Ароматы их не обманули, мясо оказалось вкусным и сочным, а картофель фри — хрустящим. И десерт порадовал.
А после кафе они, не сговариваясь, пошли до Площади декабристов пешком. И погода им благоволила: мороз спал, ветер стих.
Саша подумала, что вот так, держа Глеба под руку и глядя на звёзды в высоком тёмном небе, хотела бы идти бесконечно долго. Даже досадно стало, когда они оказались в её дворе. Сейчас расстанутся и когда увидятся снова — неизвестно. Даже если завтра или послезавтра — это так долго ждать…
У подъезда Глеб приостановился, как будто замешкался, потом сказал:
— Давай зайдём в подъезд вместе. А то, я видел, какой-то мужик сюда заходил.
Саша хотела успокоить его, ведь то был просто сосед, но осеклась. Пусть ещё хоть чуточку они побудут вместе, даже если это всего лишь несколько лишних шагов. Они зашли в подъезд, затихший и тускло-освещённый. На лестнице, между третьим и четвёртым этажом, Глеб остановился.
— Ну всё, — почему-то шёпотом произнёс он. — Путь свободен, враги не обнаружены.
Саша встала на ступеньку выше и повернулась к нему. Надо бы что-то сказать, но в голове ни единой мысли, только частый стук в ушах — это сердце скакало в груди.
Очень хотелось спросить его, когда они снова увидятся, но было почему-то стыдно, и она молчала. И даже посмотреть в его глаза было стыдно — пялилась на молнию куртки. А когда наконец осмелилась поднять взгляд, то и вовсе забыла обо всём. Как будто в омут нырнула. А в следующий миг Саша ощутила его горячее дыхание, его губы, нетерпеливые, слегка обветренные. Глеб целовал её так, что когда отстранился, сил не осталось, под коленками дрожало, хотелось прямо тут же присесть на ступеньку. Хорошо, что ещё несколько секунд он удерживал её в объятьях. Потом медленно опустил руки, не сводя с неё взгляда, сделал шаг назад.
— Послушай, Саша, наплюй на всех, кто бы что ни болтал. Ты очень хорошая. И… очень хорошенькая. Таких ещё поискать.
— Правда?
— Мамой клянусь, — улыбнулся он. Затем добавил шёпотом: — Ну иди, а то там тебя, наверное, потеряли.
— Да, наверное… Пока, Глеб.
— Пока, Саша…
Как пьяная, Саша поднялась к себе и позвонила, хотя где-то в сумке были ключи, но сейчас она и сумку-то еле в руках удерживала.
— Саша, ты? — услышала она голос матери.
Оглянулась на лестницу, но Глеб уже ушёл, а спустя несколько секунд хлопнула внизу подъездная дверь. В голове до сих пор шумело, а сердце, словно обезумев, рвало грудь. Кто бы знал, что первый поцелуй будет такой умопомрачительный…
= 30
Домой Глеб пошёл не сразу. Выйдя из подъезда Фурцевых, свернул на детскую площадку. Не тянуло его почему-то домой, да и успокоиться не мешало. Сердце тяжело и гулко бухало в груди. Хотелось зачерпнуть пригоршню снега и прижать к лицу.
Он взобрался на спинку скамьи, закурил, созерцая мозаику из светящихся и тёмных окон дома напротив. На четвёртом этаже тоже горел свет.
Что, интересно, она сейчас делает? Что чувствует? Хотя об этом лучше не размышлять. С собой бы разобраться.
Вот зачем он её поцеловал? Что за дурость на него нашла? О чём вообще думал? И тут же Глеб сам себе отвечал: ни о чём. Захотелось вдруг, вот и поцеловал.
И пусть даже целоваться Саша не умела, но какие же мягкие и нежные у неё губы. Нет, и об этом тоже не надо думать.
Глеб спрыгнул со скамьи, в последний раз поднял глаза на их окна — странно, но сейчас мысли о Фурцевой-старшей не вызывали в нём глухого бешенства, как обычно. И вообще, подумалось, зря он ей грубил. Но это ещё полбеды.
Хуже всего то, что он ввязался во всю эту затею. Ему и раньше не нравилось обманывать девчонку, а теперь от одной мысли становилось тошно. Настолько тошно, что почти уже плевать на универ.
Когда Глеб вернулся в общежитие, у Тошина всё ещё гуляли. Крики, хохот, музыка сотрясали коридор. Он ушёл к себе, туда даже заглядывать не стал. Не до веселья было, и на своих он сердился. Какого чёрта они так на неё накинулись?
Особенно Мила его вывела — он даже не подозревал в ней такой мелочной, мещанской стервозности. Ну и сам тоже, конечно, хорош. Зачем было её тащить сюда? На нервах хотел поиграть? Только вот на чьих? Её, своих или Тошиных-Милиных-прочих? Отмотать бы всё назад… Надо всё это прекращать, решил Глеб, недоумевая, почему он сразу-то не думал, как оно гадко.
Около двух часов ночи к нему поскреблись и тут же дверь толкнули, но Глеб в кои-то веки закрылся на замок. До этого пару раз наведывался пьяный Тошин. Сначала звал отмечать свой день рождения, потом приспичило ему поговорить по душам. Но Глеб оба раза его выпроводил, выслушал, какая он сволочь и запер дверь.
Но сейчас стучался кто-то другой.
Это оказалась Мила. Хоть и навеселе, но, во всяком случае, говорила она, в отличие от Тошина, вполне внятно и осмысленно.
— Чего тебе? — недовольно спросил Глеб, открыв дверь.
