Очень редко они с матерью куда-либо выбирались вдвоём. Разве что в детстве иногда, а потом и вовсе перестали. Мать всегда была увлечена наукой и подобные вылазки считала пустой тратой времени. Да и Сашу особо никуда не тянуло, её уютный мир вполне умещался дома.
Поэтому обе поначалу ощущали некоторую неловкость. Мать повезла Сашу в Пассаж.
— Оксана, коллега, сказала, что здесь мы точно найдём что-нибудь красивое и модное. Сказала, выбор большой и вещи хорошие, не китайский ширпотреб.
Они переходили из бутика в бутик, но, как оказалось, взгляды на красивое и модное у них в корне не совпадали. Саша, хоть и сама в моде мало что смыслила, от маминого выбора открещивалась, как могла.
— Ну посмотри, какая прелесть, — доказывала мать. — Такая нежная кофточка. Такие воздушные кружева. Хоть на девушку станешь похожа, а то вечно в брюках ходишь. А к ней вон та юбка идеально подойдёт.
Та юбка — пышный колокол — доходила Саше почти до самых щиколоток.
— Нет, мам, я в ней по-дурацки выгляжу.
— Ничего не по-дурацки! Скромно и со вкусом. Девушка, вот скажите, — обращалась она к консультанту, — хорошо же?
Та с виноватой улыбкой пожимала плечами.
— Молодые сейчас так не ходят.
— Ой, — раздражённо отмахивалась мать. — Знаем мы, как сейчас ходят молодые. Нам так не надо.
Саша и не ожидала, что поход по магазинам настолько истреплет нервы обеим. Мама, как будто назло, предлагала наряды один унылее другого. А всё яркое, что цепляло глаз, отвергала слёту: безвкусно! вульгарно!
В конце концов, они с трудом сговорились на чёрной прямой юбке до колен и белой в мелкий цветочек блузке.
Но пока ехали домой, злость улеглась. Саша снова улыбалась беспричинно, и мать, глядя на неё, улыбалась в ответ.
= 27
С Глебом они условились встретиться в пять у Театра кукол, а оттуда вместе — до общежития.
До последней минуты Саша боялась, что Глеб не придёт. Почему-то до сих пор не верилось, что у неё самое настоящее свидание. Не случайная встреча, как в прошлый раз, а всё, как положено.
Немного грызла совесть — матери она всю правду так и не сказала. Утаила, что пойдут в общежитие на день рождения неизвестного парня. Мать бы её не отпустила. По её мысли, общежития — это нечто сродни притону. Сплошные пьянки и разврат.
И если уж совсем честно, то Саша и сама туда идти побаивалась. Да что там — откровенно трусила. Но желание побыть с Глебом значительно перевешивало и угрызения совести, и страх.
Только бы он пришёл! Всю дорогу до Театра кукол она только об этом и думала. Вообще-то, утром она не удержалась и отправила ему эсэмэску: «Привет, Глеб. Всё в силе? Встречаемся в пять?».
Он ответил не сразу, часа через три, и всего лишь одним коротким: «Да».
Это немного укололо, еле заметно, но всё же — она-то за эти три часа ожидания изнервничалась вся. Хотя сама себя и ругала: человек может быть просто занят, не иметь под рукой телефон, да много всего. Но нервы с логикой ни в какую не уживались.
Кроме того, чувствовала себя Саша сегодня вдвойне неуверенно — в пальто и сапогах вместо привычного пуховика и удобных ботинок. Ей казалось, что в обновках она выглядит несуразно.
Глеба она узнала ещё издали. Он стоял, привалившись плечом к металлической опоре остановки, и действительно курил.
Саша жуть как не любила курящих парней, запах и всё такое, а тут даже залюбовалась его расслабленными движениями. К тому же, затушив окурок, он выбросил его в урну.
Саша подошла к нему почти вплотную, а он так её и не увидел. Только когда она позвала его по имени, оглянулся, посмотрел недоумённо и лишь спустя несколько секунд, судя по выражению лица, узнал её. Оглядел с головы до ног, теперь уже оценивающе, потом покачал головой, улыбаясь:
— Ни за что бы не признал. Кстати, тебе так классно.
— Спасибо, — розовея, вымолвила Саша.
Затем Глеб чуть наклонился к ней, пристально всмотрелся в лицо и слегка улыбнулся, ну хоть не стал снова комментировать свои наблюдения. Впрочем, Саша и без того вспыхнула — он явно заметил, что она накрасилась. Для него ведь накрасилась, понравиться хотела. В общем-то, совсем слегка: немного подрумянила скулы, тронула губы розовой помадой, ну и глаза подвела тоненько, почти незаметно. И вроде нет ничего в этом необычного, а всё равно стало неловко, как будто он раскусил какую-то её уловку.
— Это у тебя что? — он кивнул на пакет в её руке. — Уж не портрет ли именинника?
На самом деле Саша нарисовала не один, а два портрета с присланной Глебом фотографии.
Сначала, как он и просил, изобразила его друга в карикатурном виде с крохотным тельцем, огромной головой и широченной улыбкой, сделав небольшой акцент на лопоухости. В качестве фона взяла праздничный антураж: шарики, серпантин и прочую атрибутику.
Потом, засомневавшись, вдруг именинник обидится, написала сангиной второй — реалистичный. Весь вчерашний вечер на него ушёл.
