Вот только увидеться с Глебом не получилось ни вечером, ни на следующий день — он работал. На третий день — тоже у него возникли какие-то неотложные дела. А она скучала по нему. Хотя вереница эсэмэсок очень даже скрашивала вечера.
Ход времени теперь стал причудлив. Оно то еле ползло, и минуты растягивались до бесконечности, то, наоборот, летело так стремительно, что незамеченными пропадали целые часы.
— Верно говорят, человек такое жадное существо. Сколько ни дай — всё ему мало, — сказала она Глебу.
Он зашёл за ней после занятий. Явился к училищу без предупреждения. Выдалось внезапно свободное время, пояснил он, вот и приехал. Второй раз за эту неделю.
И оба раза они прошлись по центральным улицам, потом завернули в кафе.
Саша, конечно же, очень радовалась, но ей стало катастрофически не хватать этих встреч. С того памятного дня, когда Глеб предложил ей встречаться, прошло почти три недели, а их свидания по пальцам пересчитать можно.
— И кто у нас жадина? — улыбнувшись, он удивлённо приподнял брови.
— Так я! Раньше я думала, увидеть бы тебя на минутку и всё, уже счастье. А сейчас гуляем аж целых два часа, а мне мало.
Он тепло усмехнулся.
— А приезжай в субботу ко мне? На все выходные.
— Я хотела бы, но не знаю. Если получится… Я постараюсь…
Конечно, ей хотелось! Безумно хотелось. Но как упросить мать — вот вопрос. Та и без того всё ещё не могла отойти от её «загула».
— Приходи, придумай что-нибудь, — позже, когда прощались, снова позвал её Глеб, — сюрприз хочу тебе устроить.
— Я, правда, постараюсь, я очень хочу, но мама…
Глеб усмехнулся.
— Понятно. Гайдай в конце «Бриллиантовой руки» влепил сцену с ядерным взрывом, которая была вообще не в тему и которую, само собой, вырезала цензура. Потом уже он признался, что на то и рассчитывал. Взрыв уберут, зато всё остальное оставят. Так оно и получилось. Это я к тому, что человек всегда выбирает меньшее зло. Так что скажи матери, что переезжаешь ко мне жить. Вот увидишь — на выходные сразу отпустит.
Ну как тут устоять?
Саша подступилась к матери сразу, как пришла домой, но она, как и ожидалось, восприняла её просьбу в штыки: на все выходные? Да Саша с ума сошла! О таком и речи быть не может!
Она аж побагровела от возмущения. Это ещё Саша идею Глеба не стала ей озвучивать. Как-то стыдно было манипулировать родной матерью.
Но спорили они долго, бурно. Мать стращала последствиями. Саша напирала на то, что ей уже двадцать, а в таком возрасте у мам разрешения вообще никто не спрашивает.
— Так что же ты спрашиваешь? — воскликнула обижено мать. — Раз такая взрослая.
— Потому что не хотела тебя расстраивать ещё больше. Потому что считаюсь с твоим мнением. Потому что думала, что и ты с моим считаешься, — со страстью в голосе ответила Саша. — Потому что думала, что ты веришь мне.
Мама как-то сразу сникла. Побурчала ещё для острастки немного, но, в конце концов, отпустила. Только обмолвилась, что хотела бы познакомиться с этим самым Глебом.
Саша пообещала, что когда-нибудь обязательно и поскорее сбежала к себе от неудобной темы.
Осталось теперь только дождаться субботы…
= 38
В субботу они снова встретились у Театра кукол. Глеб, правда, опоздал на несколько минут, зато видеть её был явно рад. И поспешил оправдаться:
— Прости, запарился дома, про время забыл.
Ну было немного обидно, самую малость, потому что Саша до назначенной встречи считала минуты, а он забыл… Но Глеб так лучился неподдельной радостью, что обида, едва всколыхнувшись, сразу же бесследно растаяла.
— А что за сюрприз? — полюбопытствовала Саша.
— Наверное, это слишком громко сказано, ну, в общем, придёшь — сама увидишь.
Всю дорогу до общежития они болтали, Глеб шутил, она смеялась. И день был чудный — солнечный и тёплый. И небо — высокое и синее. И воздух — наполненный птичьими трелями и запахом талого снега.
Перед самым общежитием, вокруг крыльца разлилась болотцем грязная жижа. Саша, нарядившись по случаю в новые ботильоны, растерянно остановилась, высматривая, как к ней подступиться. Но тут Глеб подхватил её на руки и в два шага перенёс до крыльца.
— О-о, — только и выдохнула Саша благодарно, когда Глеб поставил её на сухой бетон.
Общежитие гудело как растревоженный улей. Саша, привыкшая к музейной тишине своего дома, не переставала удивляться этой суматохе. Каждый раз как на ярмарке — шум, гам и полно народу.
Глеб открыл дверь своей комнаты, распахнул перед ней:
— Велкам.
Саша всё это время гадала, какой мог быть у Глеба сюрприз, но никак не ожидала увидеть накрытый стол, а на холодильнике букет алых роз в трёхлитровой банке.
— Сегодня какой-то праздник? — повернулась к нему она. — Мы что-то будем отмечать?
— Ну… скажем так, будем навёрстывать упущенное.
Глеб принял у неё пальто, разделся сам.
— Упущенное? — не поняла Саша.
