Это была еще одна традиция. Ван Грабен, конечно же, был там и Кавана там был, они оба, казалось, жили в Башне «Трансвидео». Эмори попросил любого из них, и к экрану подошел Грабен.
— Ну и как вам пьеса? — сразу же с ходу спросил Грабен.
— Великолепно, — солгал Эмори. — Отчеты уже поступили?
— Еще не все. Разумеется, пока что рано предвосхищать, но все выглядит просто великолепно. Интенсивность покупки продукта поднялась на четыре процента по сравнению с двумя на прежних выборках. Джаберсон вне себя от радости.
Вот вечно так и идет, подумал Эмори. Пара отметок в графике, и пьеса имеет успех.
— Как конкуренты? — спросил он.
— Мы еще почти ничего не получили от Хинки, но студия сама сделала анализ, и мы нашли любопытное наблюдение, что «Юниверсал» понизилась с девятого на десятое место. Они, вероятно, перерезают сейчас себе глотки. Так что вряд ли их пьеса была лучше. — Грабен улыбнулся, показав ровные, белые зубы, слишком одинаковые, чтобы быть естественными. — Ну, теперь мне нужно бежать. Меня уже зовут снизу. Еще раз поздравляю вас, Джон. А вот и Кавана.
Глава сценарного отдела выглядел менее восторженно, на его широком, рябом лице не было ничего от почти что истеричного счастья Грабена.
— Мне кажется, что мы все испортили, Джон, — сказал он.
— Что? Да Грабен вопит от радости. Вы всегда видите все в мрачном свете, Дэйв?
Это тоже было традиционным. Кавана упрямо продолжал:
— Грабен успокоится, когда сегодня вечером повидает Манди-Ричардсона. Вы помните то место, где герой штурмует жилище героини, что-то бормоча себе под нос?
— Разумеется, я помню его. И что там не так? — спросил Эмори.
— Сотрудники Манди-Ричардсона провели идеологическую проверку и оказалось, что каждый пятнадцатый человек уверен, что услышал слово «бар». Бар, Джон? Какой жалкий подтекст! Даже не знаю, как мы могли так промахнуться. Вероятно, нам придется уволить Ноерса за подобные трюки.
Ну конечно, подумал Эмори. Только бы не обвинять себя в двусмысленности сцены, разумеется, сценарный отдел не мог ничего испортить, во всем винить нужно писателя. Вы нанимаете его лишь за тем, чтобы он служил козлом отпущения в подобных случаях, и за это платите ему весьма прилично.
— Ноерс хороший человек, — осторожно сказал Эмори. — Лучше подумайте пару раз, прежде чем сделать какой-либо серьезный шаг.
— Мы никогда ничего не делаем, не подумав, Джон, — сказал Кавана с какой-то внезапной подозрительностью. — Жалкий Манди-Ричардсон доставит нам проблем с клиентом. У нас не должно быть такого, Джон.
— Конечно же, нет.
Кавана пробормотал что-то о том, что его зовут, и прервал связь. Сердито нахмурившись, Эмори отвернулся от экрана. Кавана мог отыскать ошибки в чем угодно, а завтра начнется работа над новой пьесой нового писателя.
Видеофон зазвонил снова. Эмори прикрыл глаза, глубоко вздохнул и ответил. Это оказался Ли Ноерс, и выглядел он взволнованным. Прежде чем он успел что-то сказать, Эмори спросил:
— Вы видели пьесу сегодня вечером?
Ноерс нетерпеливо поморщился.
— Конечно же, нет. Да черт с ней, с пьесой! Послушайте...
— Это вы послушайте. Что-то пошло не так с рейтингом Манди-Ричардсона, и Кавана злится. Грабен еще не знает, что произошло, но лучше будьте на связи, когда он узнает. Уже ходят разговоры о том, чтобы сделать из вас козла отпущения, когда канал захочет выпустить пар.
— Да черт с ними, — огрызнулся Ноерс. — Как я могу волноваться о какой-то проклятой видеопьесе, когда страдает друг?
— О ком вы говорите? — с внезапной тревогой спросил Эмори.
— О Беккете. Полчаса назад к нему в квартиру ворвалась группа хулиганов и все там разнесла вдребезги. Они называли себя «Налетчиками Ривердейла» Вы слышали о таких? Они избили Беккета и включили воду в ванной. Он очнулся в воде почти в метр глубиной.
Эмори пробормотал короткое, резкое проклятие, затем спросил:
— Кто-нибудь поехал к нему?
— Виглан уже едет. Я тоже выезжаю, как только закончу с вами говорить.
— Может, мне тоже приехать?
— Пока что не надо, — ответил Ноерс. — Он сейчас в плохой форме, и мы не хотим переутомляться его. Но я решил сообщить вам, что произошло.
— Спасибо, — сказал Эмори.
Он холодно уставился на погасший экран. «Налетчики Ривердейла», подумал он и сердито фыркнул. Должно быть, они здорово повеселились со старым, беспомощным Беккетом.
Теперь он понимал, что могло убедить таких людей, как Ноерс, буквально больных от бессмысленной жестокости и кипящей внутри ненависти, что человечество нужно стереть с лица планеты, а саму планету передать пришельцам. И Эмори с горечью понял, что мог бы сделать то же самое, если бы по нему ударили чуть-чуть сильнее. «Налетчики Ривердейла», снова подумал он и выругался.
