хорошо ли это?
— Ну вот так, — пожала плечами Саша. — И если честно, я не люблю врать. Да и не умею. Мама меня в два счёта раскусит. Знаешь, какая она… проницательная? Наверняка знаешь, ну… если она у вас культурологию вела. Анна Борисовна Фурцева — это моя мама.
Настроение стремительно ухудшалось. А последние слова и вовсе камнем легли на сердце. Как ей теперь сказать, что он очень даже хорошо знает её мать? Ведь тогда придётся сказать и про остальное, но это невозможно. Саша такое не поймёт и, наверное, не вынесет. Особенно теперь, после всего, что было.
Саша на мгновение застыла, озадачилась:
— Глеб, — позвала его, — что-то случилось? Ты так смотришь…
А зачем, собственно, вываливать на неё всю правду? Кому от этого будет лучше? Уж точно не ей. Ну и не ему, конечно. Так что можно ограничиться и полуправдой. Глеб вздохнул.
— Ну конечно, я знаю Анну Борисовну. Кто ж у нас её не знает.
— Ты так говоришь… У вас с ней что, плохие отношения?
— Ну типа того. Не, она ни при чём. Сам виноват, прогуливал её семинары. И лекции.
— И что теперь? — озабоченно смотрела на него Саша.
— А что теперь? Ничего. Или ты тоже не любишь прогульщиков и встречаться с ними тебе воспитание не позволяет? — Глеб подошёл к ней вплотную, заглянул в глаза. Она не отступила, хоть и явно смутилась.
— Ну почему? Люблю… — прошептала она. И это можно было счесть за шутку, если бы не её взгляд, от которого у Глеба дрогнуло сердце.
— И встречаться будешь? — он обнял её за талию, притянул к себе.
— Буду, — прошептала она ему в губы, обожгла дыханием.
И от этого лёгкого прикосновения едва не сорвало голову. Повело так, что в глазах потемнело. Глеб приник к её губам, таким мягким и одуряюще нежным, смял, подчиняя, впился жадно поцелуем, и кто знает, чем бы это закончилось, но Саша вдруг отстранилась.
— Постой, — дыхание её сбилось. — Ты сейчас предлагаешь встречаться? Ты серьёзно этого хочешь?
— Хочу, — хрипло произнёс он, тяжело дыша.
— Так что же ты…? Зачем же ты сказал, что я всё напридумывала? Что между нами нет ничего и быть не может?
— Ну… Я считал, что так будет правильно. Ты хорошая очень, а я… та ещё сволочь.
— Не говори так! Ты лучше всех, — Саша смотрела в его глаза так, как, пожалуй, никто никогда не смотрел. С каким-то неприкрытым обожанием, будто на самом деле так думала. От этого было и безумно приятно, и удушающе стыдно.
— Ну как ты пойдёшь с мокрой головой? — перевёл он разговор, потому что вдруг сам неожиданно смутился. Ну какой он лучший?
— Ничего, я же в шапке.
— Да подожди ты. Давай я у девчонок возьму фен. Не хватало ещё, чтоб ты простудилась. А потом вызову тебе такси.
Саша немного поупиралась: неудобно, поздно, сама доедет, но, в конце концов, уступила. И эсэмэску матери по его настоянию отправила, мол, скоро будет. Фурцева, правда, тут же перезвонила. Допытывалась, где она, с кем, всё ли хорошо. Саша жутко стеснялась и отвечала матери скомкано: потом, все вопросы потом, скоро приедет, говорить неудобно, пока.
— Представить страшно, какой допрос меня ждёт дома, — нервно усмехнулась она.
— Ты ей про меня расскажешь? — напрягся Глеб.
— Нет, наверное, не смогу. Как про такое маме сказать? Ничего, что-нибудь по дороге придумаю.
Спустя четверть часа Глеб, усаживая Сашу в такси, напутствовал:
— Ты только не забудь позвонить, когда домой приедешь
— Хорошо, — улыбнулась Саша. — Ты только не забудь убрать меня из чёрного списка.
— Э-э, — на секунду растерялся Глеб, затем кивнул, улыбаясь: — Считай, уже.
= 36
Ничего по дороге Саша не придумала, никаких правдоподобных оправданий, причин, доводов. Потому что думалось не о предстоящем разговоре с матерью, а о том, что случилось у них с Глебом.
А то, что случилось, просто не умещалось в голове. Столько всего за один день! Даже за один вечер. Да у неё за всю жизнь столько событий и впечатлений не наберётся.
Жалела ли она о чём-нибудь? Совершенно нет. Ни секунды. Пусть всё произошло как-то быстро и неожиданно, но разве для такого могут быть какие-то графики и расписания?
Самое главное, самое важное: Глеб не бросил её! Он предложил встречаться. Отношения серьёзные ей предложил — о таком она и не мечтала. А как он был нежен и заботлив! Голову заставил высушить — и слава богу, а то очень сложно было бы объяснить матери мокрые волосы. И такси вон оплатил, не захотел, чтобы она возвращалась домой общественным транспортом. Перезвонить велел…
Во всё это не верилось просто. Боялась поверить. Такое счастье — и ей одной. Ей — неприметной скромнице с «приветом», как говорили кругом. Правда, в чём этот «привет» выражался, Саша всегда отчаянно пыталась понять и не понимала. Вроде одевается просто, держится скромно, вслух сама с собой не разговаривает, а всё равно называют странной. Ну и пусть, теперь-то уж точно — пусть как хотят, так и говорят.