— Ты уже спишь? — проворковала она, ощупывая взглядом каждую пядь его тела.
Глеб и правда пытался уснуть, но только впустую ворочался — сердце колотилось и голову распирали навязчивые, тревожные мысли.
— Тебе чего? — повторил он свой вопрос, не скрывая раздражения.
— Я извиниться пришла, — потупилась на секунду Мила, потом посмотрела на него почти жалобно. — Я сегодня так себя глупо вела с дочкой Фурцевой. Я не хотела, не знаю, что на меня нашло. Мне так неудобно, правда…
— Ладно, проехали, — немного смягчился Глеб. — Пока.
Но Мила, наоборот, прошла в комнату, огляделась, как будто никогда тут раньше не бывала, потом снова повернулась к Глебу:
— А она очень миленькая, оказывается.
— Ну и?
— Да просто. Мы удивились. Тоша же нам говорил, что она страшилище, чучело… Даже не поверили сначала, когда вы пришли. Говорим ему: вот это она и есть ваше чучело? Ну ты же знаешь Тошу, он заявил, что это ты её так зовёшь, а он просто твои слова передал… В общем, Глеб, если бы я знала, что у вас всё ну… серьёзно, я бы не стала её подкалывать, честно. Ты не злишься?
— Злюсь.
Мила сразу сникла.
— Злюсь, потому что не понимаю, при чём тут серьёзно у нас или несерьёзно? Зачем вообще вести себя с кем-то по-скотски?
— Ну, я неправа была, знаю. Мне так стыдно, — хныкнула Мила. — Ну, хочешь я извинюсь перед ней?
— Я хочу, чтобы ты вообще больше не говорила ни с ней, ни о ней.
— Ну, ладно, ладно… а вы что, с ней… по-настоящему встречаетесь?
— Ни с кем я не встречаюсь, — буркнул раздражённо Глеб, — и вообще, не твоё это дело.
— Ясно, не моё, — легко согласилась Мила. — А чего ты такой…взвинченный? Напряжённый?
Мила медленно подошла к нему, скользнула ладонью по голой груди.
— Перестань.
Но она, наоборот, прильнула к нему, прижалась горячим телом, обвила руками, ловко запустив пальчики под резинку боксёров.
— Э-э, притормози, — Глеб поймал её запястье.
— Почему? — прошептала Мила, обдавая его тёплым хмельным дыханием.
Глеб отстранился.
— Ты же сказал, что между вами ничего нет. Мы же с тобой…
— Мила, иди уже спать, — Глеб стряхнул её руки, шагнул к двери и, распахнув, кивнул на выход.
Мила вспыхнула, на пару секунд задержала на нём обиженный взгляд и вышла из комнаты.
= 31
На следующий день Тошин явился к Глебу больной и бледный с багровыми вмятинами на щеке.
— Умираю, — простонал он.
Его и впрямь заметно потряхивало.
— У тебя не осталось пива, а? — спросил с надеждой. — До магазина я не доползу.
Глеб всё ещё злился на Тёму, но, глядя на его мученическое выражение, сдержался.
— Тёплое только.
— Да хоть какое. Пусть, — оживился Тошин.
Дрожащей рукой вцепился в жестяную банку, поддел пальцем ушко, дёрнул. Пиво зашипело, пошло пеной, но Тошин тут же приник с жадностью к отверстию и выдул всё в два присеста.
И сразу же заметно воспрянул духом.
— Может, ещё? Давай? Я сгоняю. Я теперь могу.
Почему бы и нет, подумал Глеб. Может, хоть его отпустит, а то он всю ночь маялся. И главное, не понимал, почему.
— Ну, сгоняй.
И десяти минут не прошло, как Тошин снова нарисовался на пороге, весёлый, румяный, с упаковкой пива. Даже раздеваться у себя не стал, так и пришёл в куртке, в ботинках.
— А то бы Кирюха на хвост упал, — пояснил он, скинув куртку.
Что хорошо с Тёмой — не надо никогда думать, о чём поговорить. Тот мог долго и непринуждённо разглагольствовать о чём угодно, а тут тем более тема была животрепещущая.
— Видел бы ты, как вчера накидался Кирюха! Начал тискать Милку, она ему такую плюху отвесила. Вообще вчера такая злая была. Иванов тоже уснул прямо за столом, почти как в анекдоте — лицом в оливье. И Женька со Светкой разругались, только не понял из-за чего…
Глеб слушал его вполуха, думая о своём, но Тёме это не мешало делиться воспоминаниями.
— … еле их разняли. Что потом было, даже не помню. Надо девок спросить. Вот, кстати, я не понял: почему-то с моей кровати скинули матрас и всю постель на пол, и там спал Кирюха. Я сам спал просто на панцирной сетке, утром еле рожу поднял. Зато его кровать стояла свободная…
Зажевав хвостик сушеной мойвы, Тошин поднял глаза на Глеба.
— Ты чего такой молчун сегодня? Ты вчера из-за… Саши психанул?
— Я не психанул, меня достало просто всё. Ты нафига всем сказал про неё, что она чучело? Мы же договаривались, что ты только предупредишь, что она дочь Фурцевой, чтобы про её мать при ней не болтали.
— Да это всё девки разнылись. Встали в позу — не пойдём, раз у вас теперь новые подруги… Да я сам не думал, что они на неё так накинутся. А вообще, она ничего такая, да? Вблизи-то… Портрет ещё нарисовала, я в шоке просто. Даже как-то неловко стало. Ну а ты… вы… было у вас что?