– Эта женщина тут ни при чем, Ром. Я еще ночью все решил. А ее слова – лишний знак. К Лайсу я потом пойду. Обязательно. Только хочу сразу знать, зачем пойду – здороваться или прощаться.
Орк смотрел в окно, как он идет по улице, надвинув на лицо капюшон, а когда Сумрак скрылся из виду, обернулся к тэвку:
– Что скажешь, демон?
– Не называй меня демоном, – насупился Тин-Тивилир. – Скажу, что нельзя ничего говорить наверняка. Она же тана. А я не знаю, сколько времени таны носят своих детей. Возможно, это его ребенок.
– Что?! – забыв о том, что саатарец может ответить, Убийца схватил его за грудки и оторвал от пола. – Почему ты ему не сказал?
– Он не спрашивал.
Ромар отпустил тэвка и выглянул в окно. Поздно – наверняка он уже на месте и вот-вот позвонит в дверь ее дома.
– Знаешь, демон. Ты в чем-то прав. В моей жизни была сотня историй про войны и сражения, но эта одна стоит куда больше. Только когда она закончится, я снова отправлюсь на какую-нибудь войну… Отдохнуть.
Лар… Нет – Иоллар остановился у калитки, решительно отворил ее и уверенным шагом поднялся на крыльцо. Дважды дернул за шнурок. Дверь ему открыла лафия. Долго вглядывалась в лицо, словно могла рассмотреть что-то под туманной маской, но в дом пустила.
– Чародейки еще нет. У нее уроки в школе. Но можете подождать в гостиной.
– Скоро она придет?
Майла задумалась, подошла к большим напольным часам и ткнула пальчиком в циферблат:
– Я забыла, сколько это времени, но эта стрелка будет тут, а эта – тут или тут.
– Еще полчаса или час, – понял он. – Совсем скоро.
– Да. И мне нужно закончить с обедом.
– Ты готовишь? – поразился Сумрак.
– Да. Чародейка говорит, у меня хорошо получается. Сейчас я варю борч. Это такой суп со свеклой и томатами. Туда еще кладут капусту, морковку, сладкий перец… Вы знаете, какой дорогой сейчас перец? – Она была похожа на маленькую девочку, которая хочет казаться взрослой. Или на нежить, желающую выглядеть человеком.
– Борщ. Это называется борщ.
– Да, наверное. И мне нужно успеть его сварить, пока моя чародейка не вернулась. Иначе она опять не пообедает.
– Да-да, конечно. Я подожду ее тут, а ты… вы идите, тэсс. Гелана, да?
– Да, – обрадовалась она тому, что он вспомнил имя. – Гелана. Правда, красиво?
– Очень.
– Я пойду, а вы сидите тут. Можете съесть яблоко или печенье. Только не ходите в комнату чародейки, хорошо? Это наверху, вторая дверь от лестницы…
Если бы она не сказала, он наверняка просидел бы все это время в гостиной и даже не подумал бродить по дому. Но она сказала. Он сделал все, что она сказала: съел яблоко, потом – печенье. А затем поднялся на второй этаж.
Дверь была не заперта. Иоллар входил в эту комнату как в святилище: тут она спит, в этом шкафу висят ее платья, а перед этим зеркалом она причесывает волосы… И зачем она только их обрезала? Письменный стол… В спальне, странно. И книжные полки. Значит, она и работает здесь. А вот… Он решил, что ему показалось, но это действительно была прялка. Зачем ей прялка? И только потом понял: это же та самая! А на полке – лютня. К стене над столом пришпилен рисунок: старый замок на скале. Он не помнил, что это за замок, но помнил, как рисовал его, сидя на тесной кухоньке в доме у залива.
А когда увидел на крышке бюро голубую чашку, всю в трещинках и капельках клея, в глазах защипало. Сморгнул, зажмурился, но не удержался, чтобы не подойти. Аккуратно взял чашку, бережно провел пальцем по трещинкам…
– Нет! Поставьте!
Он вздрогнул, а проклятая чашка выскользнула из рук и со звоном упала на пол.
– Вы… О нет! Как? Что вы тут?..
Она подошла, но не к нему (его она отодвинула с дороги), и, придерживая живот, опустилась на колени перед кучкой осколков:
– Ну зачем? Зачем вы…
Он слышал слезы в ее голосе, видел, как вздрагивают плечи… Все представлялось совсем не так, он готовил абсолютно другие слова для нее, но, когда тихий плач должен был вот-вот перейти в безутешные рыдания, присел позади нее на корточки и обнял, прижимая к своей груди.
– Не плачь, не надо. Это всего лишь чашка. Но если захочешь, я склею ее для тебя… снова…
И она перестала плакать. А на миг ему показалось, что и дышать тоже. Хотелось превратиться в сумрак, но он сдержался и даже отогнал туман со своего лица, чтобы она узнала его, когда обернется.
Только прежде она сжала его ладонь крепко-крепко и прошептала еле слышно:
– Только не исчезни, пожалуйста.
А уже потом обернулась, не отпуская его руки. И смотрела на него… Просто смотрела.
Нужно было что-то сказать, и он боялся, что ляпнет какую-то глупость и все испортит…
– Не исчезну. Но только, если я тебе нужен… хоть немного… А ты мне всегда нужна, Дьери, и мне… Мне плевать, чей это ребенок.
Конечно же он, как и опасался, сказал глупость. Но осознал это, только когда она удивленно тряхнула головой и поглядела на него так, что он понял все без слов, не удержался и шлепнулся на зад, абсолютно по-дурацки.