Саша забылась с блаженной улыбкой на лице и не сразу поняла, что водитель такси её неоднократно о чём-то спросил.
— Что? — растерянно отозвалась она, с трудом выплывая из грёз.
— Подъезд какой? — повторил он недовольно.
— А-а… второй, вон тот.
Саша выпорхнула из такси и помчалась домой. Дверь открыла своим ключом, но мать сию минуту вышла в прихожую. Почему-то в серой шерстяной юбке и светло-жёлтой блузке — так она ходит на работу. Для дома у неё имелось несколько халатов ситцевых, байковых, махровых. И переодевалась она в какой-нибудь из них тотчас, как возвращалась домой.
— Я уже собралась искать тебя, — объяснила она свой вид. — Мише звонила. Если бы ты не объявилась, поехали бы с ним в полицию.
— Ну какая полиция, мама? Время-то ещё детское. А мне уже почти двадцать.
— Одиннадцатый час — это детское? А не детское — это какое? Под утро заявиться? — возмутилась мать. — Где тебя носило? Нет, я просто не узнаю свою дочь! Александра! Ты слышишь меня? Посмотри на меня. Ты ничего не принимала?
— Например, что? — Саша заметила, что мать принюхивается и чуть не рассмеялась.
— Не знаю, но что у тебя за вид? Где ты вообще была?
— Ничего я не принимала. Я просто гуляла со своим парнем, — сообщила Саша и расплылась в улыбке. — Мамочка, ну кончай сердиться. Лучше порадуйся за меня.
— Это с курьером? — прищурилась мать.
— С ним, — радостно подтвердила Саша.
— Из-за которого ты десять дней тут убивалась?
— Ну да… но он всё объяснил…
— Объяснил он, — скептично хмыкнула мать. — Объяснять они горазды. Но я не понимаю, чем можно объяснить такое наплевательское отношение к девушке! И не понимаю, как девушка потом может это так легко простить. Где элементарное самоуважение? Где девичья гордость?
Мать распалялась, даже говорить стала довольно громко, что крайне редко себе позволяла — «ведь орут только базарные бабы». К счастью, её прервала телефонная трель.
— Мы не закончили, — строго взмахнув указательным пальцем, мать сняла трубку.
По обрывкам фраз Саша поняла, что звонил дядя Миша. Мать и его переполошила.
— Да, нашлась… приехала… минут пять назад… гуляла, говорит, с другом…
Саше надоело слушать, как мать и дядя обсуждают её «дерзкий загул». Обогнув мать по дуге, она прошла на кухню, заварила чай, достала из холодильника всё, что можно съесть прямо сейчас. Так мать её и застала — уплетающей холодную котлету в прикуску с салатом.
— Что ж ты не подогрела? Ну кто так ест?
Запала у матери заметно поубавилось, видимо, излила всё накопившееся возмущение двоюродному брату, и теперь выглядела просто усталой.
Саше стало жаль её.
— Мам, ты прости, что заставила тебя понервничать. Впредь, обещаю, буду тебя предупреждать.
Мать сразу встрепенулась, но спорить не стала, только покачала головой сокрушённо.
— Ну и где вы были? Что делали?
— Ну так… общались… — уклончиво ответила Саша, чувствуя, как предательски полыхнули щёки.
Мать, конечно же, заметила, посмотрела пристально. Она умеет так — «прощупывать изнутри». И взгляд у неё сделался такой, будто она если не догадалась, чем там они занимались, то уж во всяком случае заподозрила.
Однако в лоб не стала спрашивать: было или не было. Замешкалась. А Саша поспешила ретироваться в свою комнату, пока окончательно себя не выдала. Потому что если бы всё-таки спросила, то соврать она бы не смогла, даже если б захотела. А как потом смотреть ей в глаза?
Затворив плотно дверь, Саша несколько минут вслушивалась — не идёт ли мать. Но нет, та, к счастью, занялась своими делами.
Только тогда Саша решилась позвонить Глебу. Несколько длинных гудков — и затем она услышала его голос, от которого сердце сразу восторженно затрепетало. Полушёпотом сообщила:
— Доехала… нормально… мама не ругалась… всё хорошо… правда, позвонишь? … спокойной ночи.
То ли потому что она вздремнула у Глеба, то ли из-за волнений, но уснуть никак не получалось. Саша лежала в темноте и прислушивалась к своим ощущениям. И ей казалось, что она стала как будто другой. Другие мысли, другое тело, другие желания…
= 37
К счастью, на этот раз Глеб с его «позвоню» не стал томить долго. Позвонил уже на следующий день.
Поговорили совсем немного, не больше двух минут — потом закончилась перемена и нужно было идти на пару. Но и этой малости ей хватило, чтобы пьянеть от счастья до самого вечера.
Карен Саркисович и тот не преминул заметить:
— Вы, Сашенька, так цветёте, будто вам достался золотой билет Вилли Вонка. Однако я рад. Сегодня в вашей работе чувствуется настроение. Она немного небрежна, легкомысленна, но в ней есть энергия.
Саша благодарно разулыбалась. Она не знала наверняка, что там с энергией и настроением — преподавателю, конечно, виднее, однако её подарок судьбы несравненно круче любого золотого билета. Это вообще лучшее, что могло с ней произойти.