— К вам, наверное. Это же Площадь Декабристов, дом 57, квартира 38?
— Да, — подтвердила Саша растерянно.
— Ну вот! — В руке парень держал пёстрый бумажный пакет, который тут же ей и протянул. — Ваш заказ.
Только тогда она обратила внимание, что поверх чёрной куртки на незнакомце была надета оранжевая жилетка с надписью Fox Pizza.
— Это пицца? — догадалась она, указав на пакет.
— Да, с курицей и грибами, как заказывали, — отрапортовал улыбчивый красавчик.
— С курицей? С грибами? Извините, но это какая-то ошибка, — лепетала Саша. — Мы ничего не заказывали. Я вообще только что домой пришла, а мама весь день на работе. Вы, наверное, ошиблись адресом.
Парень озадаченно нахмурился, оторвал пришпиленный к пакету лист.
— Ну вот, смотрите, — он шагнул к ней ближе, коснулся плеча, и Саша разволновалась ещё больше. — Это бланк заказа, вот тут адрес. Прочтите. Ваш?
— Наш, но пиццу мы не заказывали, может, оператор, ну или кто принимал заказ, неправильно расслышал? — с трудом выдавила она.
От волнения у неё перехватило дух. А когда он взглянул на неё прямо, то сердце, дрогнув, замерло. Глаза его оказались так близко и были абсолютно чёрными, бездонными, затягивающими. Румянец тотчас обжёг её скулы.
— Может быть, — прошептал он одними губами, не отрывая взгляда. Словно гипнотизировал.
Потом сморгнул и отвёл глаза, и морок немного отступил. Саше сделалось стыдно за свою слабость. Сроду она не вела себя так глупо.
— Может быть, позвонить вашему оператору? Спросить? — предложила она, уставившись в пол. Поднять глаза, посмотреть на него ещё раз духу не хватало. Но зато отчего-то хотелось, чтобы он задержался хоть на чуть-чуть. Только в этом она и себе бы сейчас не призналась.
— А может, вы позвоните? Вот тут на бланке заказа есть номер.
— Хорошо, — соглашаясь, кивнула Саша и полезла в рюкзак за сотовым.
Руки предательски дрожали, пальцы не попадали с первого раза на нужные кнопки. Ну вот какого чёрта она так разнервничалась? Хоть бы он не заметил.
К счастью, парень и правда не видел этих её судорожных движений. Он вертел головой и с любопытством осматривал интерьер.
Оператор пиццерии ответил почти сразу приятным мужским голосом. Саша, запинаясь, кратко обрисовала ситуацию и в конце робко, извиняющимся тоном предположила:
— Может быть, вы адрес не так расслышали?
— Вероятно, так оно и есть, — на том конце ничуть не обиделись, наоборот, тоже стали извиняться.
Саша нажала отбой и осмелилась вновь посмотреть на парня. Тот всё так же озирался по сторонам, потом повернулся к ней, с улыбкой произнёс:
— Неплохо у вас. Как в музее. Ну? Что сказали?
— Да, ошиблись… Извинились. Обещали разобраться… А куда вы теперь её повезёте? По нужному адресу? — спросила Саша и мысленно себя отчитала: «Что ты пристала к нему? Тебе-то какая разница? Уж не знаешь, что спросить. Всё равно он сейчас уйдёт, а через час про тебя и не вспомнит».
— Пиццу? Да нет. Она и так уже холодная. А пока ещё там разберутся, куда надо везти… Знаете же, поговорку — хорошая пицца долго не живёт. И это не потому что её махом съедают, а потому что остывшая она уже совсем не то.
— Можно ведь и в микроволновке разогреть.
— Держите, — парень всучил ей пакет с коробкой. — Как раз и разогреете.
— Но как…? Давайте я за неё заплачу? — растерялась Саша.
— Ну ещё чего! Это ж наша ошибка. Так что, считайте, это компенсация за доставленное беспокойство.
— Я не могу, как-то неудобно…
— Держите-держите, — парень так искренне, так по-доброму улыбнулся, что Саша невольно разулыбалась в ответ. Уходя, он оглянулся и весело ей подмигнул.
Саша ещё с полминуты стояла в прихожей с мечтательной улыбкой. Какой, а! Такой красивый, а всего лишь разносчик пиццы. Даже странно. Такие обычно в модели идут, в киноактёры или в рекламу сниматься. Такие обычно страшно заносчивы, а он простой и добрый. Жаль, что он ушёл. Жаль, что она даже не знает его имени. Вообще ничего не знает. А даже если бы знала, что с того? Ведь не стала бы она его искать. Разумеется, не стала! Но это давало бы ощущение, пусть и иллюзорное, что если вдруг ей захочется снова с ним встретиться, то это возможно. Ну хотя бы пофантазировать об этом она могла. А так — всё. То есть ничего. Ничего и никогда, без вариантов, без малейшего шанса…
Хотя стоп! Она ведь знает, где он работает. Если вдруг что… А что — Саша и сама не знала, но обрадованная быстренько вымыла руки, выложила пиццу на большое стеклянное блюдо и поставила в микроволновку.
Про Какоурову и думать забыла. И даже когда вспомнила — отмахнулась от случайной мысли, как от назойливой мошкары. Плевать на дуру Какоурову. И на бабку в трамвае плевать. И колено уже почти не болит.
Саша поймала себя на том, что улыбается. Ну, надо же — случайная ошибка неведомого оператора с приятным голосом и ей уже хорошо. И не верится даже, что четверть часа назад она чувствовала себя бесконечно несчастной. Спасибо тебе, неведомый оператор!
Мать вернулась с работы около семи. Узрела ополовиненную пиццу на кухонном столе и удивилась: откуда?
