Саша и не заметила, что они уже пришли.
В сквере царило привычное оживление. Здесь всегда людно, но зимой — особенно. Фигуры, домики и лабиринты изо льда, подсвеченные встроенными гирляндами, сверкающая огнями тридцатиметровая ёлка, высоченная горка в две полосы — всё это притягивало народ из разных районов города. А в новогодние каникулы здесь и вовсе было не протолкнуться.
И даже сейчас, в феврале, когда ажиотаж заметно схлынул, всё равно сохранялось ощущение веселья и праздника.
Первым делом они решили обследовать лабиринт. Не такой уж он был большой, но они умудрились заплутать. Шли-шли и опять оказались в том же месте.
— Мы тут уже были, — воскликнула Саша, развеселившись. — Смотри. Вот видишь, в льдине застыла веточка пихты? Я её запомнила тогда.
— Пихты? — Глеб удивлённо изогнул бровь. — Ты знаток флоры?
— Ну нет, это же пихта, она в наших краях растёт, её легко узнать.
— Кому как, — хмыкнул он, — я вот только берёзу могу безошибочно идентифицировать.
Они снова кружили, спорили, куда повернуть — направо или налево, и Глеб ей всякий раз уступал, раз «она точно знает, куда идти», но, в конце концов, снова вернулись в тупик с застывшей хвойной веточкой и расхохотались.
— Ну что, Сусанин, ещё один круг навернём?
— Ой, ну да, Сусанин, — смеясь, соглашалась Саша. — Но я не специально. Пожалуй, нам бы сейчас нить Ариадны не помешала.
— Идём, Тезей, и больше не спорь со старшими, — Глеб снова взял её за руку, потянул за собой.
И правда, через несколько поворотов они вышли из лабиринта.
— Ну что, пойдём немного согреемся и на горку?
— Согреемся? Чем? — не поняла Саша.
— Чем-нибудь горячительным. Чем же ещё? Огонь тут нам развести, подозреваю, не позволят, так что будем греться изнутри.
Саша опять вознамерилась сообщить ему, что не пьёт, но Глеб подвёл её к декоративному теремку, в окошке которого всем прохожим радостно улыбалось пухлое румяное лицо.
Это была женщина лет шестидесяти-шестидесяти пяти, а, может, и моложе, но разряженная в древнерусском стиле она напоминала бабушку из фильмов-сказок Роу.
И заголосила она распевно, на старый лад:
— Крендельки, бараночки, пирожки с пылу с жару.
А вот ассортимент напитков в теремке оказался вполне современным: капучино, ристретто, эспрессо, моккачино, чай. Видимо, в недрах избушки прятался обычный кофейный автомат. Правда, цены у сказочной бабушки были в два раза выше, видимо, доплата за антураж и сказочность.
Оба, и Саша, и Глеб, не сговариваясь, выбрали горячий шоколад с молоком. Он скосил на неё глаза, будто слегка удивился. А ей вдруг стало приятно, оттого что их вкусы, пусть даже в такой мелочи, совпали.
Правда, брать у неё деньги Глеб наотрез отказался, и к ней вернулось чувство неловкости. Кто она ему, чтобы он за неё платил? Но Глеб и слушать ничего не желал.
— Ну что? Теперь на горку? — допив шоколад, он промокнул губы салфеткой.
Поразительно, но она воспринимала внешность Глеба как-то фрагментарно. Сразу запали в душу его глаза. Остальные черты вспоминались потом смазано, как в дымке. И вот губы его, например, до настоящего момента она не замечала, и почему-то не видела раньше, какие они яркие, какой у них чувственный изгиб.
Захотелось немедленно их запечатлеть. Ну ничего, потом, дома…
— Что такое? — озадачился он. — У меня что-то не так?
Саша, спохватившись, зачастила:
— Нет, нет, нет, всё хорошо. Я просто задумалась…
Выпалила и тут же устыдилась. Задумалась она! Глядя плотоядно на его губы! Вот что он решит? Уж вряд ли подумает о том, что она просто хочет написать его портрет.
Он и правда посмотрел на неё как-то странно: слегка удивлённо и… удовлетворённо, что ли. И на эти его губы, чувственные и яркие, тенью легла еле заметная улыбка, совсем не такая, как обычно. Даже не улыбка, а усмешка.
Саша густо покраснела. Но к счастью, в следующую секунду он улыбнулся уже широко и по-доброму.
— Я ж тебе сказал — завязывай смущаться. Идём на горку?
Выдохнув, она кивнула, но опять замешкалась:
— А как с папкой быть?
Она большая и неудобная, Глеб и в лабиринте ею цеплял все углы, а тут она тем более будет мешать. И не оставить нигде.
Глеб снова повернулся к сказочной бабушке.
— Можно мы оставим вам на хранение, пока на горке катаемся?
— Что ты, что ты! Нельзя, не могу я, — запротестовала та.
— Никто ж не узнает. А я заплачу. Двести рублей в час, нормально?
— А вдруг у вас там бомба? — уже не так твёрдо возразила она.
— Какая бомба? — усмехнулся Глеб. — Нарисованная, что ли?
Женщина немного поколебалась, посмотрела по сторонам и высунула из окошка руку:
— Ладно, давайте сюда. Но деньги вперёд.
Глеб протянул ей две сотенные купюры и папку.
