Я отворачиваюсь, потому что это выше моих сил.
– Ты мне льстишь.
– Вовсе нет, – отвечает Талин. – Но, похоже, мне пора тебя покинуть.
Мы на пороге ордена Нетро. Тяжелые двери из черного дерева закрыты. Мы замираем там на мгновение, и, думаю, никто из нас не хочет, чтобы оно заканчивалось.
– Точно, – наконец произношу я и неохотно отпускаю его руку. – Спасибо, что проведал меня.
– К твоим услугам, – отвечает он и с последним кивком головы растворяется в ночи.
У меня вырывается глубочайший вздох, на который я только способна. На меня свалилось слишком много чувств, слишком многое надо обдумать, и больше всего на свете я сейчас хочу упасть в постель.
Но, конечно же, когда я распахиваю двери, все студенты ордена Нетро уже собрались в общем зале.
– Поздравляем! – Их общий крик, волна аплодисментов, возгласов и широких улыбок настолько сильны, что чуть не сбивают меня с ног.
Я пробыла в лазарете всего лишь полдня, так что, похоже, они хорошо потрудились. Зал подготовили для большого празднования. Гигантский гобелен с надписью ПОБЕДА ДОМА НЕТРО висит под потолком. Обеденные столы уставлены графинами с вином, подносами с хлебом и сыром и нежными клубничными сахарными лепешками. Обычные лампы заменили на разноцветные, которые вращаются по часовой стрелке и заливают все помещение танцующими бликами. Учитывая, насколько у всех порозовели лица, думаю, празднование уже началось.
– Алайна! АЛАЙНА! – Фил проталкивается ко мне через толпу. – Слава Богам, ты пришла! – Я невольно отстраняюсь от такого напора, но Фил хватает меня и тянет в зал. Все члены Нетро собрались вокруг меня, похлопывая по спине, обнимая и, в случае одной очень пьяной девушки, крепко целуя в щеку. Тиш подмигивает мне с другого конца зала, Зигмунд заключает в медвежьи объятия, отрывая от земли. А Десмонд залезает на стол и, покачиваясь, поднимает кубок:
– За леди Алайну Девинтер! Нового капитана ордена Нетро!
Я бросаю взгляд на Фил:
– Капитана?
– Предполагалось, что мы будем всю следующую неделю решать, кто станет новым капитаном, голосовать за него и все в этом роде. Но в твоем случае мы все согласились, что выбор очевиден. – Фил пожимает плечами так сильно, что я задумываюсь о количестве выпитого ей. – Мы сделали это, Алайна. Мы победили! И нам бы никогда это не удалось без тебя. Ты невероятная.
– О Боги, о Боги, – вырывается у Десмонда, пока он шатается, и он сильно пьян. – Мой отец убьет меня! Но знаете что? Мне наплевать! – Он поворачивается к остальному залу и раскидывает руки. – На-пле-вать!
– Завтра он уже так не скажет. – Фил кладет руку мне на плечо и крепко обнимает. – Когда мой отец узнает, что я в команде победителей, то совсем потеряет голову. Я даже не хочу отправлять письмо, чтобы рассказать потом самой.
– Рада за тебя, – произношу я и пытаюсь улыбнуться, но меня накрывает новое чувство, укол вины, чувствовать который я не имею права. Я никогда не видела Фил такой радостной, такой уверенной и открытой. И это из-за меня, из-за того, что она верит в меня, верит в нас. Ей ничего не известно о моей истинной сущности.
Я осушаю кубок одним глотком.
Воспоминания об этой ночи остаются в тумане. Я танцую с Фил, пока долговязый мальчик играет на лютне. Мы кружимся, пока наконец не падаем. Я борюсь на руках с Зигмундом и с разгромом проигрываю. В какой-то момент я плюхаюсь на диван рядом с Тиш, пока они рассказывают о нюансах политики островов Киндрали. Я пью кубок за кубком и потом один шот зеленоватого ликера от Зигмунда, который на вкус похож на хрен и заставляет пылать каждую клеточку моего тела. Мир ускользает от меня в теплой неге, когда я перемещаюсь от одного угла зала до другого, от человека к человеку, смеясь, болтая, погружаясь в себя.
Так вот каково это – быть одной из них? Вырасти в таком духе товарищества, в этой роскоши, в этой раскованной, беззастенчивой радости? Не беспокоясь о том, когда удастся следующий раз поесть, не боясь быть обнаруженной, не испытывая постоянного подсознательного тлеющего чувства ненависти и гнева? Идти по жизни, не видя несправедливости и страданий? Не чувствуя боли?
Быть любимой?
Затем я вижу ее. Марлену. Она стоит на коленях в дальнем конце комнаты, окруженная толпой хохочущих студентов, вытирая пролитое вино темной тряпкой. Наши глаза встречаются посреди праздничной суеты, и ее взгляд, подобно ледяному душу, заставляет меня протрезветь, вырывая меня из иллюзий. Они не мои настоящие друзья. Это не настоящая любовь. И я не Алайна Девинтер.
Нужно отсюда выбираться.
Я делаю ей знак кивком, она принимает сообщение, коротко кивая мне в ответ.
– Мне нужно немного свежего воздуха, – бросаю я никому конкретно и начинаю двигаться через толпу к выходу, через двери, в ночь.
Воздух холодный и бодрящий, но я рада этому. Остальная часть кампуса уже погрузилась во тьму, фонари во внутреннем дворе погасли, и не раздается ни звука, исключая шум вечеринки. Я подхожу к скамейке и сажусь, закрыв глаза, отчасти чтобы холод окатил меня, но еще и потому, что мир начал немного вращаться, и мне нужно, чтобы он вернулся в норму.
