— Зачем мы на старом кладбище остановились? — повторил Самсон.
— Слишком много пива выпил, — ответил Крейг, выходя из машины и потягиваясь. — Отлить надо бы.
Окропив помятое переднее колесо «лендровера», он влез на низкую кладбищенскую ограду и сел, болтая голыми загорелыми ногами. Одет он был в шорты цвета хаки и замшевые ботинки на босу ногу — в носках колючие семена травы застревают.
Внизу, у подножия заросших лесом холмов, виднелась миссия Ками: крытые сухой травой старинные здания, построенные до начала века, и красные черепичные крыши новой школы и больницы. А вот дома поселка, для уменьшения затрат покрытые некрашеными асбестовыми плитами, казались неприглядным серым пятном на фоне прелестной зелени полей. Крейг торопливо отвел взгляд от неприятного зрелища.
— Сэм, ты где? Ехать пора… — Осекшись, он нахмурился. — Что ты там делаешь?
Самсон зашел на кладбище через кованую железную калитку и беззастенчиво мочился на могильную плиту.
— Черт возьми, Сэм! Это же осквернение могилы!
Сэм отряхнулся и застегнул ширинку.
— Семейная традиция, дедушка Гидеон научил, — объяснил он и перешел на синдебеле: — Нужно полить, чтобы цветок снова вырос.
— Что-то я ни черта не понял.
— Тот, кто здесь похоронен, убил девушку-матабеле по имени Имбали, Цветок, — сказал Самсон. — Дед всегда поливает его могилу, когда проходит мимо.
Негодование Крейга сменилось любопытством, и он подошел к Самсону.
Памяти генерала Мунго Сент-Джона, убитого во время восстания матабеле в 1896 г.
Крейг прочитал надгробную надпись:
Нет более великой любви, чем та, которая заставляет отдать свою жизнь ради другого.
Бесстрашный мореплаватель, храбрый солдат, преданный муж и заботливый отец навсегда останется в памяти жены Робин и сына Роберта.
Крейг смахнул со лба челку, которая лезла в глаза.
— Судя по надписи, мужик был что надо.
— Кровожадный убийца, вот он кто! И сделал все возможное, чтобы спровоцировать восстание.
— Да ну?
Крейг подошел к следующей могиле.
Здесь лежат бренные останки доктора РОБИН СЕНТ-ДЖОН,
в девичестве Баллантайн, основателя миссии Ками.
Перешла в мир иной 16 апреля 1931 г. в возрасте 94 лет.
Верная слуга Твоя, Господи.
— Ты про нее что-нибудь знаешь? — оглянулся Крейг на Самсона.
— Мой дед называет ее Номуса, Дочь Милосердия. Она была одним из самых замечательных людей когда-либо живших на этом свете.
— Я ничего о ней не слышал.
— А следовало бы: она твоя прапрабабушка.
— Никогда особо не интересовался семейной историей. Мать приходилась отцу троюродной сестрой — вот и все, что я знаю. Меллоу и Баллантайны вечно женились друг на друге, я так толком и не разобрался, кто кому кем приходится.
— «У человека без прошлого нет будущего», — процитировал Сэм.
— Иногда так и хочется тебя стукнуть, — ухмыльнулся Крейг. — Все-то ты знаешь.
Он прошел вдоль ряда старинных могил. Некоторые были украшены затейливыми надгробиями с голубками и плачущими ангелочками, с выцветшими искусственными цветами под стеклянным колпаком. На других стояли скромные бетонные плиты со стертыми надписями. Крейг читал те, которые мог разобрать.
РОБЕРТ СЕНТ-ДЖОН
54 года
Сын Мунго и Робин
ДЖУБА ДУМАЛО
83 года
Лети, Маленькая Голубка
Увидев свою фамилию, Крейг замер.
ВИКТОРИЯ МЕЛЛОУ,
в девичестве Кодрингтон.
Умерла 8 апреля 1936 г. в возрасте 63 лет.
Дочь Клинтона и Робин, жена Гарольда
— Слушай, Сэм! Если ты прав насчет остальных, то это, должно быть, моя прабабушка.
Из трещины на могильной плите рос пучок травы. Крейг нагнулся и выдернул его — и вдруг почувствовал незримую связь с прахом, покоящимся под надгробием: когда-то этот прах был женщиной, которая смеялась, любила и дала жизнь ребенку, чтобы Крейг мог появиться на свет.
— Привет, бабушка, — прошептал он. — Жаль, что я про тебя ничего не знаю.
— Крейг, уже почти час дня! — крикнул Сэм.
— Иду! — И все же Крейг задержался на несколько мгновений, охваченный непривычной тоской.
«Спрошу Баву!» — решил он и пошел к «лендроверу».
Он остановил машину возле первого дома в поселке. Маленький дворик был недавно подметен, на веранде стояли горшки с петуниями.
— Слушай, Сэм, — начал Крейг, преодолевая неловкость, — я даже не знаю, что тебе теперь делать. Пожалуй, ты можешь пойти в полицию, как и я. Не исключено, что нам удалось бы снова работать вместе.
— Может, и удалось бы, — бесстрастно согласился Сэм.
— Хочешь, я поговорю с Баву насчет работы для тебя в Кингс-Линне?
— Бумажки перекладывать? — спросил Сэм.
— Да уж… — Крейг почесал за ухом. — Но ведь тоже работа, какая-никакая.
— Я подумаю, — пробормотал Сэм.
