Тропа начала подниматься в гору. Зуга остановился, давая спутнику время отдышаться. Лицо мистера Родса пошло синими пятнами, он весь взмок от пота. Тем не менее всего через несколько минут он нетерпеливо махнул Зуге, готовый продолжить путь.
Индуны позволили взять трех сопровождающих, и помимо Зуги с мистером Родсом шли еще двое: журналист (мистер Родс слишком любил быть в центре внимания и не мог упустить такую возможность это внимание привлечь) и доктор (в столь изнурительном путешествии смертью грозили не только ассегаи матабеле).
Раскаленный воздух над холмами Матопо дрожал, будто над кухонной плитой. Удушливая тишина казалась почти осязаемой, и резкие крики птиц, раздававшиеся каждые несколько минут, лишь подчеркивали гнетущее безмолвие.
Заросли близко подходили к тропе с обеих сторон. Один раз Зуга увидел, как колыхнулась веточка, хотя ветра не было. Он шагал ровным шагом, точно почетный караул на похоронах генерала. У вершины холма тропинка резко свернула к вертикальной расщелине, и Зуга остановился.
Поравнявшись с ним, мистер Родс привалился плечом к горячему граниту, вытирая лицо и шею белым платком. Он долго не мог отдышаться, потом наконец прохрипел:
— Баллантайн, как вы думаете, они придут?
Из самой чащи зарослей ниже по ущелью донесся крик дрозда. Зуга склонил голову, прислушиваясь: очень похожая имитация.
— Они уже пришли, мистер Родс, холмы кишат воинами. — Он вгляделся в бледно-голубые глаза, но страха в них не заметил и пробормотал: — А вы храбрый человек, мистер Родс.
— Я не храбрый, Баллантайн. Я практичный. — На распухшем лице появилась кривая улыбка. — На мой взгляд, лучше договориться, чем воевать.
— Надеюсь, матабеле с вами согласятся, — улыбнулся в ответ Зуга.
Из темноты узкой расщелины они вновь вышли на солнечный свет — внизу располагалось чашеобразное углубление, окаймленное гранитными стенами, с которых прекрасно просматривалось дно впадины.
Боевой опыт позволил Зуге мгновенно оценить ситуацию.
— Это ловушка! — сказал он. — Естественная западня, попав в которую мы станем легкой добычей, и бежать будет некуда.
— Давайте спускаться, — пробормотал мистер Родс.
Посреди углубления возвышался муравейник — невысокая площадка из затвердевшей желтой глины, и маленькая группа белых инстинктивно направилась к нему.
— Нам ничего не остается, кроме как устроиться поудобнее, — пропыхтел мистер Родс, усаживаясь на возвышение.
Журналист и врач сели по бокам, и лишь Зуга остался стоять.
Он сохранял на лице бесстрастное выражение, хотя всей кожей ощущал опасность. Белые оказались в самом сердце холмов Матопо, здесь матабеле чувствуют себя как дома, и неизвестно, на что они могут решиться. Только сумасшедшие согласились бы прийти сюда без оружия, отдав себя на милость одного из самых диких и кровожадных племен жестокого первобытного континента. Заложив руки за спину, Зуга медленно поворачивался кругом, осматривая каменную стену, окружавшую их со всех сторон. Долго ждать не пришлось.
— Ну что же, господа, вот и противник! — негромко сказал он.
По неслышному сигналу спрятавшиеся импи бесшумно поднялись, образовав живое ограждение на вершине каменной стены. Ряды воинов стояли плечом к плечу, целиком окружив впадину. Невозможно было сосчитать, сколько тысяч амадода собрались здесь, и тем не менее царила полная тишина, точно уши были залиты воском.
— Не двигайтесь, господа, — предупредил Зуга.
Его спутники замерли. Над ними застыли непроницаемые молчаливые матабеле. В удушливой жаре ни единый звук не нарушал тишину, ни один порыв ветра не шевелил перья на головных уборах.
Наконец амадода расступились, пропуская вперед группу людей — великих индун Кумало, чистокровных занзи из королевского рода, — но как же поредели их ряды!
Все они постарели, их головы и бороды посеребрил иней седины. Они исхудали, точно бродячие псы, и мускулистые тела воинов стали жилистыми и тощими, ребра выпирали наружу. Некоторые вожди были перевязаны грязными, пропитанными кровью тряпицами, кожу других покрывали язвы, вызванные недоеданием и тяжелыми условиями жизни.
Впереди шел Ганданг, за ним, плечом к плечу, — его единокровные братья Бабиаан и Сомабула, за которыми следовали остальные; у каждого на голове обруч индуны, в руках ассегай и щит, покрытый бычьей шкурой, который и дал название племени матабеле, Люди длинных щитов.
Не доходя десяти шагов до Зуги, Ганданг остановился и опустил щит на землю. Мужчины смотрели в глаза друг другу, вспоминая тот день, больше тридцати лет назад, когда встретились впервые.
— Я вижу тебя, Ганданг, сын Мзиликази, — сказал наконец Зуга.
— Я вижу тебя, Бакела, Тот, кто бьет кулаком.
За спиной Зуги мистер Родс невозмутимо приказал:
— Спросите у него, мир или война.
Не сводя взгляда с высокого истощенного вождя, Зуга спросил:
— По-прежнему ли застилает ваши глаза жажда крови?
Ганданг ответил низким ворчанием, которое донеслось до всех индун и всколыхнуло ряды воинов на вершине.