— Портрет…
Какой из двух затем подарить — она не знала. Думала, всё же посоветоваться с Глебом, но тот лишь усмехнулся. Даже не захотел посмотреть. И вообще не выказал ни малейшего интереса, а показать самой она постеснялась.
С ним вообще сегодня было как-то сложно. Саша даже озадачилась: что она сделала не так? Отчего такие разительные перемены? Ведь тогда он был таким добрым, приветливым, обходительным, буквально излучал тепло. С ним даже она чувствовала себя легко и просто, ну за исключением некоторых неловких моментов. Теперь же от Глеба разило холодностью. Как будто он чем-то страшно недоволен, но кое-как пытается своё недовольство держать в себе.
Почти всю дорогу до общежития они шли молча. В этот раз он не брал её за руку, как раньше, и вообще словно забыл, что она идёт рядом. От недавней радости не осталось и следа — одно сплошное недоумение и растерянность.
Общежитие — коробка из красного кирпича с рядами одинаковых окон — показалось ей похожим на казарму, и отчего-то вдруг сделалось совсем не по себе.
Эта безотчётная нервозность нарастала с каждым шагом, пока они пересекали вестибюль, пока поднимались на пятый этаж, пока шли вдоль длинного коридора, с вереницей дверей по обеим сторонам. Кругом грохотала музыка, причём самая разная, сливаясь в дичайшую какофонию, будто несколько комнат решили посоревноваться, чьи колонки громче.
Глеб остановился у двери с надписью 515, взялся за ручку двери, оглянулся на Сашу. Она вдруг осознала: ей страшно, аж до дрожи. И если прежде она уповала на Глеба, то теперь чувствовала себя здесь одинокой, чужой и никому не нужной.
Зачем он вообще её позвал, если она ему в тягость?
— Глеб, — позвала Саша.
Он вопросительно взглянул на неё. Саша хотела признаться, что ей страшно, но устыдилась. Подумает ещё, что она ненормальная. Вместо этого спросила:
— Может, я зря пришла?
Как же ей хотелось, чтобы он её разуверил, чтобы сказал пусть даже какую-нибудь дежурную фразу, чтобы успокоил её, пообещав, что всё будет хорошо. Но Глеб пожал плечами:
— Может, и зря. Но теперь то уже что? Пошли… — он распахнул дверь и шагнул в комнату, где, судя по звукам, во всю шло гулянье.
Саша ошарашенно смотрела ему вслед. Стало так больно, будто её неожиданно ударили. Она сморгнула раз-другой, чтобы, не дай бог, не расплакаться, отступила на шаг, и ещё на шаг. Надо уходить, решила. И ушла бы, но в этот самый миг в коридор высунулся светловолосый вихрастый парень.
Саша тотчас узнала именинника — как-никак вчера весь вечер его рисовала. Он уставился на неё с любопытством.
— Ты с Глебом, да? Саша?
Саша чувствовала себя подавленной настолько, что нашла в себе сил только кивнуть.
— А я Артём. Он же Тёма, он же Тоша, он же Тоха. А ты что тут стоишь? — разулыбался он. — Давай-давай, входи скорее.
Подхватив Сашу под руку, он завёл её в комнату, полную народа, и громогласно объявил:
— А это Саша, подруга Глеба. Прошу любить и жаловать.
Глеб стоял тут же, точнее, сидел на корточках и расшнуровывал кроссовки. Не поднимая глаз, буркнул:
— Балабол.
Посреди комнаты стоял длинный стол. Точнее, несколько столов разной высоты и ширины, придвинутых друг к другу. Это вот, видимо, и есть «поляна», про которую говорил Глеб. Разглядывать присутствующих Саша постеснялась, но успела мельком уловить, что были тут и парни, и девушки. Девушки — это хорошо, подумала она. Это не так страшно, как если бы тут сидели одни парни.
Впрочем, страх уже и так утих, но осталось смутное давящее чувство, будто она нежеланный гость на чужом празднике. И когда Артём представил её, это чувство стало особенно острым. Нет, никто ничего плохого не сказал, но ей послышались ухмылки, почудились насмешливые взгляды… а, может, и правда всё это просто послышалось и почудилось.
Глеб, разувшись, снял куртку и шапку — он действительно оказался брюнет! Взъерошил небрежным движением смоляные волосы, а потом и у неё принял пальто.
— Пойдём помоем руки, что ли? — позвал он.
Саша кивнула и последовала за ним. И уже за порогом, когда почти затворила за собой дверь, она отчётливо расслышала: чучело, а потом смешки.
Это слово, злое и оскорбительное, как плевок, обожгло и заставило содрогнуться. Это про неё так? Но они же не знают её совсем, впервые видят и ничего плохого она никому из них не делала. Да она их даже разглядеть не успела.
Или, может, ей снова показалось? Может, она просто слишком мнительна? Необязательно ведь это сказали о ней.
= 28
С Глебом Саша своими сомнениями делиться не стала, постеснялась. Да и не спрашивать ведь его: не её ли назвали чучелом? Глупо же. Нет, лучше вообще выкинуть это из головы.
И хотя Саша вовсю пыталась убедить себя, что то грубое слово, конечно, не о ней — просто потому что они её совсем не знают, однако всё равно, когда вернулись в комнату, тотчас напряглась. Невольно, инстинктивно.