На полпути к стоянке нам встретился что-то весело насвистывавший Горислав с небольшим котелком в руке.
– За водицей! – бодро объявил он и шагнул в сторону, ломая спиной кусты, чтобы мы смогли пройти по узкой тропке.
Злата прошла мимо, не посмотрев на Горислава, на секунду мне даже почудилась в этом некая демонстративность, я же не удержалась и покосилась на весельчака. Тот подмигнул мне так же задорно, как утром, и стоило повернуться к нему спиной, как я почувствовала, что что-то коснулось моих волос. Отойдя на несколько шагов и приказав себе не оборачиваться, я ощупью нашла в волосах какую-то веточку. Вынув ее, увидела, что это цветок.
«Ну вот доиграется же, – подумала я. – Зачем он это делает? Злит кого-то?»
Я несколько секунд смотрела на цветок, а потом пристроила его на ветку ближайшего куста: бросить на землю рука не поднялась.
На стоянке кипела жизнь. Поодаль паслись расседланные лошади, поминутно пофыркивая и обмахиваясь хвостами в попытках отогнать мошкару. У поваленного дерева на месте старого кострища уже потрескивал костер, рядом с которым хлопотал один из людей княжича. Мой взгляд сам собой заметался по незнакомым воинам, отыскивая Альгидраса. Тот нашелся почти сразу. Он стоял, прислонившись спиной к дереву, и острил длинную рогатину. Закончив работу, Альгидрас со словами «лови еще» перебросил палку княжескому воину, занимавшемуся костром. Тот ловко ее поймал и воткнул острием в землю. По другую сторону огня уже торчала вторая рогатина.
– Посторонись, красавица, – раздалось над моим ухом, и я подпрыгнула от неожиданности.
Горислав заливисто расхохотался.
– Балбес, – процедила я.
В ответ он рассмеялся еще звонче и, задев по пути плечом одного из свирских воинов, приблизился к костру, поставив на землю наполненный котелок.
– Дозубоскалишься, – довольно громко проговорил воин Радима, которого только что задел Горислав.
– Охолонись, – тут же раздался рядом суровый голос.
Я посмотрела на говорившего и поняла, что вижу его впервые. Он был в красном плаще, невысокого роста, его волосы и бороду уже тронула седина. Окликнувший Горислава тут же опустил голову и недовольно пробормотал:
– Да ходит тут, зубоскалит, девок цепляет.
– Охолонись, я сказал, – повторил еще раз свирский воин, и я поняла, что, вероятно, он здесь главный.
Тут же мне пришла в голову мысль: «Интересно, он главный над всем отрядом или только над людьми Свири? И что, если начнется какая-нибудь потасовка?»
Горислав, прекрасно слышавший этот разговор, несколько секунд стоял, разглядывая огонь, а потом круто развернулся. У меня екнуло сердце. Однако он приблизился к воину, положил ладонь тому на плечо, склонился и стал что-то тихо говорить. Свирец его внимательно выслушал, потом дернул плечом, сбрасывая ладонь, и пробормотал:
– Ладно уж.
– Вот и славно, – подытожил Горислав и, сладко потянувшись, направился к лошадям.
Его конь пасся ближе всех к стоянке. Горислав обнял его за шею, что-то зашептал. Конь фыркнул, прекратив жевать. От умильной картины меня отвлек голос Добронеги:
– Всемилка, иди сюда.
Я подошла.
– Ну, как ты? – спросила Добронега, заправляя мне за ухо лезшую в глаза прядь.
– Хорошо, – сказала я. – Скучно только.
– Ну, так на то она и дорога, чтобы скучно было. Да и к добру это, что скучно. Плохо было б, коли веселье бы началось.
Добронега неодобрительно посмотрела на мужчин.
– А что, может начаться? – спросила я.
– Бран не допустит, – уверенно сказала она, и я сразу поверила. Радим наверняка знал, кого ставить старшим в охране.
– А Бран здесь главный только над воинами Свири или над всеми? – шепотом спросила я.
Добронега посмотрела на меня удивленно и чуть пожала плечами:
– Да кто ж его знает? Княжич своих воинов в помощь прислал, а там кто уж у этих мужчин разберется?
Она потянула меня за руку, усадила на еще одно поваленное дерево в стороне от костра и тут же занялась Златой, которая, как оказалось, умудрилась где-то подвернуть ногу. Я слушала причитания Добронеги, сочувствующе смотрела на ногу Златы, не замечая, правда, там ни опухоли, ни покраснения, а сама думала: «Ну что же они такие нелюбопытные? Неужели только мне приходят в голову такие вопросы: кто здесь главный? Что может случиться? Неужели они настолько привыкли так глупо и безоговорочно доверять мужчинам?» Впрочем, тут же пришлось одернуть себя за такие мысли. У местных женщин просто не было выбора. Вот я бы с ума сошла, если бы мне пришлось жить так же, как они. Слава богу, у меня был Альгидрас, перед которым можно было не играть. Я отыскала взглядом хванца. Тот сидел рядом с огнем и задумчиво что-то ворошил тонкой палкой в жарко разгоревшемся пламени.
– Ох, как полыхает, – вернулся к костру воин, который его раскладывал.
Альгидрас тут же встал и отошел, уступая ему место. Пламя стало слабее. Я моргнула, не веря глазам. Посмотрела на Альгидраса. Тот задумчиво смотрел на огонь, покусывая губу.
