них, потому что она мой враг, потому что, если она встанет между мной и моей миссией, мне придется ее убить. Но, несмотря на то что я все это знаю, я по-прежнему чувствую боль.
Хуже всего то, что она даже не знает, почему я лгу. Да, я специально уничтожила глиф. Но не для того, чтобы ей стало лучше.
Я откидываюсь на спинку стула и чувствую, как они шелестят под рубашкой. Четыре страницы из Кодекса Трансценденции, страницы, которые я вырвала, пока все смотрели на кристалл Абердина. Четыре страницы с самого конца, где, я уверена, находятся самые могущественные и запрещенные глифы. Четыре страницы, отныне принадлежащие мне.
Мой социальный статус в Блэкуотере не мог быть ниже. В течение нескольких дней все будут сплетничать о том, какая я катастрофа, как мой глиф взорвался перед моим лицом, что я не заслуживаю своей метки. Даже другие из Нетро, вероятно, будут держаться от меня подальше. Но мне все равно. Потому что я здесь всего один день, а уже украла четыре глифа прямо из-под носа Магнуса Абердина.
Эти Волшебники понятия не имеют, с кем имеют дело.
Глава 11Прошлое
В двенадцать лет я совершаю свое первое убийство.
Он Смиренный, новобранец городской стражи, лет двадцати от силы. Наши пути пересекаются из-за чистого невезения. Я мчусь по переулкам Хеллсума с командой Ревенантов, только что совершивших налет на склад торговца-Волшебника. Он в патруле, одинокая ночная смена, шепчет себе под нос на ходу. Мы сворачиваем за угол и видим друг друга. На секунду мы замираем, секунду ошеломленного узнавания, длящуюся целую вечность.
Шепот послала меня в этот рейд, потому что я маленькая и ловкая и могу плавить металл с помощью своей магии. Совокупность всех навыков делает нас идеальными для проведения захвата и разгрома. Это должно было быть быстро, легко, без риска. Никто не должен был знать. Никто не должен был пострадать.
Новобранец тянется за свистком.
Мои руки двигаются, выхватывая локусы, и я оказываюсь в Пустоте, даже не успев осознать, что делаю, даже не успев подумать. Если бы я замедлилась и задумалась, я бы, возможно, колебалась, может быть, позволила бы одному из других повстанцев взять инициативу на себя или попыталась бы вырубить его. Но сейчас я не могу думать, потому что все происходит слишком быстро, потому что свисток почти у его губ, потому что я делаю то, чему меня учили.
Я высекаю огонь и направляю в него.
Вспышка пламени пронзает воздух, как кнут, обжигая кирпичную стену переулка. Секунду новобранец еще здесь. И вот его уже нет, этого мальчика со свежим лицом, с носом, покрытым веснушками, и тонкой, едва заметной бородкой. Пламя поглощает его целиком, и все, что остается, – обугленная оболочка.
Я ни с кем не говорю, пока мы спешим обратно в наш безопасный дом на окраине города, пока мы делим добычу, пока запираем двери и устанавливаем патруль. Сера ждала меня, она пытается заговорить со мной, но я отталкиваю ее, не в силах даже взглянуть ей в глаза. Но в ту ночь я просыпаюсь с криком, и Шепот приходит, чтобы меня обнять.
– Я убила его, – говорю я ей, слезы текут по моим щекам, каждое слово зазубренным камнем застревает у меня в горле. – Этого городского стража. Я убила его.
– Да, ты сделала это, – говорит Шепот. Мы сидим на чердаке фермерского дома на краю участка, на куче мягкого сена, где бледный лунный свет пробивается сквозь щели в крыше. – Если бы он свистнул, то натравил бы на вас всех остальных охранников. Тебя бы поймали. Пытали. Убили. Ты спасла нас, Алка. Ты спасла нас всех.
– Он не был Волшебником, – выдыхаю я, но во мне так много чувств, что их невозможно выразить словами. – Он был Смиренным. Как ты, как моя мама, как Сера. – Теперь я рыдаю, и Шепот обнимает меня все крепче и крепче, обхватывая сильными руками. – Я убила Смиренного! Я не… не лучше любого другого Волшебника!
– Нет, моя дорогая, – говорит Шепот и целует меня, целует прямо в лоб, проявляя больше любви, чем когда-либо прежде. Это поражает меня настолько, что я на секунду перестаю плакать. – То, что ты сделала, – сохранила свою миссию. Это было борьбой за наше дело. Ты все сделала правильно.
– Наше дело – сражаться с Волшебниками, – шепчу я в ответ, – помогая Смиренным, а не убивая их.
Шепот глубоко вздыхает, прижимаясь своим лбом к моему. Ее кожа холодная, но удивительно мягкая, и на мимолетную секунду я почти вспоминаю, какой на ощупь была моя мама.
– О, милое дитя, – говорит она. – Хотела бы я, чтобы жизнь была такой простой.
– А она не такая?
– Пока существуют угнетатели, существуют и пособники. Все время, пока Волшебники держали всех в страхе, были Смиренные, которые помогали им. Всегда найдутся те, кто ставит свой собственный комфорт выше блага своего народа. – Шепот по-прежнему обнимает меня, но в ее голосе слышится холод, словно обнаженный клинок. – Этот человек сегодня выбрал свою судьбу. Он мог бы разыскать нас. Он мог бы встать на сторону тех, кто боролся за освобождение. Вместо этого он решил помочь угнетателям. Он сделал свой выбор, Алка. А ты сделала то, что должна была.