Я замечаю движение и вижу рядом Марлену, присаживающуюся на скамейку рядом со мной.
– О, отлично, – говорю я. – Я хотела поговорить с тобой, но не знала, сможешь ли ты оттуда выбраться.
– Все в порядке. Все слишком пьяны, чтобы заметить пропавшую Смиренную. – Она поворачивается ко мне, слегка приподнимая узкую бровь. – Я просто впечатлена, что вы смогли дойти до скамейки.
– Я не настолько пьяна, – протестую я, нежно кладя руку ей на плечо. – Я просто немного на расслабоне.
Она смотрит на меня, потом на руку и снова на меня:
– Вы только что сказали «на расслабоне».
– Ладно, я пьяна. – Я откидываюсь назад, прислоняясь спиной к холодному обрамлению скамейки. Я чувствую тепло в своем животе, и каждому слову нужно чуть больше усилий, чтобы найти свое место. – Даже слишком пьяна. Надо было быть осторожнее.
Я начинаю осознавать, что вести этот диалог пьяной уже было плохой идеей, но она не реагирует.
– Да бросьте. Вы заслужили этот отдых и праздник. После всего, что вы сделали сегодня. – Черты ее лица жесткие, худощавые и угловатые, но, когда она улыбается, она становится совсем другим человеком. – Честно говоря, я не думала, что ваш план сработает, но у вас получилось. Вы выиграли вопреки всему. Вы были великолепны, леди Девинтер.
– Зови меня Алк… Алайной, – проговариваюсь я. Не знаю каким образом, но теперь это ощущается уже не такой ложью. – Я бы не смогла сделать этого без тебя. Твои наставления, твоя помощь с правилами, в общем, все. Ты настолько же заслуживаешь этого, как и я.
– Нет. Я помогала тебе учиться, но именно ты вышла на поле. Это ты сделала это, – говорит она, склонив голову набок. – Может быть, это глупо, но я действительно верю, что ты справишься. Я верю, что вы выиграете Великую игру. Я верю, что ты заберешь меня отсюда.
Укол вины, который я чувствовала раньше, теперь пронзает меня, словно острие копья. От восхищения Фил и других учеников Нетро мне было погано, но, даже если я подведу их, они все равно продолжат жить своей счастливой привилегированной жизнью. Но в Марлене сквозит это отчаяние, напряжение, которое потрясает меня до глубины души. Она поставила все на меня. Если я проиграю и подведу ее, если меня каким-то образом поймают и выйдут на нее, она умрет страшной смертью. Незнакомка, которая меня почти не знала, поставила на карту свою жизнь ради меня.
– Почему? – спрашиваю я.
– Что – почему?
– Почему ты помогаешь мне? Почему рискуешь столь многим? – Я чувствую, что поступаю неправильно, спрашивая об этом, но хуже не спросить. – От чего ты так отчаянно бежишь?
Повисло молчание. Очень долгое молчание. Я вижу, как от мыслей она нахмурилась, как ее глаза блуждают в поисках возможных ответов. Она глубоко дышит, ее грудь поднимается и опускается, и, наконец, она говорит:
– Я ни от чего не убегаю. Это то, к чему я бегу, – наконец произносит она, глядя в темную даль. – Я бегу к свободе. Я бегу, чтобы быть собой.
– Я не понимаю.
Когда Марлена говорит, ее голос звучит напряженно, сдавленно, как будто ей трудно выдавить из себя даже одно слово.
– Я родилась на этом острове, как моя мать до меня и ее мать до нее, – говорит она. – Родилась по контракту, который обязывает меня служить здесь. Родилась для этой жизни. С той минуты, как я начала ходить, все, что я знала, было служением. Мыть посуду. Протирать полки. Носить воду, подавать еду и менять простыни. Девочка, принеси выпить. Девочка, рассортируй мои книги. Девочка, девочка, девочка. – Она выплевывает это слово, будто это яд. – И даже если я делала все правильно, если я выбивалась из сил и была лучшей из лучших, тогда я могла заслужить разве что место при каком-то профессоре, записывая его лекции и сортируя книжки. Это самое большее, на что я могла надеяться, даже о чем я могла мечтать, к чему могла стремиться. Стать немного лучшим слугой.
Я глубоко вздыхаю, и атмосфера становится все более мрачной и тяжелой.
– Марлена…
– Моя мама была самой непревзойденной женщиной, которую я когда-либо знала, – говорит она. – Умнее любого Волшебника, с интеллектом, способным решить любую задачу, с большим остроумием и мудростью. Она могла изменить мир, но после всей жизни в служении все, что она получила, было место писаря на собраниях факультета.
Я замечаю, что она не говорит о матери в настоящем времени.
– Ее… Волшебники ее убили?
– Красная лихорадка забрала ее жизнь, – отвечает она. – Но это место забрало ее душу. Я видела, как она медленно умирала, день за днем видела, как свет угасал в ее глазах, как неподъемный груз из черной работы, жестокости и безразличия тянул ее вниз, пока не сломил. – Марлена смотрит в темноту ночи, в ее глазах стоят слезы, и каждый вдох как будто дается ей тяжело. – Я не хочу так закончить. Не хочу, чтобы это произошло со мной. Я больше, чем прислуга, – шепчет она так громко, что почти переходит на крик. – Я, черт возьми, могла бы стать кем-то намного большим. – Она ударяет кулаком об кулак и тяжело вздыхает.