Кажется, не мне одной хотелось видеть Авангард побежденными.
Кабинет располагается в четырех лестничных пролетах наверх, и каждый шаг к нему наполняет меня ужасом. Я была уверена в своих способностях обманывать других студентов и профессоров, но одно дело – смешаться с коллективом ордена Нетро, и совсем другое – сидеть в маленькой комнате один на один с директором и врать ему, глядя в глаза. Сера справилась бы с этим без проблем. Но Серы здесь нет.
Кабинет Абердина находится за двумя тяжелыми дверями, украшенными орнаментом, детально изображающим образы Богов. Я стою в замешательстве несколько минут, но никто не выходит меня пригласить, поэтому я мягко сдвигаю массивные створки.
Кабинет директора огромен. Все стены заставлены книжными полками в высоту почти трех этажей, достигая куполообразного потолка, расписанного под ночное небо. Занавеска из алого шелка закрывает широкое окно у дальней стены, а комнату освещают десятки встроенных в стены магических фонарей. В углу стоят напольные часы со стеклянной передней панелью, так что я могу видеть сотни замысловато движущихся шестеренок. Реликвии стоят за стеклом витрин: пара зазубренных локусов, шестиглазый череп, палаш больше моей головы. Но настоящая ценность в центре комнаты на высоком помосте, заключенная в стекло. Огромный фолиант, скованный цепями и запечатанный кристаллическим замком. Кодекс Трансценденции. Меня охватывает дрожь при одном только взгляде на него.
Сам Абердин сидит за столом на другой стороне комнаты. Он указывает на кресло напротив.
– Пожалуйста, присядьте.
Я опускаюсь в кресло всего на расстоянии стола от человека, который отобрал у меня все.
– Директор, вы хотели меня видеть?
– Я хотел вас поздравить! – На его лице сияет улыбка, от которой будто становится теплее. Он, как всегда, облачен в длинную темно-пурпурную мантию, украшенную сотнями светлых маленьких бусинок. Его седые волосы заплетены в аккуратную косу за спиной, на глазу белая повязка, а на лбу покоится серебряный обруч.
– Ваша вчерашняя победа войдет в учебники истории.
– Благодарю вас, директор. – Я уважительно склоняю голову, стараясь придать голосу нотки благоговения и немного гордости. «Отыщи правду за ложью», – думаю я. А правдой здесь будет мысль о Шепот.
– Если с моей стороны не будет слишком дерзко спросить. – Он откидывается на спинку кресла. – Не каждый день кто-то придумывает совершенно новую стратегию для Балитесты. И даже не каждый десяток лет. Как вам удалось дойти до такого смелого решения?
Это проверка, без сомнений, но я не уверена, что именно он проверяет, и это проблема.
– Я знала, что мне нужна какая-то уникальная стратегия для победы, поэтому я провела недели за чтением отчетов по играм, и затем… – Я пожала плечами. – Затем меня осенило.
– Как примечательно, – единственный целый глаз Абердина излучает хитрость. – И вы сделали это в одиночку? Без чьей-либо помощи?
На моем лице ни дрогнул ни один мускул, хотя по спине пробежал холодок. Он спрашивает о Марлене? Как много он знает?
– Смиренная служанка из ордена Нетро помогла мне. Она…
– Я спрашиваю не о какой-то там служанке, – Абердин перебивает меня с ноткой раздражения в голосе. – Я спрашиваю, помогал ли вам кто-то из других студентов? Может, кто-то из благородных домов?
Фух. Фух. Он не предполагает, что я могла придумать такое самостоятельно. Он считает меня простушкой, орудием, направленным против него, дурочкой, которой манипулирует кто-то более влиятельный. Я едва сдерживаю смех. Он понятия не имеет, что происходит на самом деле.
– Нет, мне никто не помогал. – Мой голос спокоен.
– Примечательно. Воистину примечательно. – Абердин откидывается назад, улыбаясь, и я уже было решила, что опасность миновала, как вдруг он резко становится серьезным и, поглаживая подбородок, сверлит меня взглядом. – В таком случае, спасибо за прояснение моих вопросов, леди Девинтер. Полагаю, я наконец понял.
– Поняли что?
– Я признаю, вы были для меня в каком-то роде загадкой, – произносит он. – При первой нашей встрече, что ж, не сказать, что я был впечатлен. Я думал о вас как об еще одной заносчивой девице, нетренированной и неподготовленной, проливающей вино в главном зале и чуть не убившей себя глифом Льда. А затем вы проворачиваете ход столетия на испытании, и я просто оказываюсь озадачен. Кто эта девушка? Но теперь, теперь я все понял. – Он подается вперед, смотря прямо на меня. – Я знаю, кем именно вы являетесь.
Не моргать. Не вспотеть. Не дать сердцу предать себя.
– И кто же я?
Он поднимается из кресла, оказываясь гораздо выше, чем я предполагала.
– Чужачка, – говорит он. – Ты первая из семьи, кто получил Божью метку. Волшебница, которую вырастили Смиренные на Богами забытом клочке земли на другой стороне мира. Твой отец – отличившийся генерал, заслуживший себе имя отвагой и умом. Человек, слепивший сам себя из ничего, одной только хитростью и даром убеждения. А ты – дочь своего отца. – Я не знаю, что мне отвечать и как ответила бы Алайна, но мне и не нужно, потому что он продолжает говорить. – Ты здесь не затем, чтобы заводить дружбу или учиться магии, да, леди Девинтер? Нет, ты здесь, чтобы завоевать себе имя. Чтобы Дом Девинтеров получил свое место в обществе. И ты готова делать, что потребуется, чтобы достичь высот. Ты не великая Волшебница, о нет, но ты умна и амбициозна и готова на все, готова нарушить любые правила ради победы. Я прав?