«Это же вышло случайно? – подумала я. – Не может же он в самом деле увеличить и уменьшить мощность пламени? Это же не газ!»
Злата ойкнула, и я снова повернулась к ней.
– Ну что ты будешь делать? Как некстати. – Добронега споро обматывала ногу золовки тканью.
– Где ты так? – сочувственно спросила я.
– Да прямо тут, на этой окаянной поляне, – сердито проговорила Злата. – И так тут всего боишься и ехать не хочешь, а тут еще нога эта…
На ее слезливый голос обернулось сразу несколько человек, в том числе и Альгидрас. Оттолкнувшись плечом от дерева, к которому прислонялся, он направился к нам.
– Что случилось? – спросил хванец, присаживаясь на корточки перед Златой.
– Ногу повредила, – сказала та.
– В каком месте? – тут же спросил Альгидрас, не размениваясь на оханья и причитания.
– Да вот. – Злата вынула ногу из башмачка и предъявила замотанную лодыжку.
– Можно? – спросил Альгидрас, взглянув на Добронегу.
– Делай как знаешь, – ответила Добронега.
Альгидрас ловко размотал тряпицу и нажал большим пальцем куда-то под косточку. Злата ойкнула.
– Здесь болит?
– Да неужто не видишь? – сердито сказала она.
Хванец не обратил на ее тон никакого внимания, продолжая уверенно ощупывать ногу. Злата то ойкала, то говорила «не болит». Закончив осмотр, Альгидрас приказал: «Сиди так» – и направился к сваленным на землю седлам. Порывшись в одной из седельных сумок, он достал холщовую суму и вернулся с ней к нам.
– Опять твои снадобья чудесные? – с улыбкой спросила Добронега, и мне в ее голосе послышался скепсис.
Альгидрас опустился на колени, достал небольшую коробочку, вскрыл ее, и мне тут же захотелось зажать нос, потому что пахла эта гадость отвратительно: перебродившими ягодами и прокисшим молоком одновременно.
– Она пахнет только, – виновато проговорил хванец, посмотрев снизу вверх на Злату.
Злата потянула воздух носом и вдруг сказала:
– Вкусно пахнет. Костяникой давленой.
Мы с Добронегой переглянулись и, не удержавшись, прыснули. Альгидрас улыбнулся уголком губ и начал наносить мазь Злате на ногу. Через несколько секунд я поймала себя на мысли, что не могу отвести взгляда от его пальцев, уверенно втиравших мазь в лодыжку Златы, и подумала о том, что его руки совсем не такие, какие мне обычно нравятся. Мне всегда нравились крупные, сильные мужские руки, кисть же Альгидраса была какой-то совсем подростковой, запястье, наверное, и я могла бы обхватить большим и указательным пальцами, и, живи он в моем мире, быть бы ему определенно пианистом, потому что как раз про такие руки говорят «музыкальные». Но странное дело, почему-то, когда я смотрела именно на его руки, сердце начинало биться быстрее. И это было уже не в первый раз. Я вздохнула и сердито напомнила себе, что это все Святыня.
Альгидрас бросил на меня быстрый взгляд, и я поняла, что он явно перехватил мое смущение. Неудивительно. Я, наверное, фонила ему в эфир, как радиоприемник с помехами.
Закончив наносить мазь, он поднял взгляд на Добронегу:
– Перевяжешь? А то я всю повязку измараю.
Я не поднимала головы до тех пор, пока он не встал и не отошел к седлам, чтобы убрать свои снадобья. Костровой окликнул его и попросил помочь, но Альгидрас ответил:
– Не могу, руки…
Добронега рядом со мной заметила:
– Он теперь до самой Каменицы те руки не отмоет. Надо же, как пахнет. – Она сорвала какой-то листочек и стала растирать его в пальцах. Вероятно, чтобы избавиться от отвратительного запаха.
Альгидрас меж тем отправился к ручью. Я с тоской посмотрела ему вслед, завидуя тому, что мужчины не были связаны условностями и могли свободно перемещаться по своему усмотрению. Я же должна была сидеть на этом дурацком бревне при Добронеге и Злате. Как будто в повозке не насиделась.
– Пить хочу, – вздохнула Злата.
– Держи. – Добронега протянула ей кожаную флягу.
Злата глотнула и пробормотала:
– Теплая.
– А ты холодной хотела? – оживилась я.
Злата лишь несчастно кивнула.
– Я принесу, – сорвалась я с места, выхватив у Златы фляжку.
Добронега неодобрительно покачала головой. Думаю, она, как никто, поняла, почему я так резво бросилась за водой.
Брат Альгар… как странно поминать твое имя не в праздной беседе, а обращаясь к тебе самому. Признаюсь, мне этого не хватало.
Ты вправду неплохо меня знаешь. Или же думаешь, что знаешь. Мы уже не те, что были когда-то, и глупо цепляться за старые обиды, брат. Смирись с истиной: только вместе мы сможем противостоять любой силе.
Ты прав, я покинул привычные стены и прошел столько морей не только для того, чтобы привезти тебе свитки. Однако и для этого тоже, хочешь – верь, хочешь – нет. И ты не ошибся: мне нужна твоя помощь, но, думаю, никогда не сможешь угадать, в чем именно. Я уже вижу, как любопытство гложет тебя, не давая уснуть. Я помню тебя, Альгар. Любопытство и тяга к сокрытому тайной в ком-то, может, и смирятся с годами, но не в тебе. Потому давай отбросим пустые гадания и просто встретимся еще раз.