Так и сидели: на полу, рядом с осколками голубой чашки. Держались за руки и молчали. Потому что главное уже сказано, а для остального – вся жизнь впереди…
Галла
Я закрыла глаза и медленно досчитала до пяти.
– И не надейся, я никуда не денусь.
– Я не надеюсь, я боюсь.
– Не бойся. Посмотри на меня.
Глаза могут обмануть, сердце – никогда.
– Я знала, что это ты. И думала, что сошла с ума.
– А я чуть не сошел с ума, когда решил, что ты…
Миллион вопросов, столько же ответов. Нам жизни не хватит, чтобы наговориться. Особенно если за каждой фразой будет следовать поцелуй или захочется умолкнуть, прижавшись к его груди, и слушать, как бьется сердце. Бьется!
– Если бы Ромар сказал мне…
– Нет, он все правильно сделал. Вдруг ничего не вышло бы.
Отвел глаза – значит, было что-то еще, что-то плохое, о чем он не хочет говорить. Но ведь все уже позади?
– А эльфа пришлось брать первого попавшегося, – улыбнулся. – Не угадали немножко. Так что даже не знаю, кто я теперь… Но в любом случае не исчезаю, если закрывать глаза. Не делай так.
– Не буду, – и тут же зажмурилась, чувствуя, что иначе расплачусь.
– Дьери.
Как во сне. Но я не стану щипать себя, чтобы проснуться.
Мы лежали на кровати, куда он перенес меня, бережно, как ребенка, подняв с пола, и пальцы, теплые и такие родные, только теперь уже без единого шрамика, гладили мои волосы и стирали время от времени слезинки со щек.
– Люблю тебя.
А я уже не верила, что услышу когда-нибудь эти слова и смогу сказать в ответ:
– И я тебя.
Столько времени потеряно, столько уже случилось без него. И нужно ничего не забыть, не упустить, чтобы не осталось недомолвок и тайн. Хватит!
– Смотри, что у меня есть, – оторвалась на мгновение, только чтоб потянуться к столику у кровати. – Вот.
– Откуда? – удивилось мое солнце.
– Сэл ограбил Фианский национальный музей спорта, – сказала я и стала ждать реакции.
– А, Сэл. Он же теперь идущий. Я знаю, Ром сказал. Забавно, да?
– Да. Но это не все. – Я потянулась за следующей фотографией. – Это мои родители.
Теперь никаких тайн.
– Хранитель Кир. Значит, я не ошибся.
– Ты догадался?
– Не так давно. Когда Тин-Тивилир назвал тебя таной. Поэтому и май, да?
– Да. Но если честно, я сама не уверена. Это у драконов – год, а я…
– А ты – мое чудо. – Теплые губы коснулись прикрытых век. – Скажи, ты знала тогда?
Этого я боялась больше всего: что он вспомнит тот день, мои слова, мою глупость, стоившую ему стольких мучений.
– О Дэви? Нет. Потом, когда… когда ты…
– Тшш, – Ил мягко накрыл ладонью мой рот, – не нужно. Все в прошлом, родная. Посмотри на меня – я здесь и больше никогда тебя не оставлю. Вас не оставлю.
Мне еще о многом нужно было ему рассказать, объяснить, попросить прощения. Но я знала, что это подождет, потому что он все поймет и обязательно простит.
– Выйдешь за меня? Я знаю, что это условности, но…
Не в силах ответить, я потянулась к застегнутому под горло вороту и вытащила из-под платья серебряное ожерелье с драконом.
Иногда можно обойтись без слов. Можно лежать, обнявшись, смотреть друг на друга и молчать. Можно ловить его улыбку всякий раз, когда Дэви радостно толкает его в поглаживающую мой живот ладонь, и перебирать пальцами непривычно длинные волосы.
– Дьери, а ты… Это как-нибудь проявляется? Твоя драконность?
– Ага. В полночь я превращаюсь в огромного крылатого ящера. Прокатить?
– Я серьезно. – А в глазах пляшут задорные огоньки. – Небось не отказался бы покататься.
– Серьезно – почти никак. Могу клыки себе отрастить. И когти, как у Лайса… Лайс! Они же должны приехать вечером!
За окнами стемнело, пришлось зажечь свечи, но сколько прошло времени, я не знала.
– Вот и хорошо, что приедут. А пока мы одни, хочешь, одну штуку покажу? – Он зашептал мне на ухо, что именно собирался сделать.
– Хочу, – улыбнулась я, хоть от мысли, что он может вдруг раствориться в воздухе, делалось немного жутко.
– Иди сюда.
Мы вышли в центр комнаты, и Ил взял меня за руки.
– Ничего не бойся, хорошо?
Я успела лишь раз моргнуть, как он стал прозрачным и в одно мгновение превратился в облако густого тумана.
– Ты мне снился таким, – прошептала я, вспоминая разом и все свои видения, и рассказ о странной тени близ Дубочков.
А Сумрак обнял меня. Ни один мужчина никогда не обнимал так свою женщину – всю, без остатка, и ни одна женщина, наверное, не думала, что слова: «Я дышу тобой, любимый» – могут быть произнесены буквально…
Мариза не любила ездить верхом, и для поездок в город Лайс брал в поселке двуколку и тягача. Раньше в гости к сестренке можно было заскочить без суеты: в назначенный срок Галла открывала портал, но в последнее время меры безопасности ужесточились, и нелегальные проходы перехватывали или блокировали. Приходилось час трястись в повозке, а потом платить в керсо расположенной неподалеку гостиницы за «парковку». Но неудобства не могли помешать ставшим уже традиционным ужинам у Галлы в последний рабочий день длани.