Эстебан прижал Карамель к груди и нежно прошептал на ушко.
– Когда ты выздоровеешь, я увезу тебя в далекую страну. Там всегда тепло. Там каждый год цветет папоротник, стрекочут цикады и большие розовые птахи стоят посреди озера на одной ноге. Я куплю там землю, разобью парк и назову его твоим именем. Такой же прекрасный, как Софиевка в Умани, который польский магнат Потоцкий посвятил своей возлюбленной. А,зараз, моя смерека, быстрее домой и переодягайся в подвенечное платье. Оно в коробке на комоде. А я птицей в церьковь, пусть нас пан отче до ранку обвенчает.
Когда, через полтора года, Кирилл встретил Стефа на Новом Арбате, на выходе из казино «Метелица», тот был не один и посмотрел на провинциала свысока.
– Пшепрошам пана, – пробормотал он скороговоркой, – то мы з паном майже не знайоми. Але я пану щось заборгував?
Аристократ расстегнул кожаное пальто с меховым воротником и достал уже знакомое портмоне. Но только уже без резинки.
– То я видшкодую с процентом.
– И оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим, – остановил художника Кирилл, – ты мне ничего не должен. Единственная просьба – будешь в наших краях, забери сахарную центрифугу. Может еще сгодится. Тут, в Москве, дело пойдет веселее.
– Эстебан, мы опаздываем на вернисаж, – капризно топнула высоким каблуком и тронула за плечо счастливого неудачника Эстебана очаровательная спутница, слегка злоупотребившая французской косметикой и парфюмерией. Но даже это не смогло испортить природной красоты красавицы Карамели. От болезни не осталось и следа. Ее девятнадцать с половиной лет пахнули весенней свежестью, как будто она очень долго проработала продавщицей в магазине живых цветов.
– Не ровен час, закончатся деньги, – продолжил Кирилл, накрутите вдвоем сладкой ваты где-нибудь в Мытищах, а подруга твоя красавица на вернисаже все и распродаст. Уверен, что ее сладости пойдут нарасхват. Я бы первый стал в очередь.
– Дзенькую бардзо! То не для моего гонору! – Эстепан смахнул с лица давшую легкую трещину беззаботность. Приосанившись, он выпятил грудь и замахнулся сандаловой тростью.
Кирилл едва успел уклониться от удара. Стек просвистел в миллиметре от его виска. Два секьюрити очень солидной комплекции, стоявшие у входа в «Метелицу», сделали шаг вперед, готовые прийти Эстебану на помощь. Но Радзевилл повелительно указал тростью их место.
Карамель пренебрежительно осмотрела Кирилла с головы до ног и бросила свысока:
– Почтенный, о какой сладкой вате вы говорите? Вам выпала незаслуженная честь разговаривать с князем и княгиней Радзивиллами.
Красавица, взмахнув тонкой холёной рукой с бриллиантовым кольцом на безымянном пальце, и словно прикоснулась к струнам невидимой арфы, звуки которой напомнили Кириллу о чем-то далеком и недосягаемо прекрасном.
– Подбирайте соответствующую лексику, – продолжила княгиня, – не огорчайтесь, но у вас отвратительная дикция, поэтому я не до конца разобрала ваш странный монолог. Но замечание на счет первого места в очереди дает мне право сомневаться в вашем хорошем воспитании.
– Я тэбэ кохаю до бэзтямы, ясэнька моя, – князь Стефан на лету подхватил ладонь своей суженой и поцеловал с внутренней стороны.
– Прошу покорно меня извинить, княгиня, – попросил прощенья Кирилл, смиренно склонив голову, – я, кажется, обознался. Но, пусть вам это не покажется странным, их сиятельство князь, как две капли воды, похож на одного известного мне ранее прохвоста, который когда-то очень давно, собственной персоной, торговал сахарной ватой на Белгородском вокзале. Правда, не совсем успешно и за мои деньги. А когда дело не пошло, его светлость великодушно раздавал сладости нищим. Это был благородный поступок. Насколько я знаком с историей Речи Посполитой, Радзевиллы всегда славились щедростью. Присмотревшись внимательней к их сиятельству, я понял, что ошибся. Это не он бездарно облучал золотые царские монеты, охотился за золотой мясорубкой с платиновыми ножами. и разбил ворованную фарфоровую вазу. И не он отравился просроченным майонезом, выступая в роли дегустатора-любителя на распродаже уцененных продуктов питания. Прошу великодушно меня простить за это досадное недоразумение. Не смею вас больше задерживать.
– Эстебан рассказывал мне эту пикантную гастрономическую историю, – засмеялась Альбина и на щеках у неё появились ямочки, – но, если мне не изменяет память, это был не майонез, а простокваша. Как бы то ни было, это ни в коей мере не умаляет его основных мужских достоинств.
Стефан победоносно посмотрел по сторонам. Танцевальным движением он поставил правую ногу на носок, погладил себя по внутренней стороне бедра, как будто проверяя наличие вышеуказанной мужской субстанции. Щелкнув каблуками, князь Радзивилл слегка выдвинул подбородок и язвительно усмехнулся.
– Я выбачаю пану. Адже пан не дуже млодый и, мабуть, пидслипкуватый. Раджу пану прыдбаты окуляры, – его светлость прикоснулись к своим золотым очкам, – але, як я памъятаю, то була не простокваша, а ряженка. А, може, «Киевский» торт?
