Еще два слова о кризисе среднего возраста
…А возьмем, к примеру, самую обычную женщину, не то чтобы молодую, а, скажем, моложавую, лет где-то сорока пяти, сдержанно полнеющую, со следами былой миловидности на довольно еще гладком лице, конечно, вот это на лбу – это уже морщинка, и, когда к концу дня лицо плывет от усталости, рот берется в две скорбные скобки. Год-другой, и, если героиня собой не займется, у нее появятся самые настоящие брыли, а она и не займется, она принципиально против пластической хирургии, всяких там подтяжек, ботокса и силикона, и, значит, скоро окончательно увянет и без того не особенно сочный рот, и поникнет некрупная грудь. Впрочем, это когда еще будет, а пока героиня для своего возраста еще ничего, и, когда подкрасится и оденется к лицу, по ней бывает приятно скользнуть взглядом. Образование у нее пусть будет высшее, хотя и средней руки, дом – чаша, скорее полуполная, чем полупустая. Муж-ровесник, дочь-подросток, две машины – семи и четырех лет, кредит за старшую уже выплачен – и маленькая взъерошенная собачонка неизвестной породы и склочного нрава.
И вот такая женщина в один прекрасный день, оглядев свою жизнь, понимает, что живет по инерции, без радости и удовольствия, что мужа давно не любит, на работу ходит как на мучительные медицинские процедуры, что дочь, родное существо, раздражает до крайности своими подростковыми выходками, что дом нуждается в ремонте, что в ванной заклинило дверцу у шкафчика, что склочная собачонка отгрызла и съела каблук у нового сапожка и стошнила им, полупереваренным, в другой сапожок, что пьяный попрошайка на автостоянке назвал ее мамашей, а когда она не дала ему денег – толстухой, а парикмахер спросил, будем ли закрашивать седину, и дальше так продолжаться не может, ей надо как-то менять свою жизнь. Героиня ходит с этой мыслью день, другой, неделю и наконец обсуждает ее с ближайшей подругой в кафе за легким салатом и бокалом домашнего вина. Домашнее – черта с два, говорит ближайшая подруга и заказывает себе темного пива, – они просто сливают из бутылок все, что не допили другие посетители, а потом продают бокалами. Подруга считает, что у героини просто кризис среднего возраста, и ей не жизнь надо менять, а попить валерьянки и не гневить Господа, но подруге легко говорить, она художница, живет в мансарде, у нее любовник на пятнадцать лет ее моложе – что он, спрашивается, в ней нашел, в этой кобыле? – и еще один любовник, о нем подруга говорит таинственными полунамеками и выразительно – ей кажется, что выразительно, а на самом деле жеманно, – закатывает глаза, а наша героиня мучится завистью и подозрениями, потому что ее собственный муж раза два явился домой за полночь, сказал – работал, а от самого пахло, это героиня сейчас точно вспомнила – темным пивом. Она прощается с ближайшей подругой, – та хочет еще посидеть и выпить кофе, но у героини кончился обеденный перерыв, поэтому она платит за себя, но чаевых не оставляет нарочно, пусть подруга выкручивается. Вечером после ужина она садится напротив мужа и говорит ему давай поговорим.
А теперь представим себе мужа героини. Он замначальника отдела сбыта или шеф технического департамента, у него отличные зубы, правда, не все свои, но все безупречные, на нем неплохо сидят костюмы, хотя брюки могли бы быть и посвободнее в поясе. Работа у него ответственная, а нервная организация тонкая, и лет двадцать назад у него непременно была бы язва желудка, но сегодня ее умеют лечить, поэтому муж героини ничем не страдает, кроме нечастых запоров, и еще его беспокоит, что волосы на макушке вроде бы стали слегка редеть. Посмотри, перебивает он героиню и наклоняет голову, правда, стали? На макушке у него идеально круглая лысинка размером с баночку сапожного крема, но героиня не хочет его огорчать и говорит, тебе кажется, это, должно быть, от шампуня, и муж соглашается, да, наверняка от шампуня, я тут долго думала, без перехода говорит героиня, и муж перестает ее слышать. Мы, конечно, можем решить, что он скверный, эгоистичный человек, но, в конце концов, ему тоже сорок пять лет, у него жена-ровесница, и дочь-подросток, и, кажется, начинается геморрой, хотя врач и говорит, что он просто чересчур мнительный, к тому же ему предстоит двухнедельная командировка в арабские эмираты, и он должен сказать героине, что пятнадцать лет со дня свадьбы они будут отмечать позже, а светленькая аманда из отдела кадров вчера за кофе сказала, зовите меня манди, все друзья меня так зовут, а он накрыл рукой ее руку и спросил, а вы уже бывали в эмиратах… эээ… манди, подсказала аманда, и он закончил, манди, но сконфузился, поперхнулся и пролил кофе, а аманда растроганно сказала ооооооо таким особенным грудным голосом и стала промокать его салфеткой, и теперь он не знает, бесовское ли это искушение или награда ему за то, что он такой хороший семьянин. В этот момент героиня произносит что-то вроде, я с детства об этом мечтала, понимаешь? И муж, спохватившись, говорит, купи, конечно, сколько тебе нужно, и лезет в карман за бумажником.
