— Дело сделали? Преступники все в заключении? Какой-то там Алексеев, по-вашему, главный преступник?
— Он да еще Джабадари, ваше превосходительство. По моему разумению, этим двоим не уйти от каторги.
— Дело, стало быть, не такое большое? А?
— Уж какое есть, ваше превосходительство. Конечно, не захвати мы преступников вовремя, не сумей пресечь дела вначале, оно наверняка разрослось бы. Но в том-то и заслуга вашего превосходительства, что успели вовремя захватить.
— Мда… А вот в городе Иваново-Вознесенске, генерал, жандармское управление не согласно с вами!
— Ивановское жандармское управление?
Это было уже ни на что не похоже. Провинциальные жандармы смеют не соглашаться с генерал-майором Воейковым!
— Не угодно ли вам объяснить, ваше превосходительство? — Сказал, едва выдохнув из себя слова.
— Извольте, генерал, извольте. Вот-с перед вами донесение иваново-вознесенского жандармского управления о событиях, происшедших в городе Иваново-Вознесенске…
— Простите, но какое отношение имеют сии события к произведенным нами арестам здесь в Москве?
— Самое прямое. Известно ли вам, что преступная организация, назвавшая себя Всероссийской социально-революционной, постановила разослать своих представителей по городам Российской империи с целью создать свои отделения во многих промышленных центрах страны?
— Свои отделения? — переспросил Воейков, бледнея.
— Да, свои отделения. Кстати, ваш Алексеев должен был быть отправлен в Иваново-Вознесенск. Однако Алексеев в тюрьме, и вместо него направили Владимира Александрова, полагаю более опасного, нежели ваш Алексеев, ибо Александров — человек образованный. В группу Александрова вошли Лидия Фигнер, Варвара Александрова, Анна Топоркова и, кстати, недавно освобожденные из-под стражи мастеровые Семен Агапов и Иван Баринов.
— Боже мой! — прошептал в ужасе генерал Воейков.
— Это еще не все. Преступники прибыли в Иваново-Вознесенск с фальшивыми паспортами, с запасом нелегальной литературы и с немалыми деньгами. Они поступили на фабрики простыми рабочими и стали распространять запрещенные книги, вести пропаганду, ну и так далее. Поселились они в доме рабочего Кисина и ничем не отличались по виду от обыкновенных рабочих людей.
Воейков обтер носовым платком лицо.
— Вы слушаете меня, генерал? — продолжал Слезкин. — В течение месяца эти преступные элементы совершенно беспрепятственно занимались противуправительственной пропагандой, не привлекая к себе внимания полиции. Но 7 августа все они были арестованы вместе со своими фальшивыми паспортами, зашифрованными адресами и прочим. Назвать свои имена они не пожелали и сопротивлялись полиции. Александров даже пытался задушить одного из жандармов, когда тот отбирал какую-то бумажку у женщины. Погодите, генерал, погодите. Это еще не всё. Иваново-вознесенцы не привыкли к арестам. Там это происходило впервые. Узнав о том, что в доме Кисина полиция, они собрались во дворе этого дома и на улице и подняли крик, угрожая нашим агентам.
— Черт знает что такое!
— Да, возмутительно! Эти прибывшие из Москвы преступники, видно, уже успели стать популярными у массы ткачей. Особенно разорялся хозяин квартиры Кисин. Разумеется, он был арестован, но волнение во дворе и на улице все возрастало, и офицер, естественно, испугался, как бы толпа не вздумала отбивать арестованных.
— Да это ведь настоящий бунт! — воскликнул Воейков.
— Ах, это вы поняли наконец! — саркастически улыбнулся Слезкин. — Как бы там ни было, арестованных всех удалось отправить в иваново-вознесенское жандармское управление. Дней через пять захваченные у арестованных письма все были расшифрованы, так же как и адреса явок и лиц в разных местах Российской империи. Письма сии, господин генерал, открыли, что существует Всероссийская социально-революционная организация, что центр ее в Москве, что из Москвы агенты ее направлены не только в Иваново-Вознесенск, но и в Киев, в Одессу, в Тулу и на Кавказ. К вашему сведению, стало также известно, что в Москве готовится побег арестованного Михаила Чикоидзе…
— Меры будут немедленно приняты, ваше превосходительство.
— Надеюсь, — сухо отозвался Слезкин. — Но также надеюсь, генерал, теперь вам ясно, что дело отнюдь не закончено, что преступники далеко не все арестованы и что ваш Алексеев не главный среди них.
Воейков поднялся с кресла. Он едва стоял на ногах от перенесенного потрясения. Первый раз в жизни ему стало по-настоящему страшно.
Воейков любил говорить, что убеждения привели его в жандармерию и вот ужо несколько десятков лет он служит в ней верой и правдой, искореняя крамолу в России.
Картина, раскрывшаяся в Иваново-Вознесенске, повергла его в ужас своими масштабами. Только подумать! Целая организация, носящая название Всероссийской! Целая сеть филиалов преступной организации!
У него было чувство, что почва из-под ног ускользает, рушатся устои монархии, шатается общественный строй, с которым он накрепко связан. В опасности все, что с детства казалось ему незыблемым, нерушимым, по подлежащим сомнению, обсуждению.
