— Нет. Ну, то есть не совсем… я, скорее, сомневалась. Немного. Но потом…
Тут малыш завошкался, начал хмуриться, морщить носик, вытягивать ножки. Потом открыл глазёнки. Но заплакал не сразу — с минуту они с Глебом друг друга разглядывали с интересом.
— Так вот ты какой, Алексей Привольнов, — Глеб наклонился к нему ближе. — Какой он прикольный!
Малыш вскинул пухлую ручку, потрогал его нос.
— У него твои глаза. Только он у нас Алёша Фурцев.
— Почему это? — развернулся к ней Глеб.
— Ну, тебя же не было, а там надо согласие отца… в загсе.
— А изменить можно?
— Ну да. Думаю, да.
— Надо изменить.
Потом интерес от созерцания нового лица притупился, и малыш начал капризничать.
— Он есть хочет, — пояснила Саша. — Так что нам пора домой.
Она встала, и Глеб поднялся. Возникла неловкая пауза. Ей отчаянно не хотелось, чтобы он сейчас ушёл, но почему-то позвать его с собой не могла решиться.
Глеб тоже молчал, только смотрел так, будто чего-то ждал от неё. И ведь не чужие же люди, но, видимо, год разлуки мешал общаться легко, как было когда-то. Да и не самое тёплое расставание всё ещё стояло между ними.
— А ты сейчас куда? — спросила наконец Саша, глядя на него с тоской. И сама при этом загадала: если скажет, мол, никуда, то она его позовёт к себе. А если у него дела…
— Не знаю, — пожал он плечами. — В университет, наверное. Восстанавливаться надо.
Саша выдавила улыбку, мол, да, дело хорошее, а в душе приуныла, конечно. Сколько они поговорили? От силы полчаса. После разлуки длиною в год этого катастрофически мало! И разве это поговорили? Она даже ничего не спросила, а ей столько всего хотелось узнать. Да и какой там узнать? Она и насмотреться-то на него не успела.
Они вместе дошли до подъезда. Потом Глеб сообразил помочь с коляской — донёс её до квартиры, совсем не напрягаясь. Вкатил в прихожую, огляделся.
— Как-то всё по-другому у вас стало.
— Да, мы летом ремонт сделали. Ну не мы, рабочие. Мама до сих пор ругается на них. Ну, правда — то одно отвалится, то другое отклеится. С проводкой что-то напортачили, ну или с чем там… одна розетка теперь в гостиной не работает.
— Вот гады, — улыбнулся Глеб, провёл нежно пальцами по её волосам.
— А, может, ты хочешь чаю? — наконец решилась Саша.
— Очень хочу.
— Тогда подожди. Сейчас Алёшу переодену, покормлю и потом я — твоя.
— О-о, какое заманчивое предложение. Жду не дождусь. — И посмотрел он при этом так недвусмысленно, что Саша вспыхнула, смущённо пробормотала под нос, мол, она не о том и оставила его одного.
Пока Саша занималась с малышом, Глеб, оказывается, сам нашёл инструменты (не забыл же!), повозился, конечно, но розетку наладил. На её восторги и благодарности поморщился: ну мелочь же. Пообещал, что и остальное недоделанное на днях доделает. Затем попросился в душ «смыть дорожную пыль» и целый час там плескался. А когда вышел из ванной, удивился, что Алёша опять спит.
Потом они сидели на кухне, пили чай с пирогом, оживлённо болтали, а в иные моменты, наоборот, замирали и просто смотрели друг на друга. И казалось, именно тогда, одними взглядами, они говорили друг другу больше, чем словами.
Около шести вечера вернулась с работы мать. Саша, разволновавшись, перехватила её в прихожей и стала нашёптывать:
— Мамочка, ты только держи себя в руках. Пожалуйста! Прошу!
— Что такое? — спросила она, силясь понять, в чём дело.
Но тут на шум вышел Глеб. Саша видела — он тоже сильно напрягся, хоть и пытался не подать виду.
— Здравствуйте, Анна Борисовна.
Мать так и застыла, глядя на него примерно с тем же выражением, с каким он в первый миг смотрел на Алёшу. Хотя оправилась от изумления она быстрее. Кивнула и даже выдавила из себя:
— Здравствуйте, Глеб.
Затем мама проявила удивительную деликатность и ушла в свою комнату, оставив их наедине. И Алёшу с собой забрала.
— Я, наверное, пойду, — сразу заторопился Глеб.
— А ты ещё придёшь?
— Приду. Конечно, приду.
Они прощались в прихожей как когда-то давно, не в силах разорвать объятья и прекратить поцелуй. Наоборот, только распалялись всё сильнее. И прощание их затянулось так, что мать уже наигралась-нанежилась с внуком, успела что-то на скорую руку приготовить поесть и снова вышла к ним. А они даже и не услышали, пока она не спросила:
— Уже уходите, Глеб?
Саша, смутившись, отпрянула, переводя сбившиеся дыхание. Глеб, пряча глаза, пробормотал что-то непонятное. И тут мать обоих ошарашила:
— Оставайтесь с нами на ужин.
Саша изумлённо воззрилась на неё. Ведь та приглашала Глеба не из вежливости — подобное ей вообще не свойственно. Глеб тоже, похоже, не ожидал от неё такого гостеприимства. Взглянул на Сашу недоумённо.
— Оставайся, — одними губами произнесла Саша.
Глеб кивнул и начал снимать кроссовки.
За столом, конечно, было напряжённо. Глеб сидел строго прямо, как суворовский кадет, с самым сосредоточенным выражением лица. Ел без всякого аппетита и очень сосредоточенно.
Саше, впрочем, тоже было не по себе, хотя она, как могла, пыталась разрядить обстановку, рассказывала смешное про Алёшу, задавала невинные вопросы.
Мать тоже время от времени спрашивала у Глеба всякое, но, в основном, о его планах ближних и дальних. Он откладывал вилку и отвечал, правда, сухо и лаконично. А когда она заикнулась о том, чтобы помочь с восстановлением, он нахмурился и очень серьёзно сказал: не надо.
Позже, когда они снова прощались, Саша ему шептала:
— Мама старается подружиться с тобой. Знаешь, это так на неё не похоже. Она ведь почти никогда не меняет своих убеждений. Разочароваться в человеке ещё может, хотя тоже — если уж прониклась к кому, то до последнего верит. А вот наоборот — вообще не припомню такого. С тобой впервые… И это не из-за меня, притворяться она бы ни за что не стала. Она действительно изменила своё отношение к тебе. Но и ты попытайся сделать шаг навстречу… Пожалуйста. Она же моя мама. Иначе как же мы будем?
— Хорошо мы будем. И насчёт Анны Борисовны не переживай — прямо с завтрашнего дня начну делать эти самые шаги. Только сразу говорю на будущее, даже не проси называть её мамой. А то я с ума сойду. А зачем тебе безумный муж?
— Уверяю тебя, мама — тоже. От шока. Так что — да, лучше обойдёмся без крайностей, — смеясь, ответила Саша, но затем смех её умолк. Взглянув ему в глаза, она спросила недоверчиво: — Муж? Глеб, ты сказал муж?
— Ну а как? Кем я вам тут буду? Приходящим папой, что ли? Нет уж… Или ты отказываешься выходить за меня замуж?
— Нет, что ты… конечно, нет! Просто это так неожиданно.
— Так ты согласна?
— Конечно, да…
Спустя время
Глеб и Саша поженились в сентябре. Свадьба получилась весёлой и шумной, даже чересчур шумной. Кто-то из подвыпивших гостей расхлестал зеркало в уборной ресторана (про перебитые бокалы и говорить нечего). Кто-то танцевал так, что порвал связки и со свадьбы уезжал в карете скорой помощи. А кто-то в лучших традициях умудрился подраться, правда, уже под самый занавес.
К счастью, молодожёны уехали рано и ничего этого уже не видели.
После этой свадьбы коллеги Анны Борисовны потом ещё долго с упоением шептались, передавая друг другу пикантные подробности о том, как физрук застукал Оксану Григорьеву с другим. И обоим досталось: и другому, и неверной жене. Потом Оксана уволилась, и сплетни прекратились.
Глеб восстановился, но с четвертого курса перешёл на заочное — не очень у него получалось совмещать семью, работу и учёбу. Даже несмотря на то, что преподаватели, все как один, закрывали глаза на его пропуски и ставили оценки автоматом.
Изредка он встречался с бывшими друзьями, сокурсниками, соседями по общежитию. Поначалу на него взирали почти как на безумца, который осмелился проникнуть в лабиринт к Минотавру. Однако Глеб уверял: Фурцева — мировая тётка и тёща. И был совершенно искренен. Впрочем, если бы у Анны Борисовны спросили, как ей зять, она бы ответила что-нибудь в том же духе. Они и впрямь умудрились поладить.
А ещё через два года у Алёши Привольнова родилась сестрёнка…