И сгинет все в огне — страница 51 из 65

Я отстраняюсь от его тепла. Холод принимает меня в свои объятия. Такое родное ощущение.

– Прости, – говорю я ему с уверенностью, которая растет во мне, подобно надвигающейся буре. С моей стороны было неправильно открыться ему, было неправильно показывать свою уязвимость, было неправильно втягивать его во все это. – Нам вместе было хорошо. Даже чудесно. – Его брови ползут вверх, уголки рта искривляются, а в его мягких глазах отражается весь спектр эмоций: нежность, неуверенность, замешательство, а затем горечь понимания. – Но…

Он встает, делает шаг ко мне и протягивает руку.

– Дальше необязательно должно идти «но».

– Нет, должно, – говорю я и делаю еще один шаг назад, и я знаю, что он не последует за мной. – Когда все началось, ты сказал, что может наступить день, когда наши пути разойдутся. Это сегодня, Талин. В том, куда я пойду, в том, что я буду делать, ты не сможешь быть со мной. Нам придется расстаться.

– Послушай. Я знаю тебя. Я знаю, что тебе сейчас больно. Но я знаю, что ты не хочешь наделать глупостей…

– Ты не знаешь меня, Талин. В этом и суть. Ты не знаешь, кто я на самом деле. И именно поэтому мы не можем быть вместе.

– Алайна…

– Ты принц, Талин. Ты служишь своему королевству и отцу. В этом весь ты. А я… Я… – я трясу головой, борясь с подбором слов. Стены давят на меня, границы растворяются. Мне нужно убираться отсюда, нужно побыть одной. – Я другая. Та, кого ты не знаешь. Та, кого ты бы не понял.

– Ты делаешь ошибку, – говорит он.

– Я делаю выбор, – отвечаю я и ухожу под дождь.

Глава 37Настоящее

Я не знаю, что буду делать дальше, знаю только, что мне нужно чем-то заняться, чтобы продолжать двигаться, чтобы не утонуть. К счастью, полагаю, мне не приходится думать об этом самой, потому что профессор Калфекс ждет меня за дверью моей комнаты. Она бросает на меня, промокшую насквозь, взгляд и вздыхает.

– Приведите себя в порядок, – говорит она. – Директор Абердин хочет видеть вас в моем кабинете.

Двадцать минут спустя мои волосы все еще влажные. Я захожу в офис Калфекс. Я не нервничаю, хотя, наверное, стоило бы. После такого утра не чувствую ничего, кроме оцепенения.

Директор Абердин сидит в кресле Калфекс, просматривая какой-то случайный свиток, и его лицо озаряется, когда я вхожу.

– А! Леди Девинтер! – улыбается он. Когда мы говорили в последний раз, он был осторожен и рассудителен, но теперь он излучает самодовольную уверенность, как кот, улыбающийся убитой мыши. Это раздражает, и я чувствую, как дергается моя рука, наполовину сжимаясь в кулак. Всевышние Боги, он никогда не ошибается в выборе дня. – Большое спасибо, что пришли встретиться со мной!

– Конечно, директор. – Я натягиваю на лицо улыбку. Профессор Калфекс тоже здесь, стоит у книжной полки, и она оглядывается через плечо, когда я вхожу. Наши глаза встречаются, и ее взгляд – узкий, напряженный и полный настороженности. «Веди себя осторожно», – говорит он. – Чем я заслужила такую честь?

– Тем, что это забота директора, – говорит он, его голос источает благородство и доброту. – Я заметил твое отсутствие на уроке по работе с глифами, так что и мне пришлось прийти и удостовериться, все ли с тобой в порядке.

Идея о том, что директор лично проверяет каждого ученика, пропускающего занятия, настолько абсурдна, что Калфекс просто закатывает глаза, и мне приходится бороться с желанием сделать то же самое.

– Спасибо вам, – произношу я в итоге. – Я в порядке. Филмонела была моей подругой. Мне нужно несколько дней траура.

– Конечно, – отвечает Абердин, слегка кивая. – Потеря студента всегда большой удар.

Он пытается меня спровоцировать? Потому что у него получается. И он выбрал не тот, черт побери, день, потому что я уже почти готова взяться за него, сорвать с бедра локусы и показать ему, как умерла Фил. Мои руки движутся к поясу, но затем я замечаю выражение лица Калфекс, легкое покачивание ее головы и вспоминаю, как Абердин высекал глифы во время занятий, его точность, его грацию, ошеломляющую сложность его символов. Я умру еще до того, как закончу движение.

Поэтому я даю рукам опуститься и склоняю голову.

– Прошу прощения, что пропустила ваше занятие. Этого больше не повторится. – Я делаю один долгий вдох, задерживаю его в себе, затем выдыхаю: – Это все?

– Не совсем. – Абердин встает с кресла, его мантия развевается при движении. На талии у него толстый черный кожаный ремень, а локусы висят на поясе, аккуратно закрепленные в ножнах. – Профессор Калфекс, позволите нам пару слов наедине?

– Я бы позволила, – отвечает она, и, хотя ее взгляд обращен в другую сторону, в ее голосе слышится сталь. – Но вы в моем кабинете, директор, и она моя подопечная. Все, что вы хотите сказать ей, вы можете сказать и мне.

Взгляд серых глаз Абердина скользит по Калфекс, его брови хмурятся. Он действительно удивлен; сомневаюсь, что он часто слышит «нет». Проходит долгий напряженный момент, пока он обдумывает варианты, а затем просто пожимает плечами.

– Как скажете, адъюнкт, – произносит он и поворачивается ко мне. – Когда мы в последний раз говорили, леди Девинтер, у нас вышел крайне философский разговор. Мы обсуждали часы и шестеренки, то, как каждый элемент знает свое место. Я дал вам пару советов по второму испытанию, помните ли вы это?

«Проиграйте» не совсем подходит под определение совета, но я все же киваю.

– Помню.

– Если бы вы только послушали меня. – Он качает головой со скорбным выражением, длинная серая борода колышется, подобно веткам ивы. – Насколько по-другому все могло бы обернуться.

– Вы к чему-то ведете? – В голосе Калфекс появляются угрожающие нотки. – Или вы здесь только для того, чтобы поддеть мою ученицу в момент скорби?

– И то, и другое. – Абердин улыбается, хотя его глаза сужаются. – Правда в том, леди Девинтер, что я не жесток, а милосерден. Я верю, что каждый ученик, не важно, насколько он или она уперт или дерзок, заслуживает второго шанса. За этим я и пришел к вам.

– Второго шанса?

– Шанса оставить прошлое в прошлом. Начать все заново. Последняя возможность для потерянной детали найти свое место. – Он делает шаг вперед, и клянусь, если бы он прикоснулся ко мне, я бы потеряла остатки самообладания. – Всем на факультете известно, что у вас с Мариусом Мэдисоном серьезная неприязнь. Несмотря на то что я ценю дух соперничества, боюсь, что этот конфликт может быстро накалиться, особенно в свете произошедшего в лабиринте. Я видел подобное раньше, и все может выйти из-под контроля, поглощая целые ордена, внося хаос во все студенческое сообщество, нарушая наш учебный уклад. Соревнование – это хорошо, но, в конце концов, все мы Волшебники. Мы все заодно. – Он не называет тех, кто на другой стороне, но это и так понятно. – Я здесь, чтобы попросить вас помочь закончить эту вражду, леди Девинтер. Разрешить конфликт с лордом Мэдисоном и позволить всем нам двигаться дальше.

– Вы хотите, чтобы я помирилась с Мариусом? – Я не могу сдержать рычание в голосе. – После того, что он сделал с Фил?

– То, что он сделал с Фил, было в рамках самозащиты от атаки не по правилам, – твердо произносит Абердин. – Наши судьи провели расследование и пришли к этому выводу. И тем не менее я слышал, что среди студентов ходят слухи, подлая ложь о том, что Мариус напал на нее первым. – Он должен знать, что лжет, должен, но он говорит об этом так спокойно и гладко, что это кажется правдой. – Я прошу вас публично опровергнуть эти порочащие слухи о нечестной игре. Чтобы восстановить порядок. Понимаете?

О, я отлично понимаю. Вот в чем все дело. Он хочет, чтобы я встала перед всеми и сказала, что Мариус невиновен, что Фил заслужила свою участь. Мало того, что он это сделал, недостаточно того, что это сошло ему с рук. Нет, последний поворот ножа, окончательное унижение заключается в том, что это я должна быть той, кто очистит его имя.

– Решать вам, конечно, – произносит он с самым добродушным видом. – Ваши решения привели вас туда, где вы сейчас. Без друзей, униженная, побежденная. На пороге конца. А теперь я предоставляю вам шанс обернуть все вспять. Помогите мне, и, я думаю, вы удивитесь, насколько быстро удача повернется к вам, как быстро взлетит ваше имя.

Я изо всех сил впиваюсь ногтями в ладони, сосредотачиваясь на этой боли, на свете, отражающемся в окне, на чем угодно, только не на том, насколько я зла.

– А если я откажусь?

Абердин проходит мимо меня, кладя руку мне на плечо, и, о Боги, сосредоточься на боли, сосредоточься на боли, заглуши ярость.

– Тогда вы поймете, как много вы еще можете потерять.

– Директор, – шипит Калфекс.

Он поднимает руку в примирительном жесте, с доброй улыбкой дедушки.

– У меня все, адъюнкт. Она полностью ваша. Я советую вам направить ее на истинный путь. Что касается иных решений, что ж, я посчитаю это невыполнением ваших обязанностей. – В его глазах сверкает злоба.

Он выходит из комнаты с развевающейся мантией за спиной. Калфекс буравит его взглядом, костяшки ее пальцев побелели, и она шепчет что-то на языке Изачи.

– Какого черта это было? – произношу я, выдыхая воздух, который я держала в себе.

– Устранение последствий. – В ее голосе холод. – Семья Поттс отвергла официальную версию смерти Филмонелы и публично осудила Блэкуотер. Раньше это не имело бы значения, и их ходатайство отклонили бы, но после того влияния, которое вы оказали на общественность во время первого испытания, все не так просто, как ему хотелось бы. – Она пожимает плечами. – Для многих Волшебников, которые противостоят традиционалистам, вы с Фил стали символами непокорства. Ее смерть от рук Мариуса в этом отношении смотрится негладко.

Мысль о том, что кучка Волшебников считает меня символом борьбы, настолько иронична, что у меня начинает болеть голова, но я не останавливаюсь на этом.

– Так это ради того, чтобы заткнуть семью Фил?

– Нет, все ради восстановления порядка, – произносит она, особенно едко выплевывая последнее слово. – Больше всего Абердина заботит стабильность и цивилизованность, чтобы его драгоценный механизм школы и Республики работал без сбоев. Вы нарушили этот порядок. Вы устроили хаос. И смерть Фил подлила масла в огонь. – Она с усталым вздохом потерла переносицу. – Ваше публичное оправдание Мариуса затушит этот пожар. Все воспримут его как капитуляцию, как ваше преклонение колен перед ними. Им нужно взять зарождающееся пламя, которое вы зажгли, и затоптать его, прежде чем у него появится шанс воспылать. – Ее рука скользит по рукояти кинжала на столе. – Ничто так не поддерживает тиранию, как подавление восстания.