Я здесь не ради книги. Мне нужен всего один глиф, последний глиф, который я изучу. Глиф, который преследовал меня всю жизнь, от которого погиб мой отец и погибла Сера. Элементальная инфузия первой степени, основа Огня.
Я сделаю небольшое заявление, как того хочет Абердин. Выйду на сцену с ним, с Мариусом и кем бы то ни было, кого он захочет вытащить туда еще, соберу их всех перед школой. Я посмотрю им обоим в глаза, этим ублюдкам, и улыбнусь, а затем активирую его – глиф, который я высеку в пол под нами. А потом мы все вместе сгинем в пламени.
Не то чтобы я хочу умереть. Но это единственный вариант, который у меня остался. Я не могу победить. Я не могу сбежать. Так что все, что я могу сделать – это сгореть.
Есть часть меня, тихий голос глубоко внутри, который кричит, протестуя. Этот голос говорит мне, что я трусиха, что сдаюсь слишком рано. Этот голос говорит мне, что я подвожу Тиш, Зигмунда и всех остальных Нетро, что я порочу память о Фил. Это голос, который говорит мне, что я отказываюсь от обещания, данного Марлене, что я подвожу единственного человека, который больше всех на меня рассчитывает. Это голос, который говорит мне, что я просто поддаюсь своему гневу, своей боли.
Это голос Серы, говорящий мне выжить.
Я заставляю этот голос замолчать. Это голос слабости, голос одиночества, голос отчаяния. Я Ревенант, боец, убийца. Моя миссия на первом месте, и это все, что имеет значение. Если цена этого – смерть, я заплачу ее. Если цена этого – подвести моих друзей, я заплачу и ее тоже. Если цена этого – предать Марлену, я… я…
Нет. Нельзя позволять себе такие мысли. Нельзя отвлекаться. Я решилась, и обратного пути нет.
Но сначала я найду способ открыть этот стеклянный шкаф.
Я провожу руками по его гладкой поверхности, он закреплен на месте. Конечно. В основании помоста есть небольшая замочная скважина, но универсальный ключ с ней не работает. Я ухожу в Пустоту и не вижу никаких глифов, но это не значит, что они там не спрятаны. Разбить стекло – последнее средство.
Вместо этого я иду к столу Абердина в надежде найти ключ. Ящики, естественно, тоже заперты. Я изучаю несколько книг на столешнице, надеясь, что мне повезет, но там всего лишь лист бумаги, наполовину законченное письмо с еще свежими чернилами. Я собираюсь отмести и его тоже, но потом вижу слова МЭДИСОН и ДЕВИНТЕР и не могу его не прочесть.
Уважаемый сенатор Мэдисон!
Я полагаю, что к настоящему времени Вы уже ознакомились с результатами второго испытания, и пишу в надежде, что они Вас удовлетворили. Я выполнил свою часть нашей сделки: Ваш сын Мариус и его Авангард снова одержали победу, уверенно лидируя в игре. Его выбор убить леди Поттс был его собственным решением, и, честно признаться, поставил нас обоих в затруднительное положение. Я, конечно, понимаю причины его поступка, но надеюсь, что Вы сможете отвадить его от подобного в будущем.
Я ожидаю, что девчонка Девинтер преклонит колено, но, если она этого не сделает, аналогичные меры будут предприняты во время третьего испытания, чтобы у нас точно не было неожиданностей. Орден Авангарда выиграет Великую игру, и все будут прославлять Вашего сына. Во всяком случае, весьма возможно, история о том, как он столь уверенно победил выскочек из Нетро, пойдет нам на пользу.
Я буду в Арбормонте в конце месяца и, надеюсь, у нас будет время встретиться.
Письмо продолжается дальше, но мне не нужно его читать. Мои руки дрожат, а взгляд горит небывалой яростью. Ну конечно. Конечно. Я была так потрясена смертью Фил, настолько переполнена отчаянием и чувством вины, что даже не подумала задать самый очевидный вопрос: как вообще Мариус смог победить меня в центре лабиринта? В конце концов, я жульничала, проскакивая каждую головоломку, но он все равно каким-то образом попал туда первым.
Получается, он тоже играл нечестно. Но его обман исходил от самых верхов, от самого директора Абердина, который позаботился о его победе. Все эти разговоры о нейтралитете, постоянный упор на порядке и умеренности… Все это было чушью. Все это. Абердин не какой-то нейтральный арбитр, который заботится только о порядке. Он настолько же коррумпирован, как и все остальные.
Коррупция – это кровь, текущая по венам этой школы, каждый ее кирпичик, каждый камень, каждая клятва и обряд стоят на своих местах для того, чтобы гарантировать сохранение иерархии. Я думала, что мой обман был грубым нарушением, но, очевидно, Мариус и Абердин тоже обманывали.
Они Волшебники. Им не привыкать.
Я засовываю письмо в карман. Пока я не знаю, что с ним делать, но знаю, что оно ценно. Может, я оставлю его Марлене, как то, что она сможет использовать, чтобы выторговать себе путь с этой скалы. Может, я…
– Эй! – Со стороны двери раздается грубый голос. – Какого черта ты тут делаешь?
Даже в темноте я узнаю это флегматичное ворчание, этот силуэт с лысой головой. Смотритель Тимс. Он направляет в мою сторону фонарь, обдавая меня теплым, желтым свечением, и я замираю, будто ребенок, пойманный с рукой в банке печенья.
– Девинтер! – шипит Тимс. – Я знал, что от тебя хорошего не ждать!
Мои мысли судорожно забегали, а мир замедлился. Не могу поверить, что из всех людей меня поймал именно Тимс, но я не позволю ему стать тем, кто меня прикончит. Моя рука дергается к локусам.
– Ни с места! – рявкает Тимс. – Только коснешься локусов, и я тебя прикончу, девочка! Клянусь!
Я ругаюсь про себя. Я, вероятно, могла бы одолеть его в дуэли, но мне нужно действовать быстро и тихо, что исключает использование магии; нет смысла побеждать Тимса, если это обрушит на нас все здание.
– Послушайте, – говорю я, поднимая руки и делая шаг к нему. – Произошло недопонимание. Директор Абердин попросил меня забрать для него несколько документов.
Он смеется, чему я не удивляюсь, потому что это была очевидно плохая ложь.
– Черта с два! Маленькая мерзавка, вот кто ты! Как ты сюда попала? – Он замирает на секунду, и его глаза-бусинки сужаются от осознания. – Подожди-ка. Это ты стащила у меня ключ, да?
– Смотритель, пожалуйста… – говорю я, и мне нужно всего лишь подобраться к нему еще ближе, достаточно близко, чтобы схватить его. – Мы можем это как-то уладить…
Он не подходит ко мне, не давая мне возможности это сделать. Вместо этого его свободная рука распахивает мантию, и я вижу, что на поясе у него висит хлыст, жесткая кожаная веревка с зазубренными шипами. Кнут, которым он наказывает слуг. Кнут, который он использовал на Марлене.
– Ты хитрая маленькая сучка, – рычит он, облизывая губы, и теперь в его глазах, обращенных на меня, сквозит что-то еще, порочный голод. – Я спущу плоть с твоих костей. Я заставлю тебя кричать, пока не освежую тебя. Я…
Но мне так никогда не придется узнать, что еще он собирался сделать, потому что позади него появляется тень и вонзает нож ему в горло.
Он издает ужасный звук, булькающий, свистящий хрип, когда кровь исторгается из него горячим алым потоком. С широко раскрытыми белыми глазами он спотыкается, его фонарь падает и гаснет, и теперь я вижу человека, ударившего его ножом, силуэт в тени. Это маленькая, хрупкая девушка с шестью дюймами острой как бритва стали в руке. Он оборачивается к ней, булькая, и она наносит ему удар в грудь, один, два, три удара, при каждом взмахе лезвие вонзается глубоко в плоть. Кровь течет по его губам, он тянется к голове девушки и хватает ее за волосы сбоку, вырывая их из резинки и каскадом рассыпая по ее плечам, а она наносит ему последний удар, на этот раз всаживая нож по рукоятку в грудь. Он испускает последний вздох, падает на пол и остается лежать неподвижно.
Все происходит за несколько секунд. Я отпрыгиваю к стене с локусами на изготовку, направляя их острия на фигуру в тени.
– Кто ты? – шепчу я.
Фигура делает шаг на свет. Бледная кожа. Черные волосы. Униформа слуги.
– Марлена, – произношу я, и мои руки расслабленно опадают. – Слава Богам, это ты.
Ее лицо забрызгано кровью Тимса, а руки немного трясутся.
– Ты украла мой ключ, – говорит она.
– Прости, я могу все объяснить, – начинаю я, но слова испаряются в моем горле. Потому что, когда лунный свет падает ей на лицо, она выглядит иначе. Может быть, из-за того, как выглядят ее волосы, когда они распущены и свободно спадают на плечи, а кончики слегка завиваются. Но внезапно я вижу ее, по-настоящему вижу, вижу ясными глазами. Когда мы впервые встретились в доках много месяцев назад, мне показалось, что в ней было что-то знакомое. Теперь я понимаю, что именно.
Она делает глубокий вдох, и выражение ее лица расслабленно смягчается, совсем немного.
– Алка Челрази, – произносит она. – Пришло нам время поговорить.
Глава 40Настоящее
Слышать мое имя, свое собственное имя – это как заклинание, которое замораживает меня, парализует, обращает в камень. Я ничего не говорю. Не могу. Произнесение слов, формирование связных мыслей кажется таким же невозможным, как превращение пыли в золото. Я просто сижу в оцепенении, пока Марлена тащит тело Тимса в сторону, пока она прибирается в комнате. Я просто следую за ней на расстоянии, молча, пока она ведет меня за руку из кабинета, из здания, через погруженный во тьму кампус обратно в наше общежитие. Я падаю на пол в своей комнате, пока она умывается в моей ванной, вытирая влажной тканью свои руки, плечи, лицо.
И с каждым прикосновением ткани я вижу и все яснее и отчетливее то лицо, которое я запретила себе вспоминать, потому что было слишком больно, лицо, которое так тесно связано с воспоминаниями, которые я подавляла.
Это лицо я видела лишь однажды в тот ужасный день в библиотеке фон Клейра. Это лицо девушки, ради спасения которой умерла Сера.
Не знаю, сколько времени прошло. Может, минут пять. Может, час. Наконец мне удается взять себя в руки достаточно, чтобы заговорить.
– Ты знала?.. – Она безэмоционально кивает, ее лицо все еще в кровавых брызгах. – Что я… что я была…