– Да, это мы уже поняли.
– То же самое происходило и в «Героях». Мне недостаточно было бегать по карте, собирать ресурсы и воевать. Важно было придумать историю. Любимые герои определялись в каждом замке – и были среди них те, что считались легендарными. Причем легендарность эта выводилась не только на основе придуманных деталей – но и исходя из истории самих игр. Моих, Диминых – и даже игр родителей, за которыми я следил с особенно живым интересом. Со стороны процесс представлялся еще более захватывающим, так как происходящее уже не зависело от тебя и твоего воображения – предоставляя возможность быть лишь наблюдателем творимого чужими руками. Мне было до мучительного обидно, что ни отец, ни мама не понимают главных тонкостей игры. Того, например, что один начал на острове, а другой – на материке, что в числе их противников – коварный Сандро и властная Аделаида, что воевать при такой сложности с Колонией – занятие почти безнадежное, так как те скопят тучу фениксов – и задавят в итоге числом. Стратегические, реально полезные особенности смешивались тут с индивидуальными и выдуманными, но, так или иначе, казались проигнорированными напрасно, ведь это упрощало игру – и делало ее скучнее. При этом некоторые эпизоды их игр приводили меня в буйный восторг, формируя уже новые правила вселенной – и новых легендарных героев. Одним из таких героев был Вей, творивший в одну из игр нечто немыслимое – и никогда мной ранее не виденное. Оторванный от дома и не имея источников для восстановления сил, он с виртуозной легкостью захватывал десятки городов, покупая в них армию и пополняя ряды войск на карте – за счет дипломатии и огромного количества золота. Затаив дыхание, я ждал, когда он встретится с маминой армией – и произойдет нечто ужасное. В душе я даже жаждал его победы, так как подобная полоса удач обязана была быть подкреплена еще одной – над игроком-человеком. Битва, действительно, удалась на славу. Длилась она минут тридцать или сорок (крайне важный показатель в этом деле). Результат оказался удовлетворительным для обеих сторон: мама победила численно – но в последний момент Вей сдался и через некоторое время снова появился на карте. Я уже потирал руки, предвкушая, как он вновь соберет армию – и отвоюет обратно территорию. Об этой битве и самом сценарии было в деталях рассказано Диме, который тоже удивлялся и вскрикивал – не веря, что такое возможно. Так проходили годы, и авторитеты некоторых героев закреплялись навечно. При дальнейших столкновениях с ними в ужас приводило одно только появление в числе противников, так как от них автоматически ожидались страшные гадости и хитрости – и непредсказуемые выкрутасы. По тому же странному закону ожидаемое происходило. Настолько часто, насколько это было нужно воображению, желавшему обставить все согласно придуманной легенде. Игра эта, действительно, являлась для меня целой вселенной, в которой я прожил не менее пятнадцати лет, с самого детства. Воспоминания о выигранных битвах и пройденных сценариях (а также о соответствующих достижениях родителей или Чихачевского) становились по важности в одном ряду с реальными, будучи поводом для подлинной ностальгии – и все новых и новых фантазий.
– Так ты, видимо, и не вырос.
– Возможно. Так или иначе, очередным этапом компьютерной жизни стал для меня в свое время «Team Fortress» – командный шутер с анимированными персонажами. Прелесть всех подобных игр заключалась в одном и том же – возможности играть с кем-то реальным, что избавляло от надобности продумывать сюжеты и отношения в таких деталях. Многое происходило само собой, многие превращались в игровых друзей по-настоящему – многое становилось причиной для веселья и восторга, не будучи вымышленным. Но и здесь, оставаясь недовольным своим скромным положением и не слишком «профессиональной» игрой, я предавался отдельным фантазиям, где превращался в бывалого и всем известного игрока, способного уничтожать противников пачками, либо просто дурачиться – но даже и в этом проявлять мастерство. Все в них обстояло по-прежнему: моя исключительная оригинальность, окруженность фаворитами, желание, чтобы всем было хорошо и весело. Последнее я пытался воплощать и в жизни, играя за медика – персонажа, который почти не воюет, а только спасает других, делая игрока, с которым ходит, намного опаснее и выносливее. Здесь мне нравилось проявлять мою обычную услужливость. Рискуя жизнью, я бегал по карте, желая спасти как можно больше игроков – из-за чего бросал даже своего постоянного напарника (им обязательно становился один из фаворитов, которому в качестве медика я мог оказывать реальную помощь). Я был, и впрямь, неплохим медиком, преуспев в этой роли значительно больше, чем в любой другой. Напарники хвалили меня – и, как обычно, я бывал ужасно горд и рад одновременно. Причиной гордости были моя полезность и незаменимость – радость же вызывал сам процесс. Невероятно слаженный и увлекательный, но главное – пропитанный командным духом. Каждый занимал свое место и был занят своим делом – принося поэтому определенную пользу. Я же, как и всегда, желал быть вездесущим. Лечить не только тех, кто на передовой – но и тех, кто в тылу, стоя рядом с каким-нибудь снайпером, работа которого предполагала длительное ожидание и явную скуку для медика, не способного устоять на месте – и обязанного, к тому же, лечить реально пострадавших. Я же находил особенное удовольствие в этом спокойном ожидании, помогая своему игроку даже и в таком безопасном деле. Главное же – я чувствовал, что реально помогаю, что я нужен – и что нет никого ценнее медика. Я даже удивлялся, не понимая, как этого не видят и другие врачи-игроки, пользовавшиеся своей привилегией слишком избирательно и неумело. Имея возможность спасти всех или многих, они спасали лишь своего игрока – жестоко и равнодушно пробегая мимо раненных, выкрикивавших отчаянно «Медик!». Со временем к ощущению приятности от пользы примешивалась и радость от взгляда на себя со стороны, так как мои профессионализм и живучесть должны были быть заметны другим – и производить соответствующее впечатление. Таким образом, эгоизм и желание помогать людям вновь переплетались у меня в тугой узел – разрубить который было бы не под силу и Александру.