— Черт, мне ужасно неудобно, что так получилось. Ты ведь вовсе не обязан был уходить со мной, вполне мог бы остаться в министерстве…
— После того, что с тобой сделали? Ни за что! — покачал головой Сэм.
— Спасибо, старина.
Они помолчали. Сэм вылез из «лендровера» и вытащил свой багаж.
— Я заеду к тебе, как только устроюсь. Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Крейг. — Не пропадай, Сэм.
— Куда я денусь, — ответил Сэм, протягивая руку, и мужчины обменялись коротким рукопожатием.
— Хамба гашле, — сказал Сэм. — Счастливого пути.
— Шала гашле, — ответил Крейг. — Счастливо оставаться.
Крейг завел «лендровер» и вернулся на дорогу, по которой они приехали. Проезжая под тюльпанными деревьями, он посмотрел в зеркало заднего вида. Сэм стоял посреди дороги с сумкой на плече, глядя вслед машине. Сердце Крейга сжалось: они с Сэмом были вместе с незапамятных времен.
— Я обязательно что-нибудь придумаю, — решительно повторил он.
Как обычно, на вершине подъема Крейг снизил скорость, предвкушая, как откроется вид на ферму, и вздрогнул от неожиданного разочарования. Баву заменил кровлю из сухой травы тускло-серыми листами асбеста. Разумное решение, ничего не скажешь, ведь достаточно одного выстрела из гранатомета, чтобы трава полыхнула не хуже праздничного фейерверка. И все-таки Крейгу такая перемена не понравилась, как не нравилась и вырубка окружавших дом деревьев, которые мешали вести оборонительный огонь. Зуга Баллантайн, дед Баву, построивший Кингс-Линн в девяностых годах девятнадцатого века, посадил джакаранды, с которых весной на лужайки дождем сыпались синие лепестки. Деревья пришлось срубить, и теперь на их месте стоял десятифутовый забор из металлической сетки и колючей проволоки.
Крейг свернул в небольшую впадину позади хозяйского дома — здесь расположились склады, офисы и механические мастерские, которые были сердцем огромной фермы. Не успел он и полпути проехать, как в дверях мастерской появился долговязый мужчина и, подбоченясь, стал наблюдать за приближающимся «лендровером».
— Здорово, дед! — сказал Крейг, выходя из машины.
Старик нахмурился, скрывая радость:
— Сколько раз тебе говорить, не называй меня дедом! Не хватало еще, чтобы люди подумали, будто я старый!
Тело Джонатана Баллантайна, прожаренное и высушенное солнцем, напоминало родезийский деликатес бильтонг, полоски вяленой дичи. Казалось, что если его разрезать, то не кровь потечет, а пыль посыплется. Тем не менее в зеленых глазах по-прежнему поблескивал огонек и густые белоснежные локоны падали до плеч. Джонатан Баллантайн гордился своей шевелюрой, каждый день мыл и расчесывал волосы серебряными щетками, всегда лежавшими на ночном столике возле его кровати.
— Извини, Баву! — Крейг использовал имя, данное Джонатану матабеле и означающее «овод».
Он пожал прохладную костлявую руку деда, обтянутую сухой кожей, однако сохранившую крепость.
— Опять тебя с работы выгнали, — упрекнул Джонатан.
Челюсти у него были вставные, но прекрасно подогнанные, и рот не казался запавшим. Дед тщательно ухаживал за зубами, сиявшими такой же безупречной белизной, как и серебристая борода и шевелюра, — это был еще один предмет его гордости.
— Нет, я сам уволился, — запротестовал Крейг.
— Тебя выперли.
— Ну, почти, — признался Крейг. — Не успели немного, я сам заявление написал.
Он, в общем-то, не удивился, что дед уже знал о последней неприятности в жизни внука. Никто не мог с уверенностью определить, сколько лет Джонатану Баллантайну, — Крейг считал, что ему должно быть за восемьдесят, другие давали не меньше ста. В любом случае возраст не мешал старику всегда быть в курсе всех событий.
— Подбрось меня к дому, — потребовал Джонатан и легко вскарабкался на высокое пассажирское сиденье. — Я поставил на лужайке у входа еще десяток мин, — похвастался он новыми улучшениями в системе обороны фермы.
Каждая осколочная мина представляла собой десять килограммов пластиковой взрывчатки, заложенных в цилиндр с металлическими осколками, который подвешивался на треноге, — детонация производилась электрическим выключателем, установленным в хозяйской спальне. Джонатан страдал хронической бессонницей, и Крейг представил себе безумную картинку: старик, одетый в ночную рубашку, сидит ночь напролет, держа палец на кнопке и надеясь, что какой-нибудь террорист подойдет достаточно близко. Эта война добавила деду лет двадцать жизни, Джонатан так не веселился со времен битвы при Сомме в Первую мировую, когда одним чудным осенним утром забросал гранатами сразу три пулеметных гнезда немцев, за что и получил Военный крест. Крейг подозревал, что первым делом всех новобранцев-партизан ЗИПРА учат держаться как можно дальше от Кингс-Линна и его сумасшедшего хозяина.
Проехав через ворота в заборе из колючей проволоки, «лендровер» был немедленно окружен сворой грозных ротвейлеров и доберман-пинчеров. Джонатан тем временем рассказывал о последних улучшениях в обороне.
— Если нападут из-за холма, то я дам им пройти на минное поле, а потом обстреляю продольным огнем… — Поднимаясь по ступенькам веранды, он все еще объяснял планы отражения атаки, размахивая руками, и закончил туманным намеком: — Я только что изобрел секретное оружие и хочу испытать его завтра утром. Можешь посмотреть.