Ральф снова вскочил в седло и послал лошадь с места в карьер. К полудню он вернулся на главную дорогу и поехал на юг, меняя лошадей каждый час. С наступлением ночи Ральф стреножил лошадей и уснул прямо на земле. Поднявшись до рассвета, он съел кусок сыра с ломтем грубого деревенского хлеба из припасов, которые Луиза положила в его седельную сумку, и с первыми лучами солнца тронулся в путь.
Часов в десять утра Ральф свернул с дороги к телеграфной линии, спрятавшейся за холмом с плоской вершиной. Ремонтники БЮАК наверняка довольно близко подобрались к первому обрыву провода, а в Булавайо уже могли донестись вести об ужасной чуме, уничтожающей стада, и какой-нибудь телеграфист горел от нетерпения сообщить эту новость мистеру Родсу.
Ральф перерезал провода в двух местах и поехал дальше. К вечеру он загнал одну из лошадей. Обессилевшее животное пришлось отпустить — если оно не станет добычей льва, то, возможно, кто-то из погонщиков компании узнает клеймо.
На следующий день, в пятидесяти милях от реки Шаши, Ральф встретил один из своих обозов, идущий с юга: двадцать шесть фургонов под началом белого надсмотрщика. Ральф остановился, сменил лошадей, оставив надсмотрщику выбившихся из сил животных, и поскакал дальше. По пути он перерезал телеграфные провода еще в двух местах, на обоих берегах реки Шаши.
Ральф понял, что конечная станция железной дороги уже близко, когда наткнулся на рыжего шотландца, топографа его компании, который с бригадой чернокожих рабочих размечал местность для прокладки железнодорожного пути, опережая прокладчиков на пять миль.
— Мак, ты получил телеграмму, которую я послал из Булавайо? — с ходу спросил Ральф, не теряя времени на приветствия и даже не подумав спешиться.
— Никак нет, мистер Баллантайн, — покачал головой шотландец. — С севера уже пять дней не было ни одной телеграммы — говорят, повреждение на линии. Первый раз слышу о таком длительном обрыве связи.
— Тысяча чертей! — яростно выругался Ральф, скрывая облегчение. — Я хотел, чтобы ты придержал для меня грузовую платформу.
— Если вы поторопитесь, сэр, то успеете на порожняк, возвращающийся в Кимберли.
Через пять миль Ральф добрался до железной дороги. Посреди широкой плоской равнины, заросшей колючим кустарником, в безлюдном месте на краю пустыни Калахари, царившая на путях суматоха казалась нелепой. Зеленый локомотив, выпуская в безоблачное небо серебристые облачка пара, подталкивал вереницу платформ туда, где заканчивались поблескивающие рельсы. Чернокожие рабочие, одетые лишь в набедренные повязки, орудуя ломами, сбрасывали стальные брусья с платформы на пыльную землю; другие рабочие поднимали рельсы и укладывали их на тиковые шпалы. Мастера выравнивали рельсы с помощью чугунных клиньев, а рабочий с кувалдой шел следом, звонкими ударами молота забивая стальные костыли.
На полмили дальше к югу стояло управление строительством дороги — квадратный домик из дерева и гофрированного железа, который каждый день передвигали на новое место. Вспотевший главный инженер, сняв пиджак, склонился над столом, сколоченным из ящиков из-под сгущенного молока.
— Сколько миль вы прошли? — с порога спросил Ральф.
— Мистер Баллантайн! — Инженер подскочил от неожиданности. На дюйм выше ростом, с бычьей шеей и мощными волосатыми руками, он все же боялся Ральфа — это было заметно по глазам. Ральф мимолетно улыбнулся про себя: самым популярным человеком в Африке ему никогда не стать — да и зачем? Призов за это не выдают. — Сэр, мы не ждали вас так рано! Мы думали, вы приедете в конце месяца…
— Знаю. Так сколько вы прошли?
— Ну, ввиду некоторых обстоятельств…
— Черт побери, мне что, ответ из тебя клещами вытягивать?
— С первого числа месяца… — Инженер помедлил, хотя давно понял, что врать Ральфу Баллантайну себе дороже. — Шестнадцать миль, сэр.
Ральф подошел к карте и сверил расчеты: проезжая мимо паровоза, он обратил внимание на разметку.
— Не шестнадцать, а пятнадцать миль шестьсот ярдов! — поправил он.
— Нет, сэр, уже почти шестнадцать.
— Вы довольны этим результатом?
— Нет, сэр.
— Я тоже! — Ральф решил, что не стоит давить дальше: толку от этого не будет, а лучший специалист если и найдется, то разве что за рекой Оранжевой. — Вы получили мою телеграмму из Булавайо?
— Нет, мистер Баллантайн. Связь оборвалась несколько дней назад.
— А как насчет Кимберли?
— С Кимберли связь есть.
— Прекрасно. Тогда срочно передайте вот это.
Ральф склонился над блокнотом для записи телеграмм и торопливо нацарапал: Аарону Фагану, адвокату, улица Де Бирса, Кимберли. Приезжаю рано утром шестого. Срочно договоритесь о встрече в полдень с Ковбоем из Руланда.
«Ковбоем из Руланда» они прозвали между собой Рулофа Зедерберга, главного конкурента Ральфа в грузовых перевозках: его фургоны совершали регулярные рейсы от Делагоа до Алгоа-бей, от золотых приисков в Пилгримс-рест до Витватерсранда и железной дороги в Кимберли.