Первую репетицию «Безумия и фортуны» назначили на следующий день, на восемь вечера. Работники шоу-бизнеса предпочитали работать после наступления темноты. Днем Манхэттен был забит народом, который слегка рассеивался с девяти до семнадцати часов рабочего дня. В восемь пополудни толпа в основном рассасывалась и на работу заступал ночной народ.
Эмори работал над сценарием почти за шесть, с перерывами на обед, затем оделся и поехал. До прибытия в студию ему еще нужно было кое-куда заехать.
Было почти семь вечера к тому времени как он добрался до подвальной квартиры Теда Беккета в Ривердейле. Беккет был у себя, в изношенном сером халате, его сопровождал Мэтт Виглан.
Квартира выглядела местом катастрофы. На полу еще кое-где лежали несобранные тряпкой лужи, стены, очевидно, поливали из шланга, так как прилипшая серая бумага на них указывала места, где висели у Беккета копии картин Пикассо. В луже у самых ног Эмори плавала книга. Эмори увидел ее название: «Замок». Корочка была оторвана, и страницы свободно болтались на поверхности воды.
— Привет, Джон, — тихим, усталым голосом сказал Беккет.
На голове у него, как тюрбан, была толстая повязка, нижняя губа раздута, правый глаз подбит. Эмори увидел, что киноэкран, висящий позади него, стал в три раза короче.
— Почему это произошло? — спросил Эмори.
Беккет пожал плечами.
— Это давно уже должно было случиться. Живущие по соседству сидят, прижимая уши к стенам и подслушивая всякий раз, когда у меня идет показ фильма. Они, должно быть, и уведомили местный комитет линчевателей, что люди собираются здесь думать. Разумеется, они не могли допустить, чтобы такое продолжалось, поэтому... — Беккет пожал плечами, кивнув на разгром. — Они появились вчера вечером. Человек семь-восемь, в масках. Они прошли мимо меня и начали сваливать книги с полок. — Беккет задумчиво поглядел на мокрую кучу, которая была его библиотекой, и добавил: — Я рад, что они вырубили меня. Не хотел бы я быть в сознании, пока они творили все это.
Эмори стиснул кулаки.
— Полиция знает?
— Разумеется, знает, — сказал Виглан. — Я вызвал их, когда добрался сюда. Они прибыли, помогли ликвидировать воду, потом уехали. Вот и все.
— Разве они не будут проводить какое-нибудь расследование?
— Расследование? Не будьте так наивны, Джон.
Эмори резко поглядел на Беккета.
— Вы же знали, что это готовится, Тед. Вы могли бы уйти. Вы могли бы попросить нас приехать сюда. Вы даже могли бы попросить, чтобы мы наняли вам охрану. Но вы ничего не сделали. Почему?
— А какой в этом прок? — спокойно спросил Беккет. — Конечно, я знал, что это когда-нибудь случится. Я не пытался бороться с этим. Но и сдаваться я не хотел. Я никогда не позволю запугать меня и отказаться от того, чем я наслаждаюсь. Поэтому, в некотором смысле, я победил, хотя они здесь все разгромили. Понимаете, Джон?
Эмори кивнул.
— Понимаю.
До студии он добрался в десять минут девятого. Все уже были там, во главе с Грабеном и Каваной. Ни техников, ни операторов не было. Они появятся только через неделю, после того как Эмори разработает черновой план пьесы. Сегодня вечером намечалось только прослушивание, поскольку Эмори лишь один раз прочитал сценарий и еще не принимался полировать то, что покажут в следующую среду.
Кавана поднял взгляд, когда он вошел.
— Добрый вечер, Джон.
— Привет, Дэйв. И Ван. Мы уже оправляемся от катастрофы прошлой ночи? Доходы уже начали поступать?
И у Грабена, и у Каваны были невинные лица.
— Что, черт побери, вы имеете в виду, Джон? — сказал Грабен. — Мы поднялись на пять пунктов на П-И, и Хинки хватил удар. «Юниверсал» стонет. Вы что, шутите или как?
— Я имел в виду Манди-Ричардсон, — сказал Эмори.
— У него также все хорошо, — нахмурившись, сказал Грабен, искусственная улыбка главы редакции на секунду слетела с его лица, чтобы показать неудовольствие, потом, как обычно, вернулась обратно. — Что вас грызет, Эмори?
— Прошлая ночь, — терпеливо сказал Эмори. — Я позвонил вам, и Дэйв сказал, что мы потерпели поражение у Манди-Ричардсона и это будет иметь немалые последствия. Разве он не сказал это вам?
Грабен повернул голову к Каване.
— Что?
Кавана неопределенно пожал плечами.
— Я теперь уже и не помню. Очевидно, это были ранние подсчеты или что-то вроде того. График выровнялся к полуночи, когда закончился подсчет на Побережье. Вчера вечером мы увидели великолепную работу, Джон, просто великолепную.
Эмори почувствовал тошноту. Эти теледеятели были ловкачами и пустышками, живущими лишь текущей минутой. Кавана уже забыл недавний кризис прошлой ночи.
— Вы слышали, что произошло с Тедом Беккетом? — спросил Эмори.
Грабен кивнул.
— Виглан позвонил и сказал, что его не будет здесь нынче вечером, он будет... э-э... ухаживать за больной тетей. Но он нам все рассказал.
— Я знал, что Беккет был неправ с самого начала, — сказал Кавана. — Я всегда это знаю заранее. Я уволил его, потому что он вечно отступал от положенных норм, знаете ли.
— Да, я помню это, — натянуто сказал Эмори.