— Заказала, — почему-то соврала Саша.
Ей отчего-то очень не хотелось рассказывать матери про этот забавный эпизод. Казалось, что расскажи она — и волшебный флёр, который до сих пор незримо витал в воздухе и заставлял её беспричинно улыбаться, тотчас исчезнет. Бесследно раствориться, и вновь вернётся глухая тоска и отчаяние.
— Не понимаю, — буркнула мать. — В холодильнике есть рассольник, котлеты и сырники. Зачем ещё пицца? Вредная еда, к тому же…
Саша не стала спорить, бросила добродушно:
— Просто мне вдруг очень захотелось пиццы.
Она вымыла посуду и ушла к себе. Номер оператора Саша предусмотрительно сохранила. Вдруг снова захочется пиццы? Хотя вряд ли приедет он. Сколько их — таких разносчиков.
Ну ничего, если понадобится, она что-нибудь придумает, решила Саша, но тут же сама себя одёрнула: «Не сходи с ума, Фурцева. Совсем уже одичала от одиночества. Стоило парню улыбнуться — и ты растеклась лужицей. И гордость забыла, и мозги порастеряла».
Нет, всё-таки страшное дело — одиночество, хмыкнула она, проваливаясь в сон.
= 19
Тёма поджидал Глеба, как и условились, на детской площадке перед домом. Прячась от ветра, он, согнувшись в три погибели, забрался в домик и там курил. Так что Глеб не сразу его нашёл, пришлось звонить на сотовый.
— Ну? Как? — поинтересовался Тошин, притушив окурок. — Познакомился?
— Погнали домой, там всё расскажу.
— В подробностях! А то я чуть не околел за эти десять минут.
Пока добрались до дома, чуть оба не околели. Ветер засыпал колючим снегом, с воем впивался в кожу, выискивал прорехи в одежде, норовя забраться поглубже.
Уже в комнате Глеба, напившись горячего чая, вернулись к разговору.
— Ну, рассказывай, — Тошин разве что руки не потирал от предвкушения.
— Да нечего так-то рассказывать. Пришёл, позвонил, вот вам пицца. Она… ну ты сам знаешь, стала отнекиваться, тебе вон звонила.
— Ага, вежливая такая, кстати. И голосок приятный.
— Голос нормальный, да.
— А так, не понравилась?
— Да что там может понравиться? Такое же чучело, как мамаша.
— Что, страшная вблизи?
— Да капец! Нет, вроде она и не уродина, если так посмотреть, но… не знаю, всё равно какая-то страшная, а на голове так просто катастрофа. — Глеб поднял к голове руки с растопыренными пальцами, опустил, пожал плечами. — Ну или, может, место повлияло. Там прям пахло Фурцевой. И мне аж не терпелось оттуда скорее свалить.
— Оу, ты даже знаешь, как пахнет Фурцева? — хохотнул Тошин.
Глеб придавил его взглядом.
— Ладно тебе. Главное, начало положено, — успокоил его Тёма.
Глеб с минуту задумчиво молчал, потом вдруг сказал:
— Но улыбается она мило.
— Кто? Дочка? Так она тебе уже улыбалась? — обрадовался Тошин.
— Угу, — совсем невесело отозвался Глеб. — Улыбалась, краснела, бледнела, вздыхала.
— Оба-на! Выходит что? Уже запала? Ну ты, красавчик.
— Да фиг знает. Может, она такая стесняшка, что с любым разговаривает, как в предобмороке.
— Но улыбалась-то мило?
— Улыбалась мило, да, — повторил Глеб. — Хорошая у неё улыбка.
— Так это ж зашибись! Всё получается ещё легче, чем мы предполагали.
— Ты — оптимист, Тоша, — устало вздохнул Глеб.
— А ты?
— А я хочу есть и спать.
Поели вместе пельменей, пока ели, Тёма выдавал идею за идеей, как окончательно скрутить дочку Фурцевой, потом убрёл к себе.
— А что ещё хорошо, — вспомнил он уже в коридоре и снова вернулся, — у нас теперь есть её номер.
День выдался суетным и полным впечатлений. Давно такого не бывало. Эмоции, оказывается, выматывают не меньше физической нагрузки. Глебу казалось, что он устал даже больше, чем после самой напряжённой смены и как только уляжется, так тут же уснёт.
Однако время шло, он ворочался, а сон всё не приходил. И на душе отчего-то было смутно-тягостно. Может, потому что не верил он в удачный исход их авантюры и мысленно прощался с этой жизнью, вполне, в общем-то, комфортной и свободной. Да очень даже комфортной и очень свободной по сравнению с тем, что ждёт его в армии.
А, может, потому что из головы никак не выходила эта девчонка, дочка Фурцевой. Как там её? Саша.
Сегодня он играл, лицедействовал и, надо признать, умело. Изображал не просто нелепую ситуацию, а доброжелательность, тогда как испытывал совсем другие чувства. Он очень ловко обманывал, так ловко, как сам от себя не ожидал, а она не подыгрывала ему, она ему верила. И вот это угнетало. Заставляло ощущать себя мерзавцем. А ведь это только первый шаг.
Он, конечно, ненавидит Фурцеву, и эта острая злость отчасти распространяется и на девчонку, но и сам себе он в этой роли страшно неприятен. А ещё — распознал он наконец смутное давящее чувство — ему жалко эту несчастную. Да, вот так. Она ему не нравится, она его злит, и вместе с тем её жалко. Она и на мать-то свою стервозную совсем не похожа — робкая такая, застенчивая, растерянная. Словно из прошлого века явилась. А то и из позапрошлого. Этакая тургеневская барышня. Такую облапошить — вообще ничего не стоит. И наверняка облапошат её, и не раз, только пусть это будет не он.