришь, баба́, что зараза убьет коров, и поэтому, пока они еще живы, ты хочешь их застрелить. Чтобы спасти наши стада, ты должен убить их.
Безмолвные ряды матабеле впервые пошевелились, один кашлянул, другой заерзал, третий отмахнулся от мух. Лица по-прежнему ничего не выражали — никто не улыбнулся, не сказал ни единого насмешливого слова, но Мунго понял, что это насмешка. Спрятавшись за бесстрастными масками, как принято в Африке, матабеле злорадно приветствовали притворно смиренные вопросы молодого индуны с лицом старика.
— Баба́, твоя глубокая мудрость нам недоступна. Пожалуйста, будь терпелив с твоими детьми и снисходителен к ним, объясни нам свои слова. Ты говоришь, что если мы попытаемся спрятать стада, то ты заберешь их, чтобы заплатить большие штрафы, которые потребует Лодзи. И в то же время, если мы будем послушными детьми и приведем стада к тебе, ты убьешь их и сожжешь туши.
Седобородый старик, понюхав табак, громко чихнул, и в плотных рядах немедленно началась эпидемия чихания и кашля. Мунго Сент-Джон знал, что таким способом слушатели поощряют дерзость молодого индуны.
— Баба́, наш добрый отец, ты предупреждаешь нас, что заставишь работать вдвое больше и мы станем рабами. Это тоже недоступно нашему пониманию: разве человек, который работает на другого один день, в меньшей степени является рабом, чем человек, работающий подневольно два дня? Разве раб не остается рабом, а свободный — свободным? Баба́, объясни нам, разве рабы не все одинаковы?
Послышалось легкое жужжание, словно из пчелиного улья в полдень. Хотя губы слушателей не двигались, их гортани слегка вибрировали — так воины матабеле начинают петь боевую песню. Если их не остановить, то последуют пронзительные крики «Й-и-е! Й-и-е!».
— Я знаю тебя, Базо! — закричал Мунго Сент-Джон. — Я слышал твои слова и запомнил их! И донесу их до Лодзи.
— Я польщен, маленький отец, что мои скромные слова дойдут до самого Лодзи, великого отца белых.
На этот раз на лицах людей вокруг Базо появились лукавые и насмешливые ухмылки.
— Сержант! — заорал Мунго. — Приведите его ко мне!
Здоровенный сержант бросился вперед, но сидевшие матабеле безмолвно поднялись и сомкнули ряды. Никто не пытался остановить сержанта, и все же он застрял, пробиваясь сквозь толпу, будто сквозь зыбучий песок из черных тел. Наконец Эзра добрался туда, где стоял индуна, но Базо уже исчез.
— Ну ладно! — хмуро сказал Сент-Джон вернувшемуся сержанту. — Пусть идет. В другой раз с ним разберемся, а сейчас пора перейти к делу. Расставь людей по местам.
Десяток чернокожих полицейских выстроились в цепь, направив ружья на толпу. Одновременно другая половина отряда взобралась на колючие стены загона и по команде взвела многозарядные винчестеры.
— Начинайте! — кивнул Мунго.
Грянул первый залп.
Полицейские стреляли в плотную массу скота в краале, и с каждым выстрелом одно животное вздергивало рогатой головой, падало на землю и тут же терялось в гуще тел. Обезумев от запаха свежей крови, коровы бросались на колючие стены загона и оглушительно ревели. В толпе раздались унылые крики.
Для матабеле стада воплощали в себе богатство и самый смысл жизни. Пастухи помогали при отелах, отгоняли гиен и других хищников. Муджиба знали каждое животное по имени и любили их той особой любовью, которая заставляет деревенского жителя пожертвовать жизнью ради защиты своего стада.
В переднем ряду стоял древний старик — ноги высохли, став тонкими, как у аиста, кожа приобрела цвет кисета для табака и собралась в сетку тонких морщин. Казалось, что в иссохшем дряхлом теле не осталось ни капли влаги, но при виде забиваемого скота по морщинистым щекам потекли крупные слезы.
Треск выстрелов не смолкал до заката. Наконец залпы стихли. Крааль был наполнен тушами, которые лежали друг на друге, точно пшеница после жатвы. Ни один матабеле не ушел, все смотрели на чудовищную бойню, давно перестав оплакивать потери.
— Туши надо сжечь! — Мунго Сент-Джон прошелся перед толпой. — Навалите сверху хворост. Все должны принять в этом участие, исключения не будет ни для стариков, ни для больных. Пусть каждый мужчина рубит дрова, а когда они будут уложены, я сам разожгу огонь!
В округлую хижину, крытую сухой травой, плотно набились люди.
— Что говорят в народе? — тихо спросил Базо.
Ему ответил Бабиаан, и от остальных не ускользнуло почтение в голосе старшего из прежних советников Лобенгулы.
— Народ охвачен горем. Теперь, когда убивают скот, в сердцах поселилось такое отчаяние, какого не помнили со времени смерти старого короля.
— Белые так и норовят напороться на собственный ассегай, — кивнул Базо. — Каждая их жестокость придает нам сил и подтверждает пророчество умлимо. Кто-нибудь из вас все еще в нем сомневается?
— У нас больше нет сомнений. Мы готовы! — ответил Ганданг и поглядел на сына, ожидая подтверждения.
— Мы не готовы, — покачал головой Базо. — И не будем готовы, пока не исполнится третье пророчество умлимо.
— «Когда великий крест поглотит безрогий скот», — прошептал Сомабула. — Сегодня мы видели, как уничтожили скот, который пощадила зараза.
— Это не то, о чем говорится в пророчестве, — возразил Базо. — Когда оно исполнится, у нас не будет сомнений в том, что именно произошло. А до тех пор надо продолжать подготовку. Сколько копий изготовлено и где они спрятаны?
Один за другим индуны поднимались, давая отчет: перечисляли количество обученных и готовых к битве воинов, указывали местонахождение каждой группы и время, необходимое на то, чтобы ее вооружить и отправить в бой.
Когда последний доклад подошел к концу, Базо, повинуясь традиции, посоветовался со старшими вождями, а потом дал указания командирам отрядов:
— Суку, индуна Имбези! Твои люди пройдут по дороге от брода Малунди на юг, к шахте Гванда. Убейте всех, кто попадется вам навстречу, перережьте провода на каждом столбе. Работающие на шахте амадода готовы присоединиться к вам. В Гвайде двадцать восемь белых, включая женщин и семью в фактории. Потом пересчитайте тела, чтобы убедиться, что ни один не ушел.
Суку повторил приказ слово в слово, продемонстрировав исключительную память неграмотного человека, который не может полагаться на записи. Базо кивнул и повернулся к следующему вождю — каждый получил подробный приказ и повторил его наизусть.
Далеко за полночь Базо обратился ко всем индунам:
— Скрытность и быстрота — наши единственные союзники. Ни один воин не должен брать с собой щит, чтобы избежать искушения забарабанить по нему, как в прежние времена. Пусть возьмут только сталь, безмолвную сталь. Не вздумайте петь боевой напев во время атаки, леопард никогда не рычит перед прыжком. Леопард охотится в темноте и, входя в загон для коз, не щадит никого, убивая и козла, и козу, и козлят.
— Убивать женщин? — нахмурился Бабиаан.
— Как убили Руфь и Имбали, — кивнул Базо.
— И даже детей? — спросил другой индуна.
— Маленькие белые девочки вырастают в женщин, которые рожают маленьких белых мальчиков, а те, в свою очередь, вырастают и берутся за оружие. Если мудрец находит логово мамбы, он убивает змею и растаптывает ее яйца.
— Не щадить никого?
— Никого! — тихо подтвердил Базо, и что-то в его голосе заставило Ганданга вздрогнуть: в этот момент власть перешла от старого быка к молодому, Базо стал несомненным лидером матабеле.
Так что именно Базо сказал: «Индаба пелиле! — Совет завершен!»
Один за другим индуны, поклонившись Базо, растворялись в ночной темноте. Когда все ушли, занавесь из козлиных шкур в дальнем конце хижины распахнулась.
— Я так горжусь тобой! — прошептала Танасе. — Того и гляди заплачу, словно глупая девчонка!
Колонна растянулась почти на милю по извилистой дороге среди холмов. Считая женщин и детей, собралось около тысячи человек. В очередной раз традиции были нарушены: хотя мужчины шли впереди, они несли мешки с зерном и кухонную утварь, тогда как в старину единственную их ношу составляли бы ассегаи и щиты.
Как и обещал, Базо вел к Хеншо более двухсот крепких мужчин, за которыми последовали женщины. Некоторые мужчины взяли с собой не одну жену, а две или даже четыре. Все женщины, включая совсем маленьких девочек, несли на головах свернутые подстилки для сна. Матери привязали младенцев так, чтобы малыши могли сосать налитую молоком грудь прямо на ходу. Джуба несла такую же ношу, как и все остальные, однако, несмотря на дородность пожилой женщины, молодым приходилось прибавлять шаг, чтобы угнаться за ней. Ее звонкое сопрано ясно слышалось в общем хоре.