Аристократ подхватил Карамель под руку, потянул носом и небрежно заметил на прощанье:
– Бардзо коштовный у пана парфум. Мабуть, «Красная Москва»?
– Это «Русский лес», – грустно ответил Кирилл.
Он проводил долгим завистливым взглядом исчезающую в толпе княжескую чету. Кирилл и сам бы не отказался измерить глубину Стефанового счастья, которое шляхтичу дарила княгиня Карамель. Но только геометрическим путем. Даже, несмотря на то, что у него на сладкое была аллергия.
«Может быть, ты все делаешь правильно, неугомонный очкарик», – опять подумалось Кириллу. Ему самому такое «счастье» уже не угрожало. Он давно заметил, что в его сторону с интересом посматривают только представительницы бальзаковского периода. Возраст не тот, не романтик. А самое главное, не богат. Но, он ни о чем не жалел. Даже о бриллиантовом кольце, которое, проигравшись в карты, заложил своему старому приятелю и не смог вовремя выкупить.
«Не дай мне, Господь, ни богатства, ни бедности, – подумал он, – потому что, если я стану богат, то могу возгордиться и сказать: «Кто Господь?». А если обеднею, то начну воровать и вспоминать имя Господа всуе».
После этой встречи в душу все чаще и чаще черной крысой закрадывалось сомнение, а вместе с ним и злодейка зависть. Кириллу нелегко было признаться самому себе, что он все-таки завидовал этому замухрышке и неудачнику Стефу. Прежде всего, завидовал его таланту художника. Во-вторых, испытывал чувство щемящей зависти к его безусловному аристократизму. А самое главное, не мог простить Стефану Радзевиллу его молодости, неистребимого оптимизма и всепобеждающего тяготения к женской красоте, которые у него самого, к глубокому сожалению, давно шли на убыль, и бесследно исчезали, как звук.
Спустя год до Кирилла дошли слухи, что тонкого ценителя женской красоты Стефана Радзевилла застрелили кавказские торговцы наркотиками с Черемушкинского рынка, которым он попытался перейти дорогу.
Радзивилл с непростительной халатностью отнесся к предложению Кирилла перевезти в Москву сахарную центрифугу и поставить Альбину на реализацию.
Вместо этого, неугомонный Стефан, все-таки, поехал в Таджикистан за ядами. На ходу переключившись, он привез в Москву партию афганского героина. Но, в одиночку, не выдержал конкуренции…
«Плавильшик плавил напрасно. Ибо злые не отделились. Они живут среди нас», – всплыли в памяти когда-то услышанные слова.
«Все закономерно. Герыч шуток не любит – подумал Кирилл. Как только люди научились добывать из мака опий-сырец, лукавый поселился в каждой маковой головке. И тому, кто пытается его перехитрить, остается только проклясть свой день рождения и умереть. Нечистый дает правой рукой, а левой отбирает. И вместе с тем отнимает душу и жизнь. Тот, кто, приблизится к наркотикам на расстояние вытянутой руки, вступает в сделку с нечистой силой, и, какой бы радужной не казалась перспектива, итог будет печальный».
Если смысл этого абзаца дойдет до сознания хотя бы одного человека, из тех кому это необходимо, то, может быть, Господь простит автору часть его грехов.
Проводив Эстебана в последний путь, Карамель не долго оставалась в одиночестве. Возвращаться в далекое Высокополье очень не хотелось и она, познакомившись на очередной выставке с престарелым сенегальским торговцем картинами, вышла за него замуж и уехала в те далекие края, куда не успел довезти, но о которых ей так красочно и поэтично рассказывал неисправимый идеалист и романтик преступного мира Стефан Радзивилл. Туда, где всегда тепло, где круглый год цветет папоротник, стрекочут цикады и розовые фламинго стоят на берегу озера на одной ноге. А босоногие туземцы бьют в бубен, белозубо улыбаются и пьют кокосовое молоко.
К, сожалению или к счастью, и второй ее брак оказался не долговечным. Торговец картинами не выдержал свалившегося на него семейного счастья и, неожиданно, ушел печальной тропой далеких предков.
Унаследовав процветающий бизнес, Альбина перевела дело в Россию и поселилась в столице.
Управившись с делами, она выписала из Сенегала глыбу розового базальта с прожилками из чистого золота и заказала из него памятник Стефану Радзивиллу. Отполированную часть постамента украсила надпись:
«Ушел от Вас навсегда.
С надеждой, что без меня этот мир будет кращий.»
Но это всего лишь слухи, за достоверность которых, нельзя поручиться.
Прошло немало времени и, как-то на Покрова, возвращаясь из глубинки, Кирилл на сутки задержался в Сергиевом Посаде. В привокзальном буфете шла пересменка и он с трудом выхлопотал курицу гриль, салат из вялой капусты и стакан холодного чая.
Курица оказалась не совсем свежей, Кирилл отодвинул ее в сторону, допил чай и собирался уходить.
Краем глаза он заметил, что за ним издали наблюдает, одетый во все черное, пожилой, усталый человек, напоминающий монаха, у которого на лице было написано: «подайте нищим, не то обыщем». Кирилл давно приметил, что такие типы были здесь не редкость.