— Я же не поздравил тебя с 8 марта. Ну и вот… — Глеб кивнул на стол. — Лучше уж поздно, чем никогда. Будем считать, что мы с тобой решили отметить праздник по Юлианскому календарю. Хотя я и по Юлианскому припозднился.
— Да ничего. Я вообще не ожидала такого. А это ты сам готовил? — удивилась Саша, оглядывая закуски на столе.
Пирог, чашки с какими-то салатами, жареные куриные ножки, отдельно — фрукты и конфеты.
— Ну нет, конечно. Купил. Если бы сам, мы бы в лучшем случае отпраздновали макаронами по-флотски. Или яичницей.
— Тоже неплохо.
— Но, прошу заметить, стол накрыл сам.
— Как здорово! — промолвила Саша, накладывая себе «Оливье».
Глеб тем временем выудил из своего крохотного холодильника бутылку шампанского.
Саша начала было протестовать, но встретив его взгляд, влекущий, гипнотический, сумела лишь прошептать:
— Только мне немного…
— Конечно, немного, — заверил Глеб, наливая бокал до верху. — Сам не люблю пьющих женщин.
Затем он наполнил и свой, приподнял, коснулся краешком и, глядя в глаза, произнёс:
— Ну, с праздником, девочка моя.
Бокалы у Глеба были пластиковые, не то что мамины хрустальные фужеры на высоких изящных ножках, и тарелки с закуской разномастные, да и сама закуска — мама бы поморщилась недоумённо: как можно готовую еду покупать в магазине? Её же делают не пойми из чего! Но Саша блаженствовала как никогда.
Глеб опять развлекал её всевозможными историями, из своей жизни и не только. Его послушать — так он и его друзья постоянно попадали в разные передряги, нелепые, смешные и даже жуткие.
Между делом он и её расспрашивал про детство, про школу и прочее, но Саша, боясь показаться скучной, отвечала односложно, от подробностей увиливала, ссылаясь на то, что больше любит слушать.
— А цветы мне? — уточнила она.
— Ну да, кому ж ещё? Я не знал, какие тебе нравятся, поэтому вот… Розы же все женщины любят, да?
— Наверное…
— А! Чёрт! — спохватился Глеб. — Чуть не забыл. Подарок тоже есть. Ну только такой… я ж тебя ещё не очень хорошо знаю. Не в курсе пока, что ты любишь. Короче, пытался найти что-нибудь а-ля романти́к. — Глеб взъерошил волосы и вообще выглядел так, будто ему почему-то вдруг стало неловко. — В общем, вот.
Он выложил на стол маленькую коробочку.
— Что это?
— Ну открой.
В коробочке оказалась серебряная подвеска в виде сердца. Ломаная линия пересекала сердце посередине, разделяя на две половины, на одной из которых был выгравирован знак мужского начала, на второй — женского.
— Ну, это типа одно сердце на двоих, символ… Дурацкий подарок, да? — криво улыбнулся Глеб.
— Да ну что ты! Наоборот! Это лучшее, что мне когда-либо дарили.
Саша бережно разделила подвеску на две половинки, одну протянула Глебу. Тот, усмехнувшись, тут же прицепил её к кожаному браслету на запястье. Потом взглянул на неё.
— Да уж, лучшее… Тебя не особо баловали подарками?
Саша в ответ лишь пожала плечами. Не понимает он, что не в подарке дело, а в том, от кого этот подарок. Не понимает, что он мог бы преподнести ей какую угодно мелочь, и эта мелочь была бы ей безмерно дорога. А тут сердце на двоих! То ли от шампанского, то ли от восторга голова у Саши шла кругом, и глупая улыбка не сходила с лица. А ещё вдруг потянуло на откровения, захотелось сказать Глебу, что он лучше всех…
Но не успела. В дверь коротко стукнули и, не дожидаясь ответа, гость с шумом ввалился в комнату. Это оказался Артём Тошин. Увидев Сашу, он не слишком умело изобразил удивление:
— Оу, какие люди! — воскликнул, затем добавил с грустью: — У всех лямур. Один я — один.
Грусть тоже вышла не очень достоверно. Однако улыбнулся он затем вполне искренне.
К удивлению Саши, Глеб не предложил другу присоединиться к ним. Ещё и спросил не слишком вежливо, даже грубовато:
— Тебе чего?
— Можно я у вас перекантуюсь с часок? У нас там, короче, тёл… девушка к Кирюхе пришла. К соседу моему по комнате, — объяснил он Саше. — Мы кино смотрели, ну и они начали… Пришлось удалиться.
Глеб молчал и выглядел при этом явно недовольным. Артём улыбнулся, но за этой улыбкой угадывалось лёгкое смущение. Саше стало неловко — ну нельзя же так с людьми.
— Да, конечно, садись с нами. Мы будем рады, если ты к нам присоединишься. Правда, Глеб?
— Ужасно рады, — мрачно ответил Глеб, не сводя с Тошина раздражённого взгляда.
Но Артём не стушевался, наоборот, улыбнулся, на этот раз безо всякого смущения, во весь рот, и присел к столу.
= 39
Артём не стушевался, наоборот, улыбнулся, на этот раз безо всякого смущения, и присел к столу.
— Ух ты, салатики, — обрадовался он. — Глебыч расстарался.