— Ещё чего! — возмутилась мать. — Даже не проси. Не хочу этого слышать.
— Я никогда ни о чём тебя больше не попрошу, только поставь! Что хочешь, сделаю! Да как ты не поймешь, что я не вынесу год без него?!
— Саша, — простонала мать. От её злой решимости не осталось и следа — одно страдание и горечь. — Тебе сейчас кажется, что всё плохо, что мир рушится. Но потом будет ещё хуже, гораздо хуже и больнее. Когда он получит то, чего добивается, и оставит тебя… Ты даже не представляешь, как это ужасно, как сокрушительно знать, что тобой попользовались и…
— Мамочка, милая, ты просто поставь ему экзамен, а там уж мы с ним как-нибудь разберёмся… — глотая слёзы, просила Саша.
Мать поймала её руку, посмотрела с жалостью.
— Глупенькая моя девочка, да как ты не поймёшь, что он тобой манипулирует? Ни при чём тут принципы, просто я вижу его насквозь, всю его подлую натуру…
Саша выдернула руку.
— Не поставишь? — спросила глухо.
Мать качнула головой.
Вот и всё. Крах. Провал полный. Ничего не вышло.
Саша на миг отвернулась к окну, сглотнула острый ком в горле. Она тут не останется, с ней не останется. Она поедет к Глебу в общежитие, прямо сейчас. Потому что сил нет видеть мать, слышать её голос.
Сколько ему осталось? Месяц? Два? Тогда пусть это время будет полностью их. Каждый свободный час, каждая минута… Как к этому отнесётся Глеб, она не задумывалась. Почему-то была уверенность, что он всё поймёт, что примет её. Ещё вчера он шептал, как счастлив с ней, а сегодня утром — что не хочет расставаться.
Саша отошла от окна, обогнула мать, та что-то говорила — она уже не слушала. Прочь из этой кухни, из этого дома. Наверное, стоило бы позвонить Глебу, предупредить, но это можно и потом, по пути. А сейчас хотелось вырваться отсюда скорее, где сами стены, казалось, давили и душили её.
— Ты куда собираешься? — В комнату без стука вошла мать и застыла на пороге, ошарашенно глядя, как Саша бездумно, хаотично бросает вещи в дорожную сумку.
— Я ухожу, мама.
— Куда?
— К нему. — Удивительно, как спокойно, даже бесцветно прозвучал её голос.
— Ты с ума сошла?! — воскликнула мать.
Саша бросила на неё быстрый взгляд, молча сдёрнула с плечиков кофточку, комом сунула в сумку.
— Ты… из-за этого подо… из-за Привольнова отказываешься от матери?
— Я не отказываюсь от тебя, мама, — всё с той же безучастностью произнесла она. — Но раз уж нам осталось совсем немного времени, мы проведём его вместе.
— Ты в общежитие к нему поедешь? — уточнила мать с явным недоверием.
— Да.
— Это какой-то бред! Безумие! Где твоя гордость? Где твоё достоинство?
Саша посмотрела на мать устало, вздохнула.
— Мама, не начинай, пожалуйста. Не мучай больше ни себя, ни меня. Я всё уже решила. И я не вижу ничего недостойного в том, чтобы быть вместе с человеком, которого люблю. Так что пока Глеба не отчислят, я останусь с ним.
— А потом?
— Я не знаю, что будет потом, — неопределённо дёрнула плечом Саша. — Может быть, я поеду за ним, куда его отправят.
— Нет, ты точно сошла с ума. Заканчивай это представление. Я всё равно никуда тебя не отпущу.
— Мама, перестань. Мне двадцать лет, я могу жить там, где мне хочется. Мама, — подошла к ней Саша, посмотрела в её глаза, больные, покрасневшие от сдерживаемых слёз. — Я тебя люблю, но прошу, пожалуйста, не отравляй хотя бы эти дни.
Мать ответила ей долгим, пронзительным взглядом, потом губы её задрожали, она неловко смахнула невидимую слезинку и вышла из комнаты. Саша тяжело опустилась на кровать, уныло взглянула на сумку. Решительности поубавилось.
Как бы отчаянно она ни хотела к Глебу, как бы ни злилась на мать, но не оставишь ведь её в таком состоянии. Мать есть мать. Жалко её нестерпимо.
От Глеба пришла эсэмэска: «Как ты? Приехала Анна Борисовна?»
Саша ответила: «Нормально. Приехала».
На большее сил не хватило. Да и не рассказывать же ему о том, что тут произошло. Зачем?
Однако он, будто почувствовал, снова спросил: «Ничего не случилось?».
Саша шмыгнула носом, на глаза снова навернулись слёзы. Что ей делать? Не разорваться же между ними.
В груди щемило от боли, в мыслях царил сумбур, но ответила она сдержанно: «Ничего не случилось. Правда, всё нормально. Хорошего дня!».
И даже смайлик с глазами-сердечками прилепила в конце, чтобы окончательно развеять сомнения. Потому что если он позвонит, если начнёт расспрашивать, то она точно не выдержит.
Глеб ответил аналогичным смайликом, и Саша отложила телефон.
И всё-таки что ж ей делать? Ну почему не может быть всё просто? Зачем какие-то препоны и сложности?
Саша вышла на кухню, так и оставив посреди комнаты сумку нараспашку. Мать стояла у окна. Саша виновато посмотрела на её спину, прямую и напряжённую.
— Может, чай попьём? — предложила Саша, не зная, что ещё сказать.
