— Вот хорошо, — обрадовался ему Сергей и спустился с вышки.
— Здорово, орлы! — еще издали закричал комиссар. — Как воюете?
— Нормально, — отвечал Сергей. — А как в городе?
— Тоже нормально! — весело сощурился Иващенко. — Сам противник это подтверждает своими листовками. Раньше кричал: «Рус капут! С ходу возьмем Одессу», а теперь запел по-иному: «Матери и жены! Уговорите своих мужей и сыновей не лить понапрасну кровь и сдать город». А среди населения подъем, — продолжал он. — На стекольном заводе, который бутылки с горючей смесью выпускает, запалы к ним придумали. Не нужно будет поджигать паклю… — Иващенко помолчал, осмотрелся и добавил: — А сидеть здесь нам придется долго, Сережа. Отходить некуда, позади море. Были бы только снаряды… Увидишь командира полка, скажи, что я приду часа через три. У меня для него сюрприз.
Проводив комиссара, Сергей снова полез на вышку.
Когда Богданов вернулся в свою землянку, он увидел письмо.
«Маня!» — взглянув на конверт, обрадовался Николай Васильевич и, быстро вскрыв конверт, достал несколько мелко исписанных листков.
«Дорогой Коля! — писала жена. — Вот мы с Боренькой снова переехали. Ты напрасно волнуешься. Краснодарцы встретили нас хорошо. Уже устроились. Боря пошел в школу, а я теперь сестра милосердия в госпитале. Так рада, что работаю, передать тебе не могу. А тут еще случай. Твоего лейтенанта здесь встретила, по фамилии Сериков. Как я, Коленька, ему обрадовалась, будто родному. Вышло это случайно. Письмо он просил отправить, а я взглянула на адрес — твоя полевая почта… Он мне все о вас и о тебе, Коленька, и рассказал…»
Богданов дважды перечитал письмо. «Наконец-то получил от вас весточку, дорогие! — думал он. — А то я уже не на шутку начинал беспокоиться».
Мысли его нарушил Иващенко.
— Николай Васильевич, знакомься, — представил он майору рослого моряка. — Капитан второго ранга, прибыл к нам для координации совместных действий с артиллерией флота.
— Очень рад, — начал Богданов, глядя на полное доброе лицо, смеющиеся светлые глаза… «Голядкин? Коля?» — узнал он товарища по училищу.
— Коля! — обрадовался Богданов, обняв моряка.
— Он самый, — весело подтвердил моряк, целуя майора.
— Откуда ты? Какими судьбами попал сюда? Ты ведь на флоте?
— Был на флоте, а теперь в пехоте, — пошутил Голядкин.
— Вы незнакомы, — спохватился Богданов. — Это, Коля, комиссар полка Яков Данилович Иващенко. Знакомься, Яков Данилович, — повернулся он к комиссару. — Это Голядкин Николай Александрович, бывший комсорг нашего училища. Тринадцать лет не виделись. Вот какая встреча! А ты где служишь, Коля?
— Да вот в двести шестьдесят пятый кап направили заместителем.
— К нам! — обрадовался Богданов. — Что же ты молчишь?! Э-э, да я вижу, ты и с комиссаром уже познакомился. Так это что, заговор? Мне полковник Рыжи говорил, что подобрал заместителя, да еще добавил: не знаю, понравится ли? Да, заговор, значит…
— Каемся, Николай Васильевич, — улыбнулся Голядкин, — сначала я и сам не знал, что ты — это ты. А когда уточнил, что это тот самый Богданов, который руки держит в карманах и фуражку носит на затылке, тогда и сказал полковнику Рыжи, что знаю тебя.
— Ничего не забыл, — шутливо погрозил ему Богданов.
— А где сейчас Мария Ивановна?
— Она в Краснодаре. Только что письмо от нее получил. Представляешь, пишет, никак не хотела уезжать из Днепропетровска. Сейчас они с Боренькой устроились хорошо. А твои как? Где они?
Разговор двух друзей, так неожиданно встретившихся под Одессой, затянулся далеко за полночь. Потом оба уснули. Богданову приснилась жена. Он увидел Маню такой, какой она была в субботу 21 июня на концерте: в нарядном сером платье из легкой шерсти с красной отделкой и красными пуговицами.
— Ты скоро вернешься, Коля? — спросила она.
— Скоро, месяца через три.
— Это очень долго.
— Жди…
Ни шагу назад!
Богданову казалось, что эти два дня никогда не кончатся. 18 и 19 августа бои за Одессу достигли наивысшего напряжения. Введя в бой шесть пехотных и одну кавалерийскую дивизии и значительное количество танков, Противник к исходу 19 августа прорвал оборону Чапаевской дивизии. Только к ночи с большим трудом удалось восстановить положение.
В полку снова были потери. Особенно Богданов переживал ранецие командира третьего дивизиона. Когда ему доложили, что ранен капитан Ерохин, он не поверил этому. В командование третьим дивизионом вступил капитан Тарасов, бывший командир четвертого дивизиона, переданного в другой полк в начале войны. Богданов уважал капитана Тарасова, но потерю Ерохина ничем нельзя было восполнить. Богданов на миг представил себе невысокую статную фигуру Ерохина, белесые брови и голубые, глубоко посаженные глаза. Они вместе воспитывали бойцов, командиров. Того же Березина… А Березина этой ночью принимали в партию.
В тесном блиндаже, где заседало бюро, негде повернуться. Никто не произносил длинных речей. С рассветом мог начаться новый тяжелый бой.