Ну, тут, конечно, начинается, и гремит, и грохочет, и бьется вдребезги, всклокоченная собачонка захлебывается визгливым лаем и пытается хоть кого-нибудь укусить, героиня выпила каких-то капель, и теперь в комнате навязчиво пахнет мятой, а ее муж два раза выбегал, хлопнув дверью, чтобы последнее слово осталось за ним, и два раза возвращался сказать что-нибудь еще. Их дочь-подросток заперлась у себя, включила музыку на полную громкость и попробовала левое запястье отцовским лезвием, но это оказалось больно и как-то по-дурацки, и дочь-подросток замотала запястье шарфом и пишет в твиттер, что, когда завтра ее не станет, пусть друзья ее не оплакивают и не несут ей цветов.
Потом все как-то утихает, героиня еще всхлипывает, распространяя волны мяты, но уже согласна выслушать совершенно охрипшего мужа и даже коротко кивает, как будто против воли с ним соглашается, дочь-подросток выбралась из комнаты попить, нашла в холодильнике коробку сливочных пирожных и тихонько кормит ими всклокоченную собачонку, а через десять минут героине позвонит ближайшая подруга и прорыдает в трубку, что приняла много таблеток и собирается умереть. Героиня не станет ничего у нее выспрашивать, скажет коротко, погоди умирать, я сейчас, быстро почистит зубы, наденет брюки и куртку, клюнет мужа в круглую лысинку – сильно видно? страдальчески спросит муж. Вовсе нет, скажет героиня, абсолютно незаметно, – велит дочериподростку отправляться в постель, – ну, мам! завопит дочь. Помамкай мне, непреклонно ответит героиня, но смягчится и разрешит посмотреть фильм по второму каналу, только потом сразу спать, – конечно-конечно, неискренне буркнет дочь, – подхватит всклокоченную собачонку, все равно ее надо будет вывести прогуляться, и пойдет к гаражу, на ходу доставая из кармана ключи от старшей машины. Конечно, будет думать она всю дорогу до дома ближайшей подруги, бедная дурочка, живет одна в какой-то дыре, только и название, что мансарда, ни постоянного мужчины, ни детей, ни работы, сейчас приеду и скажу ей, что так нельзя, она должна как-то упорядочить свою жизнь. На заднем сиденье слабо тявкнет всклокоченная собачонка, вот именно, скажет героиня вслух, даже ты понимаешь, что так больше продолжаться не может. Ведь понимаешь? Собачонка издаст сдавленный звук и стошнит на сиденье полупереваренным сливочным пирожным.
Недоимка
Начальница отдела по принудительному взысканию недоимки проснулась в злых слезах. Всю ночь ей снилось, будто кто-то ее целует, кто именно, начальница не могла бы сказать, она запомнила только прикосновение твердых гладких губ, запах табака и кофе, да внезапную тошную тоску от того, что это сон и неправда. В последнее время это происходило постоянно – удовольствие сменялось горечью, словно начальница ела плохо вычищенную рыбу и прикусила желчный пузырь. Ей не хотелось думать, что это уже возраст, вчера на бензоколонке мальчишка на мотоцикле назвал ее старой сукой, но она была еще в соку и в женской силе, и вполне могла бы зачать и выносить ребенка, так сказал врач на ежегодном осмотре. Если поторопитесь, добавил он и покачал пальцем в синей резиновой перчатке, словно маятником метронома, хотя имел в виду часы и намекал на неумолимый бег времени, тик-так, сказал он, и начальница, не любившая избитых метафор, скорчилась на кресле, тик-так.
Череп посетителя блестел, как отполированный, и, когда посетитель наклонял голову к бумагам, начальница видела в черепе свое отражение, четкое, как в сферических зеркалах эшера. Посетитель выпрямился, подвинул бумаги к начальнице и поерзал, устраиваясь. У него были длинные ноги, ему было неудобно в низеньком посетительском кресле. Начальница полистала бумаги и ничего в них не поняла. Она подняла голову и посмотрела на посетителя. Посетитель сплетал и расплетал свои длинные ноги и на начальницу не смотрел. Хотите зачать со мной ребенка, спросила начальница.
Если он сейчас рассмеется, я его ударю, спокойно думала начальница, улыбаясь посетителю вежливой равнодушной улыбкой. Посетитель не смеялся. Он молча глядел начальнице куда-то за спину, и выражения на его лице менялись с удивительной быстротой, будто по лицу пробегала рябь или судорога. Начальнице нравились выразительные лица, у нее самой было довольно безжизненное лицо. Сегодня, спросил посетитель и, наконец, посмотрел начальнице прямо в глаза. Если сегодня, то пожалуй, а завтра приезжает из отпуска моя семья.
Отель ритц, сказала начальница и протянула посетителю картоный конвертик, комната пятьсот одиннадцать, я буду после шести. Если придете раньше меня, закажите себе чего-нибудь, не стесняйтесь. Посетитель вынул из конвертика карточку-ключ, повертел ее и положил обратно в конвертик. Это как-то скажется на ходе моего дела, спросил он. Нет, быстро ответила начальница. Она ждала этого вопроса. Потом подумала, у ребенка будет такая же идеально-круглая голова и длинные ноги, и сказала, не знаю. Может быть. Посетитель необидно рассмеялся и встал. Поцелуемся, сказал он. Ну, не здесь же, ответила начальница. В приемной дайте свой пропуск секретарю, она подпишет, чтобы вас выпустили. И скажите ей