Неожиданно мать согласилась. Достали печенье, кексы с изюмом, которые вчера купил Глеб в магазине через дорогу. Мать налила себе, как обычно, чай с кардамоном, Саше — чёрный с молоком.
— Спасибо, — вымолвила Саша, поглядывая на мать украдкой.
Та в ответ кивнула.
Пили чай молча. И эта была не та уютная тишина близких людей, которым вовсе необязательно что-то говорить. Это было тягостное, гнетущее молчание. Оно давило так, что кусок в горле застревал. Саше хотелось нарушить его, но что сказать — понятия не имела. Говорить о том, что волновало? Нет уж. И без того больно. А разговор о каком-нибудь пустяке казался бы сейчас вымученным и фальшивым.
Мать не притронулась ни к кексам, ни к печенью. Она пила чай, держа кружку в обеих руках, будто грела ладони. И при этом рассеянно смотрела куда-то мимо Саши. Потом отставила пустую кружку и вдруг сказала:
— Хорошо. Я поставлю экзамен Привольнову. Сегодня же и поставлю. Ты довольна? — наконец она посмотрела ей в глаза.
Саше вдруг сделалось стыдно.
— Спасибо, — пролепетала она, чувствуя себя шантажисткой.
= 46
Троллейбус, как назло, еле тащился, ещё и ус уронил на повороте. А Саше не терпелось как можно скорее увидеть Глеба. Казалось, со вчерашнего утра, когда они расстались, прошла целая вечность.
Наконец она выпорхнула на остановке Театр Кукол и помчалась в сторону общежитий университета.
Час назад они созванивались: Глеб был дома и, по его словам, никуда не собирался. Однако Саша не стала говорить, что едет к нему в гости. Хотелось преподнести сюрприз, хотя новость так и жгла язык.
Смотреть в глаза матери до сих пор, конечно, стыдно, но радость и предвкушение счастья заглушали всякие угрызения совести. Да, она надавила на мать, пусть несознательно, но как будто выставила ей ультиматум, но та ведь сама довела ситуацию до полнейшего абсурда.
Вахтёрша уже запомнила Сашу, поэтому даже спрашивать студенческий не стала. Правда, ей показалось, что Глеб уходил. Но, может, и вернулся уже, а она проглядела, а может, и вовсе его с кем-то спутала.
— Ну, я всё равно поднимусь, посмотрю, — слегка разочарованно сказала Саша.
— Да, поднимись посмотри, моя хорошая.
Однако Глеба и в самом деле дома не оказалось. Саша постучала, раз, другой, прислушалась — внутри ни звука. Вот же досада! Ну как же не вовремя он ушёл!
Набрала его — после череды гудков механический голос сообщил очевидное: абонент не отвечает. Саша уж думала уйти ни с чем, но тут Глеб перезвонил сам:
— Прости, не мог ответить, на кассе расплачивался. Что-то случилось?
— Глеб, а ты где?
— В магазине. А ты?
— А я у тебя под дверью.
— Чёрт! Да тут у коменды телик полетел, попросила починить. Пришлось в центр смотаться, в радиотехнику. Но я уже всё. Скоро приеду. Подождёшь?
— Подожду, что поделать, — вздохнула Саша.
— Ну всё, еду.
Стоять в коридоре в одиночестве не очень-то улыбалось, к тому же не хотелось встречаться с Милой и прочими соседками Глеба. Может, на улице его подождать? Но вокруг общежития — ни скамейки, ни чего-то ещё, куда можно бы приткнуться. Или, может, где-нибудь пока погулять? Плохо только, что этот район совсем ей незнаком.
Она сделала пару шагов и остановилась в нерешительности.
Тут из соседней комнаты, заливаясь смехом, вывалился Артём.
— Иди проспись, Тоша, — крикнули ему из комнаты вслед девчачьи голоса. — И заканчивай квасить.
— Заканчивать? — хмыкнул он пьяно. — Да я ещё и не начинал.
Артём окинул мутным взором коридор и засёк Сашу. Тотчас расплылся в широкой улыбке и, качнувшись, направился к ней.
— О! Какие люди! — приблизился он, растопырив руки в стороны. — А ты чего здесь? Глеб не впускает?
— Его нет, но скоро будет.
— Ясно. Ну, пойдём в нашей комнате посидишь подождёшь.
Саша замешкалась.
— Да ты чего? — вскинул брови Тошин. — Не бойся, никто у нас тебя не тронет. Чай попьём, а если хочешь — чего покрепче.
— Ну нет. Спасибо.
— Хорошо, хорошо, — примирительно вскинул руки Артём. — Просто чай и всё.
Саша взглянула на экран телефона. Прошло всего пять минут, как они поговорили с Глебом. И приедет он из центра наверняка не раньше, чем через полчаса.
— Не, если не хочешь, то и не настаиваю, — обиделся вдруг Артём, истолковав её заминку по-своему. — Карауль тут своего принца.
— Да нет, — Саше вдруг стало неловко. — Пошли, конечно, подождём у тебя.
В конце концов, решила она, это глупо и даже жалко — вот так караулить под дверью. Артём подхватил её под локоть и потянул в сторону своей комнаты.
Теперь там всё было иначе, чем тогда, на его дне рождения. Длинный ряд столов исчез. Лишь один скромно притулился в углу. Туда Артём и усадил Сашу.
— Твой подарок, — довольный он картинно вытянул руку, указывая на свой портрет. — Храню его как зеницу ока. Серьёзно, это самый лучший подарок, какой мне дарили.
— Мне приятно, — вежливо улыбнулась Саша.