Пока телеграфист выстукивал сообщение на своем инструменте из тика и латуни, Ральф снова повернулся к инженеру:
— А теперь расскажите подробнее о причинах задержки и способах их устранения.
— Наше самое узкое место — сортировочная станция в Кимберли.
Они разговаривали целый час, пока снаружи не засвистел паровоз. Все еще поглощенный дискуссией, Ральф забросил седельную сумку и одеяло на первую платформу и, обсуждая последние детали с главным инженером, задержал поезд на десять минут.
— Теперь будете получать рельсы быстрее, чем сможете их укладывать! — хмуро пообещал Ральф, запрыгивая на платформу, и махнул машинисту.
Раздался свисток, фонтанчик пара брызнул в сухой воздух пустыни, колеса локомотива закрутились, паровоз вздрогнул, и длинная вереница порожних платформ тяжело двинулась на юг, быстро набирая скорость. Завернувшись в одеяло, Ральф лег в уголке, где борт прикрывал его от ветра. От реки Люпани до железной дороги он добрался за восемь дней — пожалуй, это рекорд.
— Хотя и за это тоже призов не выдают, — устало усмехнулся он, надвинув шляпу на глаза, и прислушался к перестуку колес: «Надо торопиться. Надо торопиться». Когда Ральф уже засыпал, слова изменились. «Быки умирают. Быков уже нет», — снова и снова напевали колеса, но Ральф был не в силах бороться со сном.
Через шестнадцать часов, в пятом часу утра, паровоз въехал на сортировочную станцию в Кимберли.
Поезд замедлил ход. Ральф спрыгнул с платформы и с седельной сумкой через плечо побрел по улице Де Бирса. На телеграфной станции горел свет, и Ральф постучал в закрытое окошко. Оттуда, словно сова из дупла, выглянул заспанный телеграфист.
— Мне нужно послать срочное сообщение в Булавайо.
— Извини, парень, связи нет.
— А когда будет?
— Черт его знает, линия уже шесть дней не работает.
Улыбаясь во весь рот, Ральф ввалился в вестибюль отеля Бриллиантовой Лил.
Новичок за конторкой не узнал Ральфа, приняв его за бродягу: перед ним стоял высокий худой мужчина, обгоревший на солнце и одетый в мешковатую одежду, покрытую грязью и пылью. Дикая скачка согнала лишний жирок, кроме того, Ральф не брился со дня отъезда из Люпани, колючий кустарник чуть не до дыр ободрал сапоги, сажа из паровозной трубы въелась в кожу лица и заставила покраснеть глаза.
— Извините, сэр, мест нет!
— Кто сейчас в номере «Голубой алмаз»? — дружелюбно поинтересовался Ральф.
— Сэр Рэндольф Чарльз, — почтительно произнес ночной портье.
— Выставь его вон.
— Простите, что вы сказали? — ледяным тоном спросил подобравшийся портье.
Ральф схватил его за муаровый галстук, притянул к себе и зарычал прямо в ухо:
— Я сказал, немедленно освободи мне мой номер!
В этот момент в вестибюле появился дневной портье.
— Мистер Баллантайн! — с тревогой и притворной радостью воскликнул он, бросаясь на помощь коллеге. — Ваш номер будет готов сию минуту! — Затем он прошипел в другое ухо ночного портье: — Освободи номер немедленно, не то он сам это сделает!
«Голубой алмаз» был одним из немногих мест в Кимберли, которое могло похвастаться горячей водой в ванной. За окном двое чернокожих слуг поддерживали огонь под котлом, а Ральф лежал по горло в воде, большим пальцем ноги подкручивая кран, из которого текла горячая струйка, и брился опасной бритвой на ощупь, пренебрегая зеркалом.
Дневной портье лично проследил, чтобы из кладовой достали чемодан с вещами Ральфа, и не спускал глаз со слуг, отглаживающих костюм и начищающих сапоги.
За пять минут до полудня благоухающий бриллиантином и одеколоном Ральф вошел в офис Аарона Фагана, тощего сутулого человечка с зачесанными назад волосами, сквозь которые просвечивала лысина. У адвоката был высокий лоб интеллектуала, нос с горбинкой, пухлые чувственные губы и живые миндалевидные глаза.
Играя в калабриаз, Аарон не знал пощады, тем не менее ему было не чуждо сострадание, и эту черту его характера Ральф ценил не меньше, чем все остальные. Если бы Аарон знал, что задумал Ральф, он бы наверняка попытался его отговорить, но, изложив свои аргументы, все равно составил бы безжалостный контракт с такой же невозмутимостью, с какой продемонстрировал бы выигрышную секвенцию в калабриазе.
Сегодня Ральфу было некогда спорить с Аароном об этической стороне дела. Они обнялись, дружелюбно похлопав друг друга по спине.
— Они здесь? — спросил Ральф и, не давая Аарону раскрыть рот, вошел в кабинет.
Рулоф и Дул Зедерберги и не подумали встать при виде Ральфа, а о рукопожатии и речи быть не могло: слишком часто соперники яростно схватывались друг с другом, хотя ни одной стороне перевеса достичь не удавалось.
— Баллантайн, вы опять собираетесь потратить наше время даром? — Рулоф говорил с сильным акцентом, унаследованным от шведских предков. Хотя голос звучал лениво, во взгляде блеснул интерес.
— Мой дорогой Рулоф, как можно! — запротестовал Ральф. — Я искренне хочу решить проблему с тарифами на новом маршруте в Матабелеленде, прежде чем мы разорим друг друга.