Саша пожимала плечами.
— Видимо, не такая уж. Да, мам, серьёзно, меня всё это не волнует вот вообще нисколько. Мне и так хорошо.
Говорила она вроде и беззаботно, даже улыбалась, а в зелёных глазах плескалась грусть. И сердце Анны Борисовны рвалось и кровоточило. Она, всесильная и несгибаемая, тут оказывалась совершенно беспомощна.
= 12
Очередной вызов в деканат убил всякую надежду на чудо.
Сам декан, Игорь Матвеевич, вроде бы даже Глебу сочувствовал, но, увы, помочь нечем не мог. Ну, понятно — переть против Фурцевой означало бы ссориться с ректором. Кому нужны такие проблемы ради какого-то студента?
Так что Глеб Игоря Матвеевича вполне понимал, но также понимал, что это его «ну, попробуй как-нибудь договориться с ней, ты же умный парень» абсолютно бессмысленно. После того, как она поизгалялась над ним на пересдаче, это более, чем очевидно. Да и сам декан наверняка это осознаёт.
Тем не менее Глеб подошёл к Фурцевой ещё раз «попробовать». Даже не совсем так, он её просто случайно встретил в коридоре, ну и остановил, раз уж встретил. Только и успел произнести: «Здравствуйте. Я по поводу экзамена…»
А она его не просто оборвала, не дав досказать, не просто отправила восвояси, как раньше, а наговорила столько гадостей, что он аж онемел от неожиданности. В первый миг. А во второй негромко, но отчётливо бросил ей в лицо:
— Да пошла ты со своим экзаменом!
Тогда онемела Фурцева, надолго ли — выяснять Глеб не стал, развернулся и ушёл, понимая, что вот теперь всё, можно даже не трепыхаться. После его напутствия она наверняка и до сессии дожить не даст.
— Вот так прям и сказал: пошла ты? А она точно тебя услышала?
Они с Тёмой Тошиным сидели в университетской столовой. Тошин с аппетитом поедал макароны с тефтелями, а Глеб с тоской наблюдал за ним. Самому в горло ничего не лезло, хотя когда он ел? Вчера только. И всё равно не хотелось.
— Да точно услышала. У неё физия такая сделалась, — Глеб неопределённо махнул рукой вокруг лица. — Неописуемая. Короче, надо видеть.
— Офигеть, она тебя довела!
— Не то слово. Знаешь, по-моему, Фурцева реально шизо. Слышал бы ты, Тёмыч, какой бред она несла.
— А я не удивлён, кстати. Я всегда говорил, что у неё крыша едет.
— Да там не то что едет, там вообще, по ходу, крыши давно нет. Обозвала меня, коза, подонком аморальным. Прикинь? Ну прогулял я её пары — это, конечно, капец как аморально. Какую-то ересь мне задвигала, мол, к кому я теперь буду приставать, чтобы она мне поставила экзамен.
— В смысле, приставать? — спросил с набитым ртом Тошин.
— В смысле, домогаться.
— А к кому ты домогался?
— Да ни к кому, разумеется! Говорю же, она бредит.
— Ну да… — Тёма отодвинул пустую тарелку, выдул в два глотка компот.
— Ненавижу её. Прямо вот тут печёт, — Глеб несильно стукнул себя кулаком по груди. — Смотрю в эти её злющие зенки и… придушить охота.
— Слушай, а если тебе после отчисления снова восстановиться? Ты же говоришь, Игорь Матвеич с тобой нормально. Не призовут ведь тогда.
— Нееет. Думаешь, я не узнавал, не искал варианты? Я уже даже к юристам на консультацию ходил.
— И что выяснил?
— Да ничего хорошего. Если отчисляют по инициативе вуза, то хрен тебе, а не отсрочка, даже если почти сразу восстановишься. Потому, как только меня отчислят, так сразу и загребут. Как раз весенний призыв с первого апреля пойдёт.
— Так сессия у нас только в конце мая начнётся, протяни как-нибудь до июня.
— Так и призыв не три дня, а аж до середины июля. Так что я всяко попаду.
— А, мож, как-нибудь по медицине можно откосить? Есть же какие-то болячки, с которыми не берут?
— Болячки есть, у меня их нет.
— А изобразить?
— Ну там тоже не дураки сидят. Так бы все и изображали. Не, это дохлый номер.
— Мда… — Тошин склонил вихрастую голову, почесал лоб. — Ну тогда, Глебыч, замути-таки с дочкой Фурцевой. Терять тебе всё равно нечего.
— Да противно это как-то, — скривился Глеб.
— Пфф. Ты чего? Забыл, что ты у нас аморальный подонок? — хохотнул Тошин. — Ну так соответствуй. И потом, Глебыч, выбор-то у тебя невелик.
— Может, у этой дочки есть кто-нибудь…
— Когда это тебя останавливало? К тому же, сильно в этом сомневаюсь. Говорю ведь — страшненькая она. Пристально я её, конечно, не разглядывал, но и так видно… замухрышка, короче. Кто на неё позарится?
— Зашибись! Мутить с замухрышкой… Всю жизнь о таком удовольствии мечтал. Да она ещё и дочь Фурцевой, которую прямо ненавижу… Одно только это уже делает твою замухрышку в сто раз уродливее.
— Ну, не знаю. У тебя что, страшных тёлок никогда не было?
— Не было, — честно сказал Глеб. — Этот экстрим, знаешь ли, не по мне.
— Да-а-а, — вздохнул Тёма, — мне так-то тоже такие не сильно вставляют, но что делать? Слушай, Глебыч, а ты это… накати перед тем, как к ней подваливать. Дело легче пойдёт. И не так противно будет.
— Да фигня всё это. Поприкалывались и хватит. Ни с какой дочкой мутить я не стану, так что закрыли тему, — Глеб отодвинул стул, со скрежетом шоркнув железными ножками по каменному полу. — Я в общагу. Ты со мной?
Тёма Тошин быстро вскочил, подхватил пакет и потрусил следом.
= 13
С Тошиным Глеба связывала двухлетняя дружба и общая комната в прошлом.
Тёма приехал из Братска и поначалу мыкался по съёмным углам. Потом с деньгами стало совсем туго, и он выпросил комнату в университетском общежитии.
Вообще-то, в середине года шансы получить койко-место ничтожны — всё давно занято. Разве только уповать, что кого-нибудь отчислят. Но Тошину тут не повезло, потому что никого тогда не отчислили. Однако удача улыбнулась ему в лице Глеба. И не просто улыбнулась, а приветливо распахнула объятья.
Глеб как раз чинил старый дисковый телефон в вахтёрском закутке, когда пожаловал Тошин. Тогда ещё растерянный, даже пугливый. Ступал осторожно, как сапёр, и затравленно озирался.
Вахтёрша, баба Тоня, как раз куда-то отошла, попросив Глеба: «Ты тут, сынок, присмотришь, хорошо? Я на пять сек».
И в этом Тошину тоже подфартило. Через кордон бабы Тони он бы не просочился дальше вестибюля, получил бы правдивый ответ, что места все заняты и был бы отправлен вон.
Но Глебу было плевать на то, кто там входит-выходит, его занимали только проводки, капсюли, фриттер, клеммы. Такой вот допотопный аппарат, произведённый ещё в Союзе, попался ему впервые, но разобрался, что к чему, он быстро — законы физики во все времена одинаковы.
Несмелый Тошин спросил у него, заикаясь, где найти коменданта. Глеб, не поднимая глаз, небрежно указал отвёрткой нужное направление. И забыл бы, но Алла, комендант, обитала совсем рядом с вахтёрской, а голос имела громкий и зычный. Так что Глеб делал скрутку и волей-неволей слушал их беседу.
— Ну нет у нас свободных мест! — доносилось. — Нет! Ни одного. Откуда? Посреди февраля?
— Но мне негде… некуда… — лопотал второй голос.
— А я что? Где я тебе место возьму? Ты в деканат иди, там пусть думают.
— Там тоже говорят, что нет мест, надо в начале года…
— Так правильно говорят!
— Ну, может, можно, к кому-нибудь подселиться? Может, кто-нибудь согласится…
— К кому? — усмехнулась Алла. — Кто согласится? Сам-то понимаешь, что сказал?
Глеб завинтил корпус телефонного аппарата, набрал с мобильного номер вахты, послушал дребезжание звонка и удовлетворённо сбросил вызов. Затем заглянул в комендантскую.
— Ну что, Глебушка? — тотчас сменила тон Алла и пухлое, грубоватое лицо её смягчила улыбка. — Получилось?
— Да, Алла Иванна, всё работает нормально.
— Ай, ну какие ж руки у тебя золотые! И вот зачем тебе истфак, голубчик? Шёл бы в этот… как его? Физмат? Физтех? Ну вот туда, короче.
Глеб послал ей ответную улыбку, хотя внутренне передёрнулся от Глебушки и ещё больше от голубчика, потом перевёл взгляд на Тошина. Сразу подумал — физия знакомая, где-то виделись, наверное, на общих лекциях. А тот смотрел на него смущённо и с тоской.
— Ну, топай, топай, — Алла обратилась уже к знакомой физии. — Нет мест.
Тот шумно и протяжно вздохнул, шагнул к порогу, обернулся:
— Ну что ж мне, на вокзал идти жить?
— Милый мой, а я-то что сделаю? И вообще, ты о чём думал в сентябре? Вон, кому надо в августе уже беспокоятся, — Алла кивнула на Глеба.
Это правда. Он заявился одним из первых, ещё в середине августа. Ну там просто отец его достал до невозможности — как выпьет, так задалбливает муштрой. Вот и сбежал Глеб из дома пораньше.
К слову, сначала Алла разговаривала с Глебом без всей вот этой нежности. А когда он ляпнул вместо дежурного «здрасьте» какую-то шутку, посмотрела на него как на мебель, которая внезапно заговорила. Определила его Алла в совершенно убитую комнату и в добавок пообещала в ближайшем будущем подселить ещё соседей.
Но в последних числах августа, когда только-только стали съезжаться студенты, полетела розеточная сеть на первом этаже. И выпало это несчастье на выходные. До штатного электрика дозвониться никак не получалось — загулял.
Комендантша ругалась благим матом на «бесполезного пропойцу», а заодно на каждого, кто под руку попадётся.
Глеб, который тоже попался, сначала огрызнулся ей, не жёстко — всё-таки женщина, в матери ему годится. Просто обозначил своё отношение к её крикам без разбору. Потом поднялся к себе, взял необходимые инструменты, вернулся, с часок поковырялся и — всё наладил, всё заработало. Так оно и пошло-поехало: постоянно что-нибудь ломалось, постоянно требовалась его помощь.
В благодарность комендант не стала никого к нему заселять, снабдила более-менее сносной мебелью и закрывала глаза на мелкие грешки. Ну и вот ещё он стал для неё «Глебушкой».