Борьба Воейкова с крамольниками была уже не служебным усердием, а борьбой за себя, за свои земли, свое имение, свою веру в монархию, в господа бога, в необходимую России иерархию сословий.
Он стал приезжать домой на три-четыре часа, не более, в сутки. Нередко спал в служебном кабинете на диване, приказал привезти из дома простыни, одеяло, подушки.
Ему не хватало времени. Он по нескольку дней кряду не отпускал от себя офицеров, гонял подчиненных во все концы, ежедневно давал телеграммы в Тулу, Киев, Одессу, Шую, Владимир, Иваново-Вознесенск, принимал донесения из всех городов…
Даже начальник его генерал-лейтенант Слезкин, поначалу пренебрежительно отнесшийся к небывалому усердию своего заместителя, забеспокоился о его здоровье.
— Вы, генерал, слишком… слишком… Силы надо беречь…
— Ваше превосходительство! Из харьковского жандармского управления было получено сообщение, что из города Кишинева через Харьков в Москву отправлены три ящика будто бы с кожей по квитанции на предъявителя. В Харькове произвели вскрытие ящиков, и в них оказались запрещенные, напечатанные за границей брошюры и книги. Я уже распорядился отправить на вокзал агентов и задержать там того, кто явится за ящиками с квитанцией, ящики доставить в жандармское управление.
— А… хм… Превосходно, превосходно, генерал. Поздравляю. И что же — удалось задержать?
— Удалось, ваше превосходительство. Через пятнадцать минут ко мне приведут задержанного.
— Превосходно, генерал, превосходно. После допроса доложите.
Воейков прошел к себе в кабинет и не успел опуститься в кресло, как ввели задержанного на вокзале Георгия Здановича.
Зданович был ошеломлен арестом и конфискацией ящиков. В кабинете Воейкова он назвал себя, ничего больше не говорил и только настойчиво спрашивал генерал-майора:
— Как вы могли узнать?
— Мы знаем все, господин Зданович, — самодовольно ответил Воейков. — Утаить от нас что-либо нет никакой возможности.
— Но как, каким образом?
— Задавать вопросы в этом кабинете предоставлено право только мне, а не вам. Давайте поговорим, господин Зданович.
— С вами мне не о чем говорить.
Адрес Здановича выдал найденный при нем паспорт. Обыск принес в кабинет Воейкова револьвер, список адресов разных лиц в Австрии, Сербии и Швейцарии и написанную рукой Здановича «Программу деятельности, устав революционера».
Докладывать Слезкину о допросе было нечего. Но несколько дней спустя Воейков протянул начальнику полученную недавно бумагу.
— А вы прочтите-ка вслух, генерал, я послушаю. — Слезкин поглубже сел в кресло, протянул под столом ноги, приготовился слушать.
Донесение было из Иваново-Вознесенска. Ивановское жандармское управление сообщало о напряженном положении в городе. Возникли опасения, что арестованные в доме Кисина с помощью возбужденных жителей смогут бежать из-под стражи. Посему ивановская жандармерия решила перевести задержанных лиц в город Шую.
В то время как задержанные были препровождены к железной дорого и на вокзале в Иваново ждали под конвоем шуйского поезда, неизвестный человек, оказавшийся прибывшим из Москвы членом Всероссийской социально-революционной организации Гамкрелидзе, вступил с одной из арестованных женщин в переговоры с помощью знаков.
Гамкрелидзе был схвачен ивановскими жандармами, и по найденным при нем документам установлено, что вышеозначенный Гамкрелидзе остановился в Москве, в гостинице «Украина»…
— И все? — спросил Слезкин, когда Воейков кончил читать.
— Донесение все.
— Не столь уж и важное. А?
— Так точно, ваше превосходительство. Само по себе донесение не столь уж и важное. Куда, ваше превосходительство, важнее его последствия!
— Последствия, генерал?
— Я имею в виду, ваше превосходительство, результаты обыска, произведенного в номере двенадцатом в гостинице «Украина».
— Ах так… Вы успели произвести и обыск?
— Через тридцать минут после получения донесения.
— Хм… И что же?
— Извлекли, ваше превосходительство, 300 экземпляров книг самого возмутительного содержания, разумеется, запрещенных нашей цензурой.
— Ай-ай-ай!
— И три револьвера, ваше превосходительство.
— Послушайте, генерал, этого Гамкрелидзе необходимо доставить в Москву.
— Завтра он будет в Москве, ваше превосходительство. Разрешите продолжать?
— Как, это еще не все?
— Обыск еще не был закончен, как в номер двенадцатый гостиницы «Украина» без стука вошел молодой человек. Он оказался студентом из города Дрездена Кардашовым. После него в помер явились князь Цицианов и Вера Любатович.
— Так… Так… — Старый генерал-лейтенант уже утомился от всех подробностей. Если бы Воейков оставил его в покое, Слезкин заперся бы у себя в кабинете, приказал бы никого к нему не впускать и с удовольствием подремал бы с полчасика или еще лучше с часок, сидя в кресле.