— Комсомолец Березин воюет хорошо, — коротко сказал Богданов, — а коммунист Березин будет драться еще лучше.
Богданов знал, что у Березина горе: третьего дня лейтенант получил письмо, содержавшее страшное известие: его отец пропал без вести…
Бюро закончилось. Все разошлись. Богданов и Иващенко остались одни.
— Как дела в первом дивизионе? — спросил Богданов.
— Окопы вырыты мелко, — рассказывал Иващенко, — ровики для боеприпасов не отрыты. А ведь ясно: если инженерное оборудование плохое — значит, будут потери.
— Это несомненно, — подтвердил майор. — Ну а вы потребовали, чтобы исправили?
— Да, — ответил Иващенко. — Еще при мне все сделали.
— Вы знаете, есть решение Ставки об усилении обороны Одессы, — сказал Богданов. — По сути дела, создана качественно новая организация. Признаться, я и раньше задумывался над тем, что целесообразно было бы как-то централизовать управление…
Иващенко молча слушал и одобрительно кивал головой. Решение Ставки, принятое 19 августа, о создании Одесского оборонительного района, объединявшего силы Одесской военно-морской базы и Приморской армии в одно целое, было, по его мнению, очень своевременным и разумным. Командующим оборонительным районом стал контр-адмирал Жуков.
— Подумайте, Яков Данилович, как нам церестроить партийно-политическую работу, чтобы она целиком отвечала интересам обороны города, — проговорил майор.
Разговор с комиссаром продолжался еще около часа. Потом Богданов взял со стола развернутую карту.
— Видели? — спросил майор, показав комиссару на карте тонкую синюю подковку, опоясавшую подступы к городу.
— Клещи? — спросил Иващенко.
— Это само собой, а вот посмотрите сюда, — Богданов провел карандашом по синей стрелке, направленной вдоль дороги. — Поняли?
— Нет, — признался комиссар.
— Это то новое, чем гитлеровцы дополнили свой старый план, — пояснил Богданов. — Сосредоточивая основные усилия на ударах по флангам нашей армии, чтобы зажать нас, как вы заметили, в клещи, гитлеровцы одновременно все эти дни добивались успеха и на этом направлении. — Майор снова показал на синюю стрелку, протянувшуюся вдоль железной дороти. — А вчера они одновременно нанесли удар и в центре.
— Теперь я понимаю, как мы оказались на главном направлении, — произнес комиссар. — А Булдинку фашисты взяли?
— Взяли, да не удержали. Заставили их снова отдать, — успокоил Богданов. — Морская пехота выбила. Мы корректировали огонь крейсеров «Красный Кавказ» и «Шаумян». В этом бою моряки на бронепоезде прорвались в тыл к гитлеровцам.
— Вот почему они пути разбирают… — протянул Иващенко.
— Совершенно верно. Ну, что ж, Яков Данилович, я поеду, пожалуй, на огневые позиции, — поднялся майор.
— А я побуду до вечера на наблюдательных пунктах. Хочу, как стемнеет, на передовые пройти.
А огневики жили уже ставшей обычной фронтовой жизнью: улучшали оборудование орудийных окопов, совершенствовали маскировку. Таиров ходил от одного орудия к другому. «На наблюдательных пунктах лучше, — думал Гаджи, давая указания своим огневикам. — Там меньше работы. И все же я не поменялся бы с командиром взвода управления. Другое дело, если бы назначили комбатареи…»
У блиндажей к Таирову подошел Пронин.
— Разрешите обратиться? — козырнул разведчик.
— Слушаю тебя, — десело отозвался Гаджи.
— Я вот до поручению комиссара должен с вашими бойцами беседу провести. Расскажу им, что гитлеровцы на 23 августа парад в Одессе назначили. Ну, значит, какие наши задачи…
— Беседа? — очень даже хорошо! Только подожди немного, пока кончим оборудовать позиции, — попросил Таиров, — не собирай пока людей. Не мешай им. Понял?
— Хорошо, я подожду, — ответил Пронин.
— Ты сейчас кто — комсорг?
— Замещаю. Морщаков заболел.
Таиров открыл коробку с папиросами и протянул разведчику:
— Кури, Ваня. Значит, говоришь, парад? — затянулся папиросным дымом Гаджи. — Вот сукин сын Гитлер! Парад захотел…
Он бегал между окопами и блиндажами, вникая в каждую мелочь.
— Огневики-львы! — кричал Гаджи. — Больше жизни!
Они уже заканчивали маскировку, когда приехал Богданов. Таиров давно не встречался с командиром полка. Бму показалось, что Богданов похудел и еще больше осунулся. Продолговатое лицо командира полка было бледным, глаза ввалились, на висках отчетливо проступала седина.
— Так вы говорите, порядок? — спросил командир полка у Таирова, глядя, как бойцы обшивали стенки орудийного окопа гибкими прутьями.
— Не совсем еще, — доложил Гаджи, — через час полный порядок будет.
— Доводите, — сказал, улыбаясь, Богданов. — А как новый командир взвода?
— Был у нас, — подтвердил лейтенант.
— То-есть как это «был»? — переспросил майор.
— Ранен!
— Ранен? — Улыбка сбежала с лица Богданова. — Когда?
— Сегодня, — ответил Таиров.
— Всего неделю пробыл у вас и уже ранен, — огорченным тоном произнес Богданов. — Плохо. Очень плохо…