Строго говоря, в сквере было две горки. На одной, что поменьше, — резвилась визжа детвора, со второй, высоченной, — с такими же воплями и визгом катались и подростки, и молодёжь, и даже люди постарше.
Саша немного робела — столько народу, столько шума, затопчут и не заметят. Одна бы она даже близко сюда не подошла. Но Глеб уверенно тянул её на самый верх. По пути где-то подцепил картонку, предложил ей. Она умостилась на ней, как в детстве на санках, а Глеб пристроился за её спиной, руки положил на плечи, и они помчались вниз.
Ветер свистел в ушах и обжигал лицо, а сердце захлёбывалось от восторга…
= 23
А глаза у неё были зелёные-зелёные. Чистый малахит.
В прошлый раз он и не заметил, какие у неё глаза. Хотя она вообще ему тогда какой-то другой показалась. Чучело — так, кажется, он её называл. И где он чучело увидел? Но там и обстановка нагнетала — можно этим немного оправдаться. И всё равно непонятно, с чего он взял, что она страшная. Вполне симпатичная девчонка, очень даже милое личико, и без косметики, между прочим. А вытряхнуть её из этого балахона да приодеть, так и вовсе получится конфетка.
Впрочем, эти мысли занимали Глеба совсем не долго.
Неожиданно его самого эта прогулка увлекла. Кто бы ему сказал, что блуждать по ледяному лабиринту под её щебет будет так забавно, а про горку и говорить нечего. Они оба смеялись чуть ли не до изнеможения. Причём над такими глупостями порой, над какими в другой раз он бы и натянутой улыбки из себя не выдавил.
И как-то так получилось, что это «свидание», которое, как он считал, будет тягостным, тоскливым, напряжённым и, главное, насквозь фальшивым, неожиданно вылилось в очень приятное времяпрепровождение.
Глеб даже несколько раз ловил себя на том, что расслабился и совершенно забыл, зачем он здесь. Забыл про расчёт и про план. Забыл, что Саша — дочь ненавистной Фурцевой.
Ощущение было такое, будто он и правда просто гуляет с девчонкой, с которой оказалось на удивление легко общаться. Может, потому, что в ней не чувствовалось ни жеманства, ни притворства, ни желания казаться лучше. Всё, что ей на ум приходило, тотчас отражалось на лице. Все её эмоции и желания без труда читались в глазах.
Ну разумеется, такая непосредственность его тронула — искренность всегда подкупает.
А когда она откровенно уставилась на его губы, он и вовсе ощутил приятное волнующее тепло. И в этом взгляде не было ни капли греха или пошлости, но ему вдруг захотелось поцеловать её.
Это был, конечно, сиюминутный неосознанный порыв, но такой внезапный и сильный, что будь они в месте поуединённее, он бы так и сделал.
А потом она спохватилась, смутилась, будто её застигли врасплох за чем-то непристойным. Опустила глаза. Чудна́я она!
Глеб, правда, тоже удивился собственному импульсу, даже усмехнулся, представив, что сказал бы на это Тошин, но затем отогнал все эти ненужные мысли и ощущения прочь.
Однако этот момент все равно оставил между ними нечто неосязаемое, о чём стараешься не думать, чтобы не испытывать неловкость, но оно чувствуется.
Кататься с горки Саша Фурцева явно робела, но туда и правда откуда-то понавалило народу. И все какие-то слегка одичавшие, возбуждённые, орущие. Особенно она шарахалась от компании парней — ну правда, здоровенных, причём все как один.
Глеб и сам побаивался, что её, такую маленькую, кто-нибудь из этих амбалов не заметит и задавит, поэтому катался с ней вместе. Приходилось сгибаться в три погибели, чтобы держать её за плечи. А главное, всё равно не усмотрел…
Скатившись в очередной раз, Глеб только успел выпрямиться и подал ей руку, чтобы увести с полосы, как в спину ему влетел один из тех амбалов.
Глеб повалился на Сашу, амбал — на него, и все остальные, кто мчался следом, с хохотом и визгом падали сверху, за полминуты образовав кучу малу.
К счастью, Саша не успела к тому времени подняться на ноги, иначе её бы сбило, но Глеб боялся, что девчонку под ним сейчас попросту расплющит. Он, как мог, старался упираться руками о лёд, но сверху напирали так, что, казалось, сейчас переломят позвоночник. Наконец, им удалось выкарабкаться из этого муравейника.
Глеб озабоченно осмотрел девчонку:
— Ты как? Цела?
— Да, — вымолвила Саша, рдея и мечтательно улыбаясь.
Он пристально посмотрел на неё, потом, хмыкнув, покачал головой.
— Ну хорошо, что цела. Я так и думал, что эти потсдамские гиганты или затопчут тебя, или раздавят.
— Потсдамские гиганты?
— Ну, вон те парни.
— А почему потсдамские?
— Да это в 18 веке был такой полк в Пруссии. Из одних великанов, в смысле, высоченных мужиков. Прусский король Фридрих Первый самолично отбирал туда самых высоких солдат. Таких вот двухметровых амбалов, как эти. Специально выискивал долговязых повсюду и вербовал, а иногда и просто похищал. Слабость у него была такая — высокие солдаты.
— Ну надо же! — засмеялась Саша. — Какой забавный этот Фридрих Первый.
— Это ещё что! Когда он болел или грустил — заставлял этот свой полк долговязых маршировать перед ним — так он радовался и приходил в себя.