– Правил я не нарушила, – отвечаю я, на что он смеется. – Но вы правы. Я амбициозна, я хочу победить, и я пойду на все ради этого.
– Я уважаю это. Правда уважаю. – Он расхаживает по кабинету, так что мне приходится поворачиваться в кресле, чтобы следовать за ним взглядом. – Но, будучи твоим директором и главой этого великого места, я чувствую за собой долг предупредить тебя. На моем длительном посту я видел десятки студентов, похожих на тебя. И ни для кого из них хорошим это не закончилось.
– Почему же?
Вместо ответа на мой вопрос Абердин шагает до напольных часов и кладет руки на его деревянную отделку.
– Байрон Блэкуотер был первым директором этой школы. Он был великим человеком, Первым отцом, мечтателем, помогавшим построить нашу обожаемую Республику. А знаешь, каким был его первый указ на посту? Установка именно этих часов. – Его рука скользит по поверхности практически с нежностью. – Это прекрасная машина, составленная из сотен маленьких деталей, работающих сообща в идеальном балансе и гармонии. Каждая шестеренка, каждый рычажок, каждый циферблат на своем месте. А вместе они образуют что-то по-настоящему великое и невероятное, что-то, что просуществует веками. Вы понимаете меня, леди Девинтер?
– Боюсь, что нет.
– Я чувствую себя ответственным за сложные механизмы, леди Девинтер. За эти часы… за школу… и за Республику. И что для меня важнее всего, единственное, что для меня важно, так это поддерживать слаженную работу этих механизмов. – Он отходит от часов и направляется ко мне. – Конечно, я придерживаюсь собственных убеждений. Я ненавижу варварские ритуалы, такие как кагни-вар, даже если Сенат настаивает на моем согласии. Я толкую о мудрости мирного подхода Грандмастеру Мэдисону, даже когда он развязывает бесконечные войны. Я хотел бы видеть мир мягче, добрее, лучше… но все же, когда я должен, я отодвигаю свои убеждения на задний план. Я соблюдаю нейтралитет. Нейтралитет и умеренность превыше всего. Почему? – Абердин делает паузу. – Потому что я всего лишь одна из деталей. И если я поставлю себя выше остальных, позволю стать себе больше, чем необходимо, если я дам волю своим амбициям, тогда весь механизм развалится.
Алайна бы на моем месте разозлилась. Я и злюсь за нее.
– Вы говорите мне знать свое место, директор?
Абердин прижимает руку к груди с выражением обиды на лице.
– Я бы никогда такого не сказал! Я лишь прошу вас быть осторожной. Система, общество существуют, чтобы защищать своих… и уничтожать чужаков. Такова их природа. – Он делает еще один шаг в мою сторону. – Если ты сможешь найти место в этой системе, влиться в нее и научиться, когда стоит лезть выше, а когда затихнуть, когда сиять самой и когда продвигать других, в таком случае я вижу в тебе великое будущее. Я вижу прославление для твоей семьи и для тебя…
Он подходит прямо ко мне, даже слишком близко. Я чувствую запах его парфюма, розовая вода и лаванда, чувствую исходящее от него тепло. Я так напряжена, будто в любую секунду взорвусь.
Затем он тянется ко мне и хватает меня за плечи, по-настоящему касаясь меня своими ужасными бледными руками, и мой живот начинает крутить, а кожа покрывается мурашками. Мне приходится напрягать каждую клеточку своего тела, чтобы не выхватить локус и не всадить его ему в горло.
– Небольшой совет, леди Девинтер. – Он наклоняется так близко, что я чувствую, как его борода царапает кожу на моей щеке, его дыхание на своей шее, губы почти касаются моего уха, а его голос клокочет в глубине. – Когда придет время второго испытания… Проиграйте.
Затем он отступает, и на его приветливом лице обыденная маска из улыбки, снова добрый директор.
– Мы поняли друг друга?
Цель. Цель. Думай о цели.
– Да. – Я сглатываю, и мой голос дрожит больше нужного, но, возможно, для Алайны в самый раз. – Я поняла.
– Хорошо. – Он отходит обратно к своему столу и опускается в кресло напротив меня. – В таком случае, если все прояснилось, полагаю, что мы можем вернуться к своим делам.
– Конечно, директор. – Я опускаю глаза и по-прежнему чувствую на себе его руки и дыхание. – Благодарю за ваш совет.
Я встаю из кресла и выхожу за дверь. Только спустившись по лестнице наполовину, я даю себе выдохнуть, выпуская напряжение, подобно пару из кипящего чайника. Я прижимаюсь к стене, задыхаясь и дрожа, и остаюсь там на добрые десять минут, с закрытыми глазами, только вдыхая и выдыхая, позволяя воздуху наполнять грудную клетку, вновь становясь собой. И напряжение уходит вместе с растворяющимся страхом разоблачения. Все, что остается, – это пылающее от праведного гнева сердце.