– Это уж ты загнул.
– Пожалуй. Я мог бы еще долго рассказывать об играх и о том, какое значение они для меня имели – но общая суть, я думаю, уже ясна. Известно, что девочки, играющие в детстве в куклы, пытаются таким способом по-своему понимать мир взрослых, живя их жизнью – и делая неосознанно то, чем сами будут заниматься, когда вырастут, а именно – воспитывать детей. То же самое и с мальчишками, только вместо кукол здесь – солдатики и машинки. Так и я, играя в самые разные игры (обычные и компьютерные), получал огромное наслаждение именно от их «жизненности». Каждая такая игра представляла собой модель мира и человеческих отношений, выстраиваемых все время по-новому, исходя из меняющихся пристрастий, широты воображения и кругозора. Процесс этот просто не мог наскучить. Пьянящее сознание бесчисленных возможностей в построении отношений и правил каждый раз давало все тот же мощный толчок для воображения, мгновенно погружавшегося в детали – и уже не способного остановиться до тех пор, пока не будет сотворена, как минимум, Вселенная. На этом мы, пожалуй, и закончим.
Старшие
Существовала ироничная закономерность, согласно которой первого сентября, каждый год, на улице стояла погода – промозглая и до костей пробирающая. День этот всегда начинался по-уистлеровски – гармония в дождливо-сером и пасмурно-слякотном. Ирония заключалась в полном соответствии – внешнего и внутреннего, настроения и погоды. Оба прогнозировались точно, до деления – и никогда не подводили. Настрой утра был смешанным – но не смешным. Пробуждение в этот день символизировало начало нового – хорошо забытого старого, порядком поднадоевшего – и мешавшего на ночь заснуть. Это новое не приносило радости или утешения – только тоску, а с возрастом – и скуку. Как и на мою душу, на мир ложилась утром пелена – тяжелая и непроницаемая, тянувшая к земле – и к приземленному. В уныло-серые тона окрашивалась каждая мысль, каждое событие и действие. Выходя на рассвете в сад, ощущаешь бодрящую свежесть и кристальный покой росинок. Они так же свежи, изящны и совершенны – висят и поблескивают. Мир прекрасен и спит. Ты же дрожишь и кутаешься, зябко – хочется обратно в дом.
Холодная и торжественная красота утра и события (Дня знаний) проникали в ум и сердце одновременно – и одновременно властвовали там. Символом двойственности был букет – белых хризантем. Красивых и влажных, хрустевших на линейке оберткой – и неудобных. Нужно было не помять, не сломать, не испортить – отдать учительнице. Сохранилась фотография: пухлощекий мальчик улыбается в камеру. Он в красной курточке-ветровке, горлышко закрыто воротничком – на липучке. На плечах скреплены лямки, за спиной – рюкзак. Огромный. Он тянет его назад, но букет в руке, со свисающей ленточкой – вперед. В протянутом и дарящем жесте, немного неуверенном и жалком – как его лицо и настроение. В действительности, оно куда хуже – это страх. От него стучит в висках – и морозит пальчики. Рука, держащая цветы, онемела. В другой руке (уже не фотография) ее рука – Риты Короленко. Первый класс, конец линейки, торжественная музыка – нас ведут туда. Потом фотографируют. Я сижу рядом с Аркашей и раскрашиваю паровозик. Глеб на задней парте кажется большим (классе в четвертом, наверное), в темном пиджаке, широкий и представительный. Анина мама, как и всегда, в центре. Много улыбается, фотографирует. На дом задают рисунок – семья. Уже тогда не только боюсь – но и ненавижу Анну Валерьевну. Рисовать не люблю. Ее сменяет Лариса Федоровна, затем еще одна (Пипетка), наконец – Анастасия Павловна. Все они ведут себя на линейке по-разному – все мне не нравятся. Первая и последняя – улыбчивые и добрые, но мне не до этого. Я пришел с родителями и ищу своих. Кругом еще пусто. Я пришел рано. Ищу и наше место на площади. Черты проведены мелом заново, собирается дождь, в животе сдавлено. Стоим слева от входа – класс десятый. Рядом – Антон, в смешной шапочке с помпонами. Но выглядит уверенно, лицо – добродушное, с хитринкой. Стоим перед входом – класс девятый. В толпе напротив, спереди – она. Я уже влюблен в нее. Она в красном костюме с юбкой, тоже у Анастасии Павловны и со странным европейским име