— Передай Лодзи, что мы больше не жаждем крови. — Вождь наклонился и положил ассегай и щит на землю.
Двое матабеле в набедренных повязках толкали небольшую вагонетку по узкоколейному пути. В конце узкоколейки фиксатор выбили, вагонетка перевернулась и высыпала пять тонн голубоватых кристаллов кварца в горловину воронки. Камни покатились в сортирующий ящик, скапливаясь на стальной решетке. Десяток матабеле кувалдами разбивали руду, и она проваливалась дальше, в толчейный ящик, где тяжелые чугунные песты, приводимые в движение паровым двигателем, мерно опускались и поднимались, дробя камни в пыль. Грохот стоял оглушительный. Постоянный поток воды, закачиваемой насосом из речки в долине, вымывал руду из толчейного ящика и нес по шлюзу на столы, расставленные под низким навесом.
Гарри Меллоу склонился над первым столом, наблюдая за течением густой жидкости по толстой медной пластине, которая покрывала наклонную столешницу: бесполезная грязь стекала вниз, руда прилипала к покрытию. Эксцентриковые кулачки потряхивали стол, распределяя воду по всей поверхности, чтобы каждая крупица руды соприкоснулась с медной пластиной, покрытой слоем ртути. Одно из уникальных свойств ртути состоит в том, что она поглощает частички золота, как промокашка впитывает чернила.
Закрыв винтовой клапан, Гарри направил поток грязи на второй стол, потом выключил эксцентриковые кулачки и, подняв взгляд на Ральфа Баллантайна и Вики, напряженно наблюдающих за ним, показал большой палец: грохот толчейного става заглушал слова. Нагнувшись над столом, Гарри лопаточкой соскреб покрытие, собрав амальгамированную ртуть в темный шар размером в два раза больше бейсбольного и весом футов в сорок, — поднимать его пришлось обеими руками. Шар Гарри отнес в округлую хижину, служившую на шахте Харкнесса лабораторией. Вслед за ним в крохотное помещение втиснулись Ральф и Вики.
Все трое завороженно смотрели, как шар из амальгамы закипел и пошел пузырями в реторте, поставленной на горелку.
— Ртуть возгоняется и снова конденсируется, — пояснил Гарри, — а в результате мы получаем вот это!
Слой кипящей серебристой жидкости быстро уменьшался и стал менять цвет: появился красновато-желтый проблеск, тот самый, который зачаровывал людей на протяжении более шести тысяч лет.
— Вы только посмотрите! — Вики радостно захлопала в ладоши. Ее рыжеватые локоны подрагивали, а глаза сверкали, будто в них отразился блеск драгоценной жидкости.
Ртуть выкипела, и осталась лишь расплавленная лужица чистого золота.
— Золото! — воскликнул Ральф Баллантайн. — Первое золото шахты Харкнесса!
Он откинул голову и расхохотался. Вики и Гарри вздрогнули и озадаченно уставились на него: Ральф не смеялся с тех пор, как уехал из Булавайо. Смеющийся Ральф подхватил Вики одной рукой, а Гарри другой и, закружив их хороводом, вывел наружу. Они кружились втроем, держась за руки, Ральф вопил, а Гарри издавал индейский боевой клич.
Матабеле оторвались от работы и сначала удивленно смотрели, затем тоже засмеялись.
Вики первой вырвалась из круга, задыхаясь и придерживая руками заметно округлившийся живот.
— Вы с ума посходили! — засмеялась она, пытаясь отдышаться. — Вы оба просто ненормальные! И за это я вас и люблю.
Смесь была наполовину из речной глины, принесенной с берега Ками, а наполовину из обломков термитников, глина в которых отличалась большей вязкостью благодаря добавке слюны насекомых, вытащивших комочки из подземных глубин на поверхность. Оба вида глины сваливали в яму возле колодца — того самого, который первый муж Робин, Клинтон Кодрингтон, построил с помощью Джордана Баллантайна много лет назад, задолго до того, как колонна первопоселенцев Британской южноафриканской компании въехала в Матабелеленд.
Двое новообращенных крутили ворот, поднимая ведро из колодца, потом выливали воду в яму, куда двое других лопатами сбрасывали глину. С десяток голых чернокожих детишек под предводительством Роберта Сент-Джона месили глину, превратив тяжелый труд в игру. Робин Сент-Джон помогала набивать глину в деревянные формы размером восемнадцать дюймов на девять. Мальчишки и девчонки, выстроившись цепью, переносили заполненные формы на устланную травой площадку для просушки, где аккуратно выкладывали сырые кирпичи, а потом торопливо возвращали пустые формы обратно.
Тысячи желтых кирпичей лежали длинными рядами под солнцем, однако этого было мало, — по расчетам Робин, на одну только церковь понадобится не менее двадцати тысяч. Кроме того, придется нарубить деревья и подготовить древесину, а через месяц настанет время резать траву для кровли.
Робин выпрямилась и приложила измазанную глиной руку к натруженной пояснице. Прядка седых волос выбилась из-под платка, щека и шея были заляпаны грязью, но ручейки пота смывали ее, пачкая высокий воротник блузки.
Робин смотрела на руины миссии: почерневшие от пожара балки провалились, и сильные ливни превратили стены из необожженного кирпича в бесформенную груду. Придется заново класть стены и возводить над ними крышу, и тем не менее Робин Сент-Джон с огромным удовольствием предвкушала эту тяжелую, утомительную работу, чувствуя себя молодой и полной сил, совсем как тридцать с лишним