– Ты убивала Смиренных? – тихо спрашиваю я.
– Да, – отвечает она. – Больше, чем могу сосчитать.
– Мне снова придется убить Смиренного?
– Да, – говорит она, не колеблясь. – Почти наверняка. Мы на войне. В войнах есть жертвы. Это цена, которую мы платим, бремя, которое мы берем на себя. Мы пачкаем руки кровью, чтобы другие могли жить в мире. – С этими словами она берет мои руки в свои. – Поняла, Алка? Если кто-то встанет между тобой и нашим делом, убей его.
– Но что, если…
– Алка, – она смотрит на меня, ее волосы серебрятся в лунном свете, а тонкие черты лица холодные и отстраненные, как у статуи, – ты понимаешь, чего требует от тебя дело?
– Понимаю, – говорю я, хотя я совсем не уверена, что это правда.
Глава 12Настоящее
Я отчаянно хочу погрузиться в украденные страницы Кодекса, но я также не хочу, чтобы меня разоблачили в первый же день, поэтому нужно выждать время. Я прячу бумаги в комнате и пытаюсь выбросить их из головы во время ужина, в течение последующих часов общения, в течение долгого вечера, пока я слушаю, как люди делают домашнюю работу и занимаются своими делами. Только в три часа ночи, в полной уверенности в безопасности, я осмеливаюсь достать их снова, но даже тогда просто кладу обратно в карман и скрываюсь в коридоре.
Даже я не настолько безрассудна, чтобы пробовать запрещенную магию в своей комнате. Вероятность того, что все пойдет не так, невероятно высока, и я не могу рисковать в комнате, где стены настолько тонкие, что слышен храп соседа. Поэтому вместо этого я крадусь по коридору, легко ступая на цыпочках, как учила меня Шепот, бесшумно, как призрак. Я спускаюсь вниз по лестнице и иду через общую зону (где этот гигантский мальчик Зигмунд из Велкшена вырубился на диване), к тяжелой двери, ведущей в подвал общежития. Там, вниз по узкой лестнице, находятся тренировочные комнаты. Калфекс провела нас по ним прошлой ночью: шесть отдельных комнат без окон, стены которых сделаны из плотной холодной стали, пропитанной мощными защитными глифами удержания магии. Независимо от того, насколько плох глиф, в комнате обязательно будет безопасно. По крайней мере, должно быть.
Поскольку мы новички, это единственные комнаты, где нам разрешено практиковать магию, и все равно мы обязаны делать это при соблюдении строгих параметров: комнаты должны быть зарезервированы у главы ордена, доступ к ним возможен исключительно в вечерние часы с шести до десяти, и все студенты должны практиковаться с одним из наставников ордена – трех молодых Волшебников, которые живут на верхнем этаже общежития и находятся здесь только для того, чтобы следить за нашей безопасностью. Во избежание нарушения правил тяжелые металлические двери в учебные помещения постоянно запираются.
Вот почему я стащила ключ у наставника при первой же возможности.
Убедившись, что меня никто не видит, я открываю первую тренировочную комнату и ныряю в нее. Она достаточно большая, может быть, в три раза больше моей спальни, но, находясь внутри, все равно чувствуешь себя запертым в темнице. Вся поверхность – холодный металл, освещенный единственным фонарем, встроенным в потолок, который заливает комнату бледно-желтым сиянием. Я борюсь с дрожью, когда закрываю за собой дверь, запираю ее и кладу страницы на пол.
Сразу же я понимаю, что, возможно, это выше моих сил. Во-первых, хотя глифы и сопровождаются инструкциями, все они написаны на старомаровийском. Языке, который я слышала только в церковных проповедях и на котором я совершенно не умею читать. Во-вторых, из четырех глифов два выглядят невероятно сложными геометрическими головоломками, состоящими из десятков переплетенных линий, требующих точности, превосходящей ту, которой я владею. Из оставшихся двух в основе одного используется заштрихованная линия огня, а на странице изображена дюжина черепов, что вряд ли хорошо. Это означает, что есть лишь один, который я осмелюсь попробовать. Моя великая победа уже выглядит намного менее триумфальной.
Я раскладываю страницу и внимательно изучаю ее. Сам глиф не выглядит слишком сложным: серия из четырех кругов, каждый из которых находится внутри другого, соединенных узкими изогнутыми линиями. Я почти уверена, что смогу высечь его, но меня немного беспокоит то, что я понятия не имею, для чего он. Это вторая форма, что означает, что он используется для управления основами магии, такими как толчок, сфера или щит. Я изо всех сил вглядываюсь в старомаровийский, надеясь, что это как-то поможет, но это просто беспорядочные линии, а то немногое, что похоже на буквы, ни о чем мне не говорит.
Часть меня чувствует, что я должна просто бросить все и вернуться обратно в комнату. Но я не смогу превзойти таких, как Мариус Мэдисон, если буду бояться пойти на риски. И разве весь смысл этой комнаты не в том, чтобы сделать занятия магией безопасными